Глядя на снисходительную улыбку Райерсона, Дерби едва сдерживал желание схватить эту сволочь за горло и узнать, сколько зубов может выбить ему одним ударом.
– Вы не сможете этого сделать, – ехидно произнес Райерсон, – если не хотите лишиться всего и выбросить старую негритянку и стаю ощипанных голубок на улицу, на произвол судьбы.
Дерби наклонился вперед. До сего момента он сидел со скучающим видом, но теперь насторожился.
– Вы хотите сказать, что мне следует заботиться о них по условиям завещания Хармони? – спросил Дерби, опешив.
– Да, именно это я и хотел сказать, – ответил Райерсон, опершись на спинку кресла. Он наслаждался этим моментом, сукин сын. – Это условие завещания, – добавил он.
У Дерби по спине побежали мурашки, и засосало под ложечкой. Он чувствовал себя как в западне, назначение которой становилось ему понятно.
– Дайте мне посмотреть завещание, – почти прорычал он. – Сейчас же.
Райерсон достал из внутреннего кармана жилета сложенный документ и швырнул его на стол. Нахмурив брови, Дерби взломал причудливую восковую печать и развернул лист, на котором была изложена воля его матери. Хотя он никогда не был хорошим учеником и в школе тратил больше времени на драки, чем на учебу, но он перечитал почти все книги из библиотеки Ангуса, а от матери научился счету, так что он быстро уловил суть документа.
Хармони оставила ему в наследство «Голубую подвязку» вместе с земельными участками и двумя солидными счетами в банках – в Редемпшне и на депозите в Сан-Франциско, а также всю личную собственность. Загвоздка была в том, что для того, чтобы получить наследство, он должен был признать отцовство Ангуса Каванага. Если бы он отказался от этого, то Тесси и девочкам пришлось бы самим позаботиться о себе, а все состояние перешло бы к сводному брату Хармони по имени Стюарт Мэйнваринг, жившему на Востоке, который давно отрекся от нее.
Дерби стиснул зубы.
– Похоже, тебе придется бросить разбойничать и стать солидным человеком, – не преминул уколоть его Райерсон.
Он уже был готов получить деньги за свою работу и мог позволить себе потешиться над внебрачным сыном Хармони Элдер, наследником, которому было в тягость его наследство. Дерби бросил на нотариуса презрительный взгляд. Он никогда не был разбойником, но будь он проклят, если стал бы объяснять что-то этому подхалиму.
– Я все понял, – сказал Дерби, нарушив тишину.
Он перевел свирепый взгляд с хитрой ухмылки на лице Райерсона на документ. Он чувствовал себя загнанным в угол. Однако ему ничего не оставалось, как принять посмертный дар, согласиться с требованиями Ангуса и взять под свою опеку всю разношерстую команду борделя. А когда бы немного улеглась пыль, он оседлал бы свою старую клячу и ускакал, куда глаза глядят. Дерби не сомневался, что когда Ангус умрет, Уилл и Саймон не будут усердствовать в том, чтобы вернуть своего блудного сводного брата в паству. Скорее всего, они были бы очень рады, если бы он отказался от своей доли наследства и навсегда распрощался с ними.
– Подпишите здесь, – небрежно бросил Райерсон, легким движением пододвинув к Дерби лист плотной бумаги, чернильницу и ручку.
Дерби еще раз прочел документ и понял, почему Райерсон так хотел побыстрее покончить с этим делом. Он должен был получить солидное вознаграждение за то, что убедил наследника миссис Хармони Элдер согласиться с ее условиями, которое подлежало выплате из наследуемой Дерби суммы сразу после того, как он поставил бы свою подпись.
Дерби лишь мгновение колебался, прежде чем подписать бумагу. Если Орэли и другие девушки, вероятно, смогли бы самостоятельно встать на ноги, то Тесси, старая, одинокая женщина, оказалась бы беспомощной в этом жестоком мире. Дерби даже боялся подумать, что стало бы с ней, если бы ее выгнали из маленькой комнатки, которую она занимала в салуне «Голубая подвязка», без гроша, не считая разве что ничтожной суммы, накопленной ею за эти годы.
– Прекрасно, – восторжествовал Райерсон. – С этого момента все состояние вашей дорогой покойной матушки становится вашей собственностью.
Дерби заметил язвительные нотки в голосе Райерсона при упоминании о Хармони, но он был слишком раздражен в тот момент, чтобы вступиться за нее. Она, в конце концов, добилась своего, поставив его в зависимость от Ангуса Каванага, и, несмотря на то, что он любил ее, он не скоро забыл бы это предательство. Было мучительно очевидно, что желания Ангуса значили для нее больше, чем желания сына.
Он взял копию завещания, несколько банковских книжек и прочие документы, касающиеся наследства, и, не сказав Райерсону ни слова, покинул его кабинет. Клайд едва успел отскочить от стеклянной двери, прежде чем Дерби распахнул ее. Дерби переполняли смешанные чувства – и гнев, и скорбь, и отчаяние клокотали в нем. Он отвязал Рэгбоун и поскакал вниз по улице к «Голубой подвязке».
Буррис ждал на крыльце; он взял поводья и отвел кобылу на конюшню за салуном. «Голубая позвязка» была полна завсегдатаев: ковбои, картежники, городская шваль и женщины легкого поведения. Они обрушили на Дерби гром приветствий. Не удостоив их вниманием, он прошел к столу, за которым обычно сидел и который, к счастью, оказался не занятым, и опустился на стул, повернувшись лицом к зеркалу.
К своему великому изумлению, он отчетливо увидел Кейли, хотя она, очевидно, не замечала его присутствия. Кейли лежала на раскладушке по свою сторону зеркала, ее странная мужская одежда валялась рядом, спутавшиеся волосы скрывали часть лица, глаза были закрыты – она спала. Ее темные, плотно сомкнутые ресницы подчеркивали матовую белизну кожи. Дерби был так потрясен, что не мог пошевелиться. Он ждал, что видение исчезнет, но оно не исчезало. Его собственное отражение было менее четким, чем образ Кейли, слишком явный и живой, почти осязаемый, чтобы его можно было назвать видением.
Орэли подошла к Дерби сзади и положила руки на плечи. Он узнал ее по духам – в зеркале не было ее отражения.
– Что ты там видишь? – спросил он холодным, как металл голосом, не смея отвести взгляд от зеркала или моргнуть.
– Где, милый? – не поняла Орэли и наклонилась, чтобы поцеловать его в голову.
Она никогда не отличалась сообразительностью.
– В зеркале, – пояснил Дерби, сдерживая раздражение. – Что ты видишь?
– Тебя, милый, – нежно сказала Орэли, но в ее голосе звучало беспокойство. – Тебя и себя, и весь салун.
Дерби подался вперед. Кейли. Она спала. Он хотел, чтобы она проснулась, посмотрела на него своим волшебным, успокаивающим взглядом. Но еще сильнее ему хотелось прикоснуться к ней, поговорить с ней, услышать ее смех. У нее такой же чувственный голос, как у Орэли? Или хрипловатый, как у его матери?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
– Вы не сможете этого сделать, – ехидно произнес Райерсон, – если не хотите лишиться всего и выбросить старую негритянку и стаю ощипанных голубок на улицу, на произвол судьбы.
Дерби наклонился вперед. До сего момента он сидел со скучающим видом, но теперь насторожился.
– Вы хотите сказать, что мне следует заботиться о них по условиям завещания Хармони? – спросил Дерби, опешив.
– Да, именно это я и хотел сказать, – ответил Райерсон, опершись на спинку кресла. Он наслаждался этим моментом, сукин сын. – Это условие завещания, – добавил он.
У Дерби по спине побежали мурашки, и засосало под ложечкой. Он чувствовал себя как в западне, назначение которой становилось ему понятно.
– Дайте мне посмотреть завещание, – почти прорычал он. – Сейчас же.
Райерсон достал из внутреннего кармана жилета сложенный документ и швырнул его на стол. Нахмурив брови, Дерби взломал причудливую восковую печать и развернул лист, на котором была изложена воля его матери. Хотя он никогда не был хорошим учеником и в школе тратил больше времени на драки, чем на учебу, но он перечитал почти все книги из библиотеки Ангуса, а от матери научился счету, так что он быстро уловил суть документа.
Хармони оставила ему в наследство «Голубую подвязку» вместе с земельными участками и двумя солидными счетами в банках – в Редемпшне и на депозите в Сан-Франциско, а также всю личную собственность. Загвоздка была в том, что для того, чтобы получить наследство, он должен был признать отцовство Ангуса Каванага. Если бы он отказался от этого, то Тесси и девочкам пришлось бы самим позаботиться о себе, а все состояние перешло бы к сводному брату Хармони по имени Стюарт Мэйнваринг, жившему на Востоке, который давно отрекся от нее.
Дерби стиснул зубы.
– Похоже, тебе придется бросить разбойничать и стать солидным человеком, – не преминул уколоть его Райерсон.
Он уже был готов получить деньги за свою работу и мог позволить себе потешиться над внебрачным сыном Хармони Элдер, наследником, которому было в тягость его наследство. Дерби бросил на нотариуса презрительный взгляд. Он никогда не был разбойником, но будь он проклят, если стал бы объяснять что-то этому подхалиму.
– Я все понял, – сказал Дерби, нарушив тишину.
Он перевел свирепый взгляд с хитрой ухмылки на лице Райерсона на документ. Он чувствовал себя загнанным в угол. Однако ему ничего не оставалось, как принять посмертный дар, согласиться с требованиями Ангуса и взять под свою опеку всю разношерстую команду борделя. А когда бы немного улеглась пыль, он оседлал бы свою старую клячу и ускакал, куда глаза глядят. Дерби не сомневался, что когда Ангус умрет, Уилл и Саймон не будут усердствовать в том, чтобы вернуть своего блудного сводного брата в паству. Скорее всего, они были бы очень рады, если бы он отказался от своей доли наследства и навсегда распрощался с ними.
– Подпишите здесь, – небрежно бросил Райерсон, легким движением пододвинув к Дерби лист плотной бумаги, чернильницу и ручку.
Дерби еще раз прочел документ и понял, почему Райерсон так хотел побыстрее покончить с этим делом. Он должен был получить солидное вознаграждение за то, что убедил наследника миссис Хармони Элдер согласиться с ее условиями, которое подлежало выплате из наследуемой Дерби суммы сразу после того, как он поставил бы свою подпись.
Дерби лишь мгновение колебался, прежде чем подписать бумагу. Если Орэли и другие девушки, вероятно, смогли бы самостоятельно встать на ноги, то Тесси, старая, одинокая женщина, оказалась бы беспомощной в этом жестоком мире. Дерби даже боялся подумать, что стало бы с ней, если бы ее выгнали из маленькой комнатки, которую она занимала в салуне «Голубая подвязка», без гроша, не считая разве что ничтожной суммы, накопленной ею за эти годы.
– Прекрасно, – восторжествовал Райерсон. – С этого момента все состояние вашей дорогой покойной матушки становится вашей собственностью.
Дерби заметил язвительные нотки в голосе Райерсона при упоминании о Хармони, но он был слишком раздражен в тот момент, чтобы вступиться за нее. Она, в конце концов, добилась своего, поставив его в зависимость от Ангуса Каванага, и, несмотря на то, что он любил ее, он не скоро забыл бы это предательство. Было мучительно очевидно, что желания Ангуса значили для нее больше, чем желания сына.
Он взял копию завещания, несколько банковских книжек и прочие документы, касающиеся наследства, и, не сказав Райерсону ни слова, покинул его кабинет. Клайд едва успел отскочить от стеклянной двери, прежде чем Дерби распахнул ее. Дерби переполняли смешанные чувства – и гнев, и скорбь, и отчаяние клокотали в нем. Он отвязал Рэгбоун и поскакал вниз по улице к «Голубой подвязке».
Буррис ждал на крыльце; он взял поводья и отвел кобылу на конюшню за салуном. «Голубая позвязка» была полна завсегдатаев: ковбои, картежники, городская шваль и женщины легкого поведения. Они обрушили на Дерби гром приветствий. Не удостоив их вниманием, он прошел к столу, за которым обычно сидел и который, к счастью, оказался не занятым, и опустился на стул, повернувшись лицом к зеркалу.
К своему великому изумлению, он отчетливо увидел Кейли, хотя она, очевидно, не замечала его присутствия. Кейли лежала на раскладушке по свою сторону зеркала, ее странная мужская одежда валялась рядом, спутавшиеся волосы скрывали часть лица, глаза были закрыты – она спала. Ее темные, плотно сомкнутые ресницы подчеркивали матовую белизну кожи. Дерби был так потрясен, что не мог пошевелиться. Он ждал, что видение исчезнет, но оно не исчезало. Его собственное отражение было менее четким, чем образ Кейли, слишком явный и живой, почти осязаемый, чтобы его можно было назвать видением.
Орэли подошла к Дерби сзади и положила руки на плечи. Он узнал ее по духам – в зеркале не было ее отражения.
– Что ты там видишь? – спросил он холодным, как металл голосом, не смея отвести взгляд от зеркала или моргнуть.
– Где, милый? – не поняла Орэли и наклонилась, чтобы поцеловать его в голову.
Она никогда не отличалась сообразительностью.
– В зеркале, – пояснил Дерби, сдерживая раздражение. – Что ты видишь?
– Тебя, милый, – нежно сказала Орэли, но в ее голосе звучало беспокойство. – Тебя и себя, и весь салун.
Дерби подался вперед. Кейли. Она спала. Он хотел, чтобы она проснулась, посмотрела на него своим волшебным, успокаивающим взглядом. Но еще сильнее ему хотелось прикоснуться к ней, поговорить с ней, услышать ее смех. У нее такой же чувственный голос, как у Орэли? Или хрипловатый, как у его матери?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75