Второй товарищ Орла, тоже темноволосый, но гибкий и тонкий, почтительно стоял позади первого и, как разглядела Линет, был ненамного старше ее самой.
Обменявшись с помощниками несколькими быстрыми фразами, произнесенными так тихо, что девушка ничего не смогла разобрать, Райс взял ее за руку и повел в ту сторону, где смутно проглядывала еще одна секретная тропинка. Каким-то чудом они передвигались то поднимаясь, то проваливаясь, плутая в высокой траве и переплетенных корнях.
Постоянные восхождения на каменистые холмы довели ноги Линет, обутые в прочную, но уж очень тонкую детскую обувь, до почти непереносимой боли, и тогда ей стало ясно, что она очень и очень заблуждалась, желая пешего путешествия вместо поездки верхом. Никогда еще ей не доводилось ходить пешком на такие большие расстояния и по таким дорогам. Но девушка молча терпела, не желая дать похитителю лишний повод посмеяться и обвинить ее в изнеженности. Глотая слезы обиды и боли, она шла, опустив глаза в землю и рассматривая клочки тумана, застрявшего в кустарниках и травах. Дорогу было видно плохо, но она вся была усеяна острыми камешками, набивавшимися в обувь и ранящими ее нежные ножки. Колючие ветви хлестали по ногам и лицу, а глина на тропинке вскоре сделала путь и вовсе отчаянно скользким и опасным.
Наконец Орел удовлетворенно хмыкнул и приказал остановиться. Линет, утомленная не столько дорогой, сколько своей бесплодной борьбой с невыносимой болью в ступнях, едва смогла обрадоваться остановке. Она рухнула на кучу осенних листьев, безжизненно на ней распростершись. Новый приступ слез начал душить ее, и, вытирая их грязной поцарапанной рукой, девушка попыталась подняться, но, увы, лишь для того, чтобы немедленно упасть назад. Падая, она больно ударилась о невидимый острый камень.
– Да пропади вы все пропадом! – со стоном выругалась Линет, сама не ожидавшая от себя такой грубости. Не ожидали подобного, видимо, и все остальные, ибо тотчас собрались вокруг несчастной.
– Линет, отец накажет тебя за такие слова! – Проснувшийся Алан с изумлением смотрел на сестру. Он был потрясен настолько, что даже вырвался из рук своего сторожа и вскочил на ноги.
Разгадка же этого происшествия лежала в разбитом локте и в том, что Линет поняла: ни идти дальше, ни даже просто встать она уже не в состоянии. Ее израненные ноги болели, спина ныла, и самое ужасное – алое платье было изорвано до неприличия. По какой-то странной логике именно это обстоятельство казалось девушке наиболее оскорбительным и усугублялось оно еще и тем, что платье это было единственным и что его предстояло носить на глазах у ее героя еще долгие две недели. Молчаливые слезы струились по испачканному лицу Линет, и у нее не было сил удерживать их.
Чтобы удостовериться, что с упавшей девицей все в порядке, Райс присел около нее на корточки и провел своей тяжелой рукой по ее телу от дрожащих плеч до… Обувь Линет превратилась в совершенные лохмотья, а кожа на кровоточащих ступнях висела клочьями.
– Вот дурочка! Почему же ты ничего мне не сказала? – В душе Райса поднялась злость на молчание девушки и на свое глупое поведение, вероятно и заставившее гордую наследницу предпочесть страдание обыкновенной человеческой просьбе.
Линет встретила его злой взгляд взглядом не менее рассерженным.
– Зачем? Чтобы снова быть обвиненной в привлечении твоего внимания?
Взбешенный принц выругался так, что недавние слова Линет показались всем невинным лепетом младенца, но, когда он поднял девушку на руки, объятие его было осторожным и даже нежным. И больше ни слова не сорвалось с губ Райса, пока он твердыми шагами вел своих людей в серой предрассветной мгле к нескольким домикам, притаившимся в глубокой лощине.
– Что?! Что он сказал?!
Коротко остриженные по норманнскому обычаю волосы, казалось, поднялись у графа Годфри на голове, когда Миара передала ему слова принца. Изо всех сил он ударил плотно стиснутым кулаком по каменной стене, в гневе не чувствуя ни боли, ни облегчения.
– Да, граф, так он и сказал, что Орел! Только, по-моему, он больше похож на питающуюся падалью ворону!
– Ворона! – Гулкое эхо прогремело по пустынному залу замка. Годфри порывисто обернулся к принесшей столь ужасные известия служанке, словно намеревался излить на нее весь свой гнев и досаду. – Я выехал, чтобы сразиться с ним лицом к лицу, как подобает честному воину! А он, позорно выждав, когда сильнейший покинет замок, пробрался трусливым предателем, чтобы похитить невинных детей!
Пылая негодованием, граф двинулся на старуху, встретившую его печальными новостями, но та, с удивительным для ее комплекции проворством отскочив в сторону от него, напомнила разъяренному повелителю, что, слава Богу, не было пролито ни капли крови. Упоминание о крови заставило старую Миару задрожать от ужаса, но она мужественно продолжила:
– Да Бог с ним, с этим Орлом, но выполнишь ли ты его требования, чтобы дети вернулись домой целыми и невредимыми? – Страх перед Орлом был для Миары ничем перед сохранностью жизни ее драгоценных детей, которым она посвятила всю жизнь. Чтобы спасти их, старуха была готова смотреть в лицо любой опасности.
Глаза Годфри загорелись двумя дьявольскими угольями.
– Как посмел он угрожать мне! Как осмелился обвинить меня в клятвопреступлении!
Но Миара знала, что именно в этом замечании Орла и таится причина столь необузданного графского гнева. Конечно, граф ненавидел Орла, и теперь ненавидел его вдвойне за похищение наследника и любимой дочери, но самой глубокой, самой отравленной стрелой было то, что принц Уэльский дерзнул вызвать в памяти графа постыдный, многие годы скрываемый факт – письменные клятвы молодого Годфри, которыми он обязался возвратить требуемые принцем земли.
Миара была единственной в замке, кто обладал этой тайной, открытой ей когда-то давно другой женщиной, и никогда не позволяла себе вспоминать ее, предоставляя господам самим ковыряться в своих болячках. Только благополучие детей заставило ее сегодня намекнуть хозяину о давнишнем уговоре, только горячее желание снова видеть своих малюток целыми и невредимыми. Решительность Миары поддерживалась и полной уверенностью в том, что граф пойдет на все, лишь бы вернуть детей, что заплатит за их освобождение любую цену, вплоть до открытой войны с Орлом. И напоминание о невыполненных клятвах было в данном случае совсем не лишним…
Линет все еще вздрагивала от приступа гнева, охватившего Райса при виде ее израненных ног, и даже ласковое его объятие, в котором он нес девушку, укачивая, как ребенка, не успокаивало ее. Она лишь прикрыла глаза и безвольно опустила голову, продолжая, тем не менее, пристально следить за бесконечной дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Обменявшись с помощниками несколькими быстрыми фразами, произнесенными так тихо, что девушка ничего не смогла разобрать, Райс взял ее за руку и повел в ту сторону, где смутно проглядывала еще одна секретная тропинка. Каким-то чудом они передвигались то поднимаясь, то проваливаясь, плутая в высокой траве и переплетенных корнях.
Постоянные восхождения на каменистые холмы довели ноги Линет, обутые в прочную, но уж очень тонкую детскую обувь, до почти непереносимой боли, и тогда ей стало ясно, что она очень и очень заблуждалась, желая пешего путешествия вместо поездки верхом. Никогда еще ей не доводилось ходить пешком на такие большие расстояния и по таким дорогам. Но девушка молча терпела, не желая дать похитителю лишний повод посмеяться и обвинить ее в изнеженности. Глотая слезы обиды и боли, она шла, опустив глаза в землю и рассматривая клочки тумана, застрявшего в кустарниках и травах. Дорогу было видно плохо, но она вся была усеяна острыми камешками, набивавшимися в обувь и ранящими ее нежные ножки. Колючие ветви хлестали по ногам и лицу, а глина на тропинке вскоре сделала путь и вовсе отчаянно скользким и опасным.
Наконец Орел удовлетворенно хмыкнул и приказал остановиться. Линет, утомленная не столько дорогой, сколько своей бесплодной борьбой с невыносимой болью в ступнях, едва смогла обрадоваться остановке. Она рухнула на кучу осенних листьев, безжизненно на ней распростершись. Новый приступ слез начал душить ее, и, вытирая их грязной поцарапанной рукой, девушка попыталась подняться, но, увы, лишь для того, чтобы немедленно упасть назад. Падая, она больно ударилась о невидимый острый камень.
– Да пропади вы все пропадом! – со стоном выругалась Линет, сама не ожидавшая от себя такой грубости. Не ожидали подобного, видимо, и все остальные, ибо тотчас собрались вокруг несчастной.
– Линет, отец накажет тебя за такие слова! – Проснувшийся Алан с изумлением смотрел на сестру. Он был потрясен настолько, что даже вырвался из рук своего сторожа и вскочил на ноги.
Разгадка же этого происшествия лежала в разбитом локте и в том, что Линет поняла: ни идти дальше, ни даже просто встать она уже не в состоянии. Ее израненные ноги болели, спина ныла, и самое ужасное – алое платье было изорвано до неприличия. По какой-то странной логике именно это обстоятельство казалось девушке наиболее оскорбительным и усугублялось оно еще и тем, что платье это было единственным и что его предстояло носить на глазах у ее героя еще долгие две недели. Молчаливые слезы струились по испачканному лицу Линет, и у нее не было сил удерживать их.
Чтобы удостовериться, что с упавшей девицей все в порядке, Райс присел около нее на корточки и провел своей тяжелой рукой по ее телу от дрожащих плеч до… Обувь Линет превратилась в совершенные лохмотья, а кожа на кровоточащих ступнях висела клочьями.
– Вот дурочка! Почему же ты ничего мне не сказала? – В душе Райса поднялась злость на молчание девушки и на свое глупое поведение, вероятно и заставившее гордую наследницу предпочесть страдание обыкновенной человеческой просьбе.
Линет встретила его злой взгляд взглядом не менее рассерженным.
– Зачем? Чтобы снова быть обвиненной в привлечении твоего внимания?
Взбешенный принц выругался так, что недавние слова Линет показались всем невинным лепетом младенца, но, когда он поднял девушку на руки, объятие его было осторожным и даже нежным. И больше ни слова не сорвалось с губ Райса, пока он твердыми шагами вел своих людей в серой предрассветной мгле к нескольким домикам, притаившимся в глубокой лощине.
– Что?! Что он сказал?!
Коротко остриженные по норманнскому обычаю волосы, казалось, поднялись у графа Годфри на голове, когда Миара передала ему слова принца. Изо всех сил он ударил плотно стиснутым кулаком по каменной стене, в гневе не чувствуя ни боли, ни облегчения.
– Да, граф, так он и сказал, что Орел! Только, по-моему, он больше похож на питающуюся падалью ворону!
– Ворона! – Гулкое эхо прогремело по пустынному залу замка. Годфри порывисто обернулся к принесшей столь ужасные известия служанке, словно намеревался излить на нее весь свой гнев и досаду. – Я выехал, чтобы сразиться с ним лицом к лицу, как подобает честному воину! А он, позорно выждав, когда сильнейший покинет замок, пробрался трусливым предателем, чтобы похитить невинных детей!
Пылая негодованием, граф двинулся на старуху, встретившую его печальными новостями, но та, с удивительным для ее комплекции проворством отскочив в сторону от него, напомнила разъяренному повелителю, что, слава Богу, не было пролито ни капли крови. Упоминание о крови заставило старую Миару задрожать от ужаса, но она мужественно продолжила:
– Да Бог с ним, с этим Орлом, но выполнишь ли ты его требования, чтобы дети вернулись домой целыми и невредимыми? – Страх перед Орлом был для Миары ничем перед сохранностью жизни ее драгоценных детей, которым она посвятила всю жизнь. Чтобы спасти их, старуха была готова смотреть в лицо любой опасности.
Глаза Годфри загорелись двумя дьявольскими угольями.
– Как посмел он угрожать мне! Как осмелился обвинить меня в клятвопреступлении!
Но Миара знала, что именно в этом замечании Орла и таится причина столь необузданного графского гнева. Конечно, граф ненавидел Орла, и теперь ненавидел его вдвойне за похищение наследника и любимой дочери, но самой глубокой, самой отравленной стрелой было то, что принц Уэльский дерзнул вызвать в памяти графа постыдный, многие годы скрываемый факт – письменные клятвы молодого Годфри, которыми он обязался возвратить требуемые принцем земли.
Миара была единственной в замке, кто обладал этой тайной, открытой ей когда-то давно другой женщиной, и никогда не позволяла себе вспоминать ее, предоставляя господам самим ковыряться в своих болячках. Только благополучие детей заставило ее сегодня намекнуть хозяину о давнишнем уговоре, только горячее желание снова видеть своих малюток целыми и невредимыми. Решительность Миары поддерживалась и полной уверенностью в том, что граф пойдет на все, лишь бы вернуть детей, что заплатит за их освобождение любую цену, вплоть до открытой войны с Орлом. И напоминание о невыполненных клятвах было в данном случае совсем не лишним…
Линет все еще вздрагивала от приступа гнева, охватившего Райса при виде ее израненных ног, и даже ласковое его объятие, в котором он нес девушку, укачивая, как ребенка, не успокаивало ее. Она лишь прикрыла глаза и безвольно опустила голову, продолжая, тем не менее, пристально следить за бесконечной дорогой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83