Но он не мог осудить Дэвиса за его гнев на Лори. Рейнджер не мог знать, что Лори — крошка Лори — меткий стрелок и если бы захотела убить его, он был бы мертв.
Ник сердился в эту минуту и на себя — ведь теперь ему придется беспокоиться еще и о Лори. И помоги ему Боже, если рейнджер умрет. Ник подозревал, что Дэвису хотелось, чтобы они оба оценили именно это обстоятельство. Для Лори больше не будет никаких послаблений, даже самых незначительных.
Холод просачивался сквозь подбитую овчиной куртку Ника, и он вдруг забеспокоился о рейнджере, распростертое тело которого выше пояса было обнажено, а нижнюю часть прикрывали влажные от крови брюки. Он повторял себе, что беспокоится лишь потому, что сейчас они с Лори зависят от этого человека. Впрочем, сейчас ему не оставалось абсолютно ничего, кроме как испытывать холод и ощущать отчаяние, охватившее Лори. Он знал, что она с истинным раскаянием и сожалением следила за действиями рейнджера.
Несмотря на преданность и беспечность, Лори обладала сострадательным сердцем. Он знал, насколько нелегко было ей сделать этот выстрел, и сделала она это только из любви к нему.
Он пристально смотрел на нее. Она выглядела моложе своих лет, с испачканным лицом и упавшими на глаза волосами. Ее скованная наручником рука впилась в руку брата, когда Дэвис действовал ножом.
— Все будет хорошо, — словно ребенка успокаивал ее Ник.
— Нет, — возразила она. — Теперь уже не будет хорошо. Я думала… — Голос ее дрогнул, она смолкла. — Я вообще не думала. И ни о чем не могла думать, кроме того, чтобы вызволить тебя…
— Вот как? — лукаво улыбнулся он. — Раньше я всегда управлялся с проблемами сам.
— Но он… не такой.
Ник оглядел все еще неподвижную фигуру:
— Да-а. Но где-нибудь по пути он проявил бы неосторожность.
— Но не теперь, — хмуро сказала она.
Нику хотелось, чтобы она ошибалась, но он видел лицо Моргана после выстрела. Если эта работа прежде казалась рейнджеру важной, теперь, после выстрела Лори, она стала первостепенной. От Ника не укрылась искра интереса, которую рейнджер пытался скрывать последние несколько дней, — интереса к Лори, выходившего за рамки осторожности. А теперь он подозревал, что гнев рейнджера на сестру укоренился.
— Вышло очень много крови, — сказала Лори, перебивая ход его мыслей после минутного молчания. — А что если…
— Он не умрет, — уверенно произнес Ник. — Для этого он чертовски упрям. И не думаю, — добавил он с улыбкой, — что он оставил бы тебя в этом положении, если бы предусматривал такую вероятность.
Но Лори не была в этом так уверена. Она могла лишь представить себе, какие именно чувства испытывает теперь к ней рейнджер. В тот вечер, за ужином, он кое-что рассказал о себе и сейчас, вероятно, очень сожалеет об этом, полагая, что она выудила у него эту информацию, чтобы применить против него. Но он ошибался: она действительно была заинтригована и тронута его мимолетными воспоминаниями о своей жизни, о тяготах и одиночестве. Теперь он никогда не доверится ей.
Девушка попыталась отвернуться от Ника и от зрелища, которое представлял собой рейнджер, но манжет на ее руке не позволял ей даже такого небольшого облегчения.
— Лори? — тихо и обеспокоенно позвал брат. Глаза Лори вернулись к неподвижной фигуре Дэвиса, тело которого было открыто холоду.
— Что я наделала, Ник? — спросила она мучительно-виноватым голосом.
Ник и сам хотел бы это знать и сделать хоть что-нибудь, все равно что. Холодный ветер усиливался, и рейнджеру повезет, если он переживет потерю крови. Он знал, что Дэвис не отпустит его даже для того, что привести помощь. Ник внимательно изучал своего противника и знал, что этот человек скорее умрет, чем сдастся и расстанется со своим пленником.
Ник лишь частично понимал такую приверженность идеалу. Он знал, что способен умереть ради семьи; быть может, и за очень хорошего друга, но никогда за идеал или что-либо туманное, а зачастую несправедливое, как, например, закон. Возможно, он даже убил бы рейнджера, чтобы спасти собственную шкуру, хотя убийство никогда не далось бы ему легко. Очевидно, у рейнджера не было таких угрызений совести.
А может, они были? Ник знал, ему повезло, что он остался жив. Другие парни убили бы его, не придавая особого значения поводу, и обошлись бы куда хуже с Лори. Провались оно ко всем чертям, ему просто хотелось, чтобы перестало болеть плечо. Видно, он ушиб его гораздо сильнее, чем думал. Он шевельнул рукой, чтобы помассировать его, но, вспомнив о скованной с ним Лори, снова осознал серьезность их положения.
— А что если рейнджер не выживет?
Тогда они умрут с голоду, если только вначале не замерзнут. Он поднял свободной рукой фляги. Обе были полны. Наверное, рейнджер наполнил их еще утром. Даже боль не помешала Дэвису вспомнить о них, — очевидно, он понимал, что может потерять сознание, а то и хуже.
Во рту у Ника пересохло, но он боялся пить. Он не мог представить себе, сколько это могло продлиться.
Проснись, черт возьми, мысленно желал он рейнджеру.
Проснись!
* * *
Огонь и лед поглотили его, каждый усиливая боль, причиненную другим. Морган пытался вновь погрузиться в темноту забвения, но что-то продолжало звать его. Левую часть тела будто опалило пламенем, когда он попытался шевельнуться. Он казался себе тяжелым, очень тяжелым, и ему пришлось бороться за то, чтобы открыть глаза. Похоже, кто-то навесил на них замки. Боже, как можно чувствовать одновременно такую жару и такой холод. И такую усталость.
Наконец он все-таки открыл глаза и попытался сфокусировать их. Его била дрожь. Какой ужасный холод, не считая пламени, свирепо бушующего в плече.
И тут он вспомнил: выстрел. Боль. И глаза. Предательские янтарные глаза.
Он вытер лицо правой рукой, потом медленно попытался сесть. Ему было холодно, он чувствовал холодный ветер, обжигающий его нагое до пояса тело. Рубаха. Он снял рубаху после выстрела. Нужно что-то сделать, чтобы согреться. Он попробовал двинуться, и боль в плече усилилась. Подавив стон, он огляделся вокруг.
Рубаха был рядом, но холодная, задеревеневшая и все еще чуть влажная от крови. Его куртка лежала неподалеку, в ней тоже виднелась дырка от пули, и она была обрызгана кровью. Он накинул ее на себя, но нужно остановить кровотечение. И другую рубаху. Одеяло. Как холодно, и он устал. Устал и ослабел. Чертовски устал, ослабел и замерз.
Он подумал о пленниках. Его полуоткрытые распухшие глаза отыскали их в двадцати футах от себя. На обоих были куртки и одеяла, которыми Брэден пользовался прошлой ночью. Морган отвернулся от них. Он не хотел видеть эту девушку, не хотел, чтобы она удовлетворилась своим успехом. Еще несколько дюймов и…
И как это он не догадался, что она на такое способна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Ник сердился в эту минуту и на себя — ведь теперь ему придется беспокоиться еще и о Лори. И помоги ему Боже, если рейнджер умрет. Ник подозревал, что Дэвису хотелось, чтобы они оба оценили именно это обстоятельство. Для Лори больше не будет никаких послаблений, даже самых незначительных.
Холод просачивался сквозь подбитую овчиной куртку Ника, и он вдруг забеспокоился о рейнджере, распростертое тело которого выше пояса было обнажено, а нижнюю часть прикрывали влажные от крови брюки. Он повторял себе, что беспокоится лишь потому, что сейчас они с Лори зависят от этого человека. Впрочем, сейчас ему не оставалось абсолютно ничего, кроме как испытывать холод и ощущать отчаяние, охватившее Лори. Он знал, что она с истинным раскаянием и сожалением следила за действиями рейнджера.
Несмотря на преданность и беспечность, Лори обладала сострадательным сердцем. Он знал, насколько нелегко было ей сделать этот выстрел, и сделала она это только из любви к нему.
Он пристально смотрел на нее. Она выглядела моложе своих лет, с испачканным лицом и упавшими на глаза волосами. Ее скованная наручником рука впилась в руку брата, когда Дэвис действовал ножом.
— Все будет хорошо, — словно ребенка успокаивал ее Ник.
— Нет, — возразила она. — Теперь уже не будет хорошо. Я думала… — Голос ее дрогнул, она смолкла. — Я вообще не думала. И ни о чем не могла думать, кроме того, чтобы вызволить тебя…
— Вот как? — лукаво улыбнулся он. — Раньше я всегда управлялся с проблемами сам.
— Но он… не такой.
Ник оглядел все еще неподвижную фигуру:
— Да-а. Но где-нибудь по пути он проявил бы неосторожность.
— Но не теперь, — хмуро сказала она.
Нику хотелось, чтобы она ошибалась, но он видел лицо Моргана после выстрела. Если эта работа прежде казалась рейнджеру важной, теперь, после выстрела Лори, она стала первостепенной. От Ника не укрылась искра интереса, которую рейнджер пытался скрывать последние несколько дней, — интереса к Лори, выходившего за рамки осторожности. А теперь он подозревал, что гнев рейнджера на сестру укоренился.
— Вышло очень много крови, — сказала Лори, перебивая ход его мыслей после минутного молчания. — А что если…
— Он не умрет, — уверенно произнес Ник. — Для этого он чертовски упрям. И не думаю, — добавил он с улыбкой, — что он оставил бы тебя в этом положении, если бы предусматривал такую вероятность.
Но Лори не была в этом так уверена. Она могла лишь представить себе, какие именно чувства испытывает теперь к ней рейнджер. В тот вечер, за ужином, он кое-что рассказал о себе и сейчас, вероятно, очень сожалеет об этом, полагая, что она выудила у него эту информацию, чтобы применить против него. Но он ошибался: она действительно была заинтригована и тронута его мимолетными воспоминаниями о своей жизни, о тяготах и одиночестве. Теперь он никогда не доверится ей.
Девушка попыталась отвернуться от Ника и от зрелища, которое представлял собой рейнджер, но манжет на ее руке не позволял ей даже такого небольшого облегчения.
— Лори? — тихо и обеспокоенно позвал брат. Глаза Лори вернулись к неподвижной фигуре Дэвиса, тело которого было открыто холоду.
— Что я наделала, Ник? — спросила она мучительно-виноватым голосом.
Ник и сам хотел бы это знать и сделать хоть что-нибудь, все равно что. Холодный ветер усиливался, и рейнджеру повезет, если он переживет потерю крови. Он знал, что Дэвис не отпустит его даже для того, что привести помощь. Ник внимательно изучал своего противника и знал, что этот человек скорее умрет, чем сдастся и расстанется со своим пленником.
Ник лишь частично понимал такую приверженность идеалу. Он знал, что способен умереть ради семьи; быть может, и за очень хорошего друга, но никогда за идеал или что-либо туманное, а зачастую несправедливое, как, например, закон. Возможно, он даже убил бы рейнджера, чтобы спасти собственную шкуру, хотя убийство никогда не далось бы ему легко. Очевидно, у рейнджера не было таких угрызений совести.
А может, они были? Ник знал, ему повезло, что он остался жив. Другие парни убили бы его, не придавая особого значения поводу, и обошлись бы куда хуже с Лори. Провались оно ко всем чертям, ему просто хотелось, чтобы перестало болеть плечо. Видно, он ушиб его гораздо сильнее, чем думал. Он шевельнул рукой, чтобы помассировать его, но, вспомнив о скованной с ним Лори, снова осознал серьезность их положения.
— А что если рейнджер не выживет?
Тогда они умрут с голоду, если только вначале не замерзнут. Он поднял свободной рукой фляги. Обе были полны. Наверное, рейнджер наполнил их еще утром. Даже боль не помешала Дэвису вспомнить о них, — очевидно, он понимал, что может потерять сознание, а то и хуже.
Во рту у Ника пересохло, но он боялся пить. Он не мог представить себе, сколько это могло продлиться.
Проснись, черт возьми, мысленно желал он рейнджеру.
Проснись!
* * *
Огонь и лед поглотили его, каждый усиливая боль, причиненную другим. Морган пытался вновь погрузиться в темноту забвения, но что-то продолжало звать его. Левую часть тела будто опалило пламенем, когда он попытался шевельнуться. Он казался себе тяжелым, очень тяжелым, и ему пришлось бороться за то, чтобы открыть глаза. Похоже, кто-то навесил на них замки. Боже, как можно чувствовать одновременно такую жару и такой холод. И такую усталость.
Наконец он все-таки открыл глаза и попытался сфокусировать их. Его била дрожь. Какой ужасный холод, не считая пламени, свирепо бушующего в плече.
И тут он вспомнил: выстрел. Боль. И глаза. Предательские янтарные глаза.
Он вытер лицо правой рукой, потом медленно попытался сесть. Ему было холодно, он чувствовал холодный ветер, обжигающий его нагое до пояса тело. Рубаха. Он снял рубаху после выстрела. Нужно что-то сделать, чтобы согреться. Он попробовал двинуться, и боль в плече усилилась. Подавив стон, он огляделся вокруг.
Рубаха был рядом, но холодная, задеревеневшая и все еще чуть влажная от крови. Его куртка лежала неподалеку, в ней тоже виднелась дырка от пули, и она была обрызгана кровью. Он накинул ее на себя, но нужно остановить кровотечение. И другую рубаху. Одеяло. Как холодно, и он устал. Устал и ослабел. Чертовски устал, ослабел и замерз.
Он подумал о пленниках. Его полуоткрытые распухшие глаза отыскали их в двадцати футах от себя. На обоих были куртки и одеяла, которыми Брэден пользовался прошлой ночью. Морган отвернулся от них. Он не хотел видеть эту девушку, не хотел, чтобы она удовлетворилась своим успехом. Еще несколько дюймов и…
И как это он не догадался, что она на такое способна?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114