Хотя я всегда думала, что и я сильная натура.
Раф рассмеялся. Смех его был грубым, почти жестоким.
— Любой человек может сломаться, Алана. Любой. Я знаю. В Центральной Америке я много раз наблюдал подобное.
— Раф, — прошептала она.
— Они сообщили, что я погиб. Долгое время я и сам верил. Это было подобно смерти, только хуже. Такому состоянию не было видно конца. А потом опять повторилось уже здесь.
Алана испытующе посмотрела ему в глаза и обнаружила в нем чувства, которых раньше никогда не замечала. Неистовство, ненависть и ярость, причем настолько сильные, что, казалось, они переполняют его душу.
— Что… что случилось в Центральной Америке? — спросила она.
Выражение лица Рафа изменилось: он будто поспешно захлопнул перед ней двери, не подпуская к своей тайне. Напряжение спало, и он заговорил медленно, с неохотой. Такая манера разговора поведала Алане больше, чем сами слова.
— Я никогда никому не рассказывал. Но тебе расскажу. Расскажу на Разбитой Горе, если… — Раф поспешно взглянул на нее и опять забеспокоился, — если ты не захочешь вернуться назад. Я отвезу тебя назад, Алана. Если ты этого захочешь. Ты хочешь этого?
— Я хочу опять доверять себе, своему разуму и памяти, своим чувствам, — в порыве призналась Алана. — Я снова хочу стать самой собой. И я хочу…
Раф ждал. Сдерживаемое страстное желание до неузнаваемости изменило его лицо: четче обозначились скулы, ярче пролегли тени под глазами.
— Чего ты хочешь? — мягко спросил он.
— Тебя, — просто ответила Алана. — Я никогда не чувствовала себя естественнее, чем в те минуты, что проводила с тобой.
Даже говоря об этом, она покачивала головой, не веря в реальность своего желания.
Раф протянул руку ладонью вверх, не касаясь Аланы, но прося, чтобы она дотронулась до него. Она с осторожностью приняла эту просьбу.
— Я твой, цветочек, — выдохнул он. — Твой с тех пор, как увидел тебя на той опасной тропе с хромой лошадью. Вокруг сверкали молнии. Ты была тогда храброй. А сейчас ты еще смелее.
— Я не чувствую себя смелой.
— Ты вернулась на Разбитую Гору. Ты откровенна с самой собой и со мной. Если это не мужество, тогда я не знаю, что можно назвать мужеством.
Голос Рафа был глубоким и уверенным, убежденность звучала в каждом слове, отражалась в янтарной прозрачности его глаз, с одобрением наблюдавших за Аланой.
Слегка дрожащими пальцами Алана смахнула слезы, звездочками усыпавшие пушистые ресницы. Слезинки яркими алмазами сверкали на подушечках ее пальцев, когда она пыталась улыбнуться Рафу.
— Спасибо, — поблагодарила Алана.
— За правду? — грустно улыбнулся Раф. — У меня еще много правды для тебя. Но не сейчас.
— Что ты имеешь в виду?
— Моя правда не поможет тебе сейчас. А мне, этого очень хочется. Помочь тебе и себе. Мы исцелим друг друга, и прошлое останется там, где ему и положено. В прошлом. Воспоминания, но не видения.
Раф протянул ей вторую руку.
Алана вложила в нее свою ладонь, почувствовав, как пульсирует вена при соприкосновении, увидев, как слезинки соскользнули с кончиков пальцев на его гладкую загоревшую кожу. Он безошибочно отыскал пульсирующие точки на ее запястьях, слегка нажал на них пальцами, наслаждаясь ощущением полноты струящейся жизни.
— Ты готова к горам? — мягко спросил он.
Алана медленно убрала ладони, позволив ему ласковым движением погладить ее от запястий до кончиков пальцев.
— Я готова, — прошептала она.
8
Оставшуюся часть пути, там, где позволяла тропа, они ехали рядом, бок о бок. В узких местах Раф пропускал Алану вперед. Когда обрывки видений сгущались вокруг нее, она оглядывалась назад, чтобы удостовериться, что за ней едет именно Раф, а не Джек.
Отдельные картины видений и воспоминаний охватывали ее неожиданно, непоследовательно, причиняя боль, поскольку она не знала точно, что именно подкрадывается — реальные воспоминания или фальшивые кошмары. Когда ей слышался разгневанный голос Джека, она не знала, звучит ли он из далекого или совсем недавнего прошлого, а может, его слова лишь порождение ее собственных мыслей, попытка заполнить пробелы шести страшных дней.
Временами у женщины не возникало никаких сомнений. Шум ветра, шелест желтых осиновых листьев, готовая вырваться наружу песня…
Это было реальностью. Это она уже раньше слышала, видела и чувствовала, а вспомнила только сейчас. Они с Джеком отдыхали на берегу второго озера, вон там, у подножия отполированного ледниками валуна. Они пили кофе, каждый из своего личного походного ящика, и наблюдали, как резвится форель на бирюзовых отмелях.
Потом опять подул ветер: будто чья-то огромная рука мрачно водила по водной глади озера, искажая четкие отражения в воде. Ветер принес с собой запах горных вершин и зарождающегося там урагана.
Джек наблюдал, как яростно бурлят облака над горными хребтами. Он улыбнулся. И сказал…
Что же он сказал? — старалась вспомнить Алана. Что-то, кажется, насчет местности. Что-то… Да, вот что он сказал: «Я всегда знал, что эта местность хороша для чего-то. Только никогда не знал, для чего именно». И затем громко рассмеялся.
Алана сильно дрожала и мысленно набросила на плечи воображаемую куртку. Сид слегка оступилась, вернув Алану в настоящее.
Она ослабила поводья, предоставив лошади немного свободы. Оглянулась через плечо: Раф был недалеко, верхом на красавце-жеребце, в надвинутой на лоб шляпе, будто спасался от неугомонного ветра. Алана чувствовала его быстрый многозначительный взгляд, его беспокойство о ней. Она слегка помахала ему рукой, как бы уверяя, что с ней все в порядке.
Всплывали другие обрывки воспоминаний: цокот копыт за спиной, шум завывающего между горными вершинами ветра, дождь со снегом. Спор…
Они с Джеком о чем-то спорили. Буран. И рыбацкий лагерь. Она хотела остаться в лагере «У Пяти Озер», пока не стихнет ураган. Джек отказался, хотя пять лагерных хижин были пусты и выглядели так, будто сюда годами не ступала нога человека.
В конце концов, верх одержал Джек, но лишь потому, что Алане было невыносимо больно смотреть на пустые глазницы хижины — немой свидетельницы ее огромнейшего счастья. Домик был пуст, двери слегка приоткрыты, на крыльце куча опавших сосновых иголок и случайного мусора.
Куда бы она ни посмотрела, везде ей мерещилась тень Рафа. Каждый вздох напоминал о таинстве первой любви. Именно здесь, на чердаке главного дома, под звуки бури, бушевавшей вокруг, испытала она радость физической близости с Рафом. Но тогда она не боялась. Она была дрожащим осиновым листочком, а Раф — горным ветром, ласкавшим ее.
Сид фыркнула и бросилась в сторону, когда обходила выступ горного склона. И вновь Алана вернулась из прошлого. У выступа ожидал Боб верхом на крупной гнедой лошади — своей любимице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
Раф рассмеялся. Смех его был грубым, почти жестоким.
— Любой человек может сломаться, Алана. Любой. Я знаю. В Центральной Америке я много раз наблюдал подобное.
— Раф, — прошептала она.
— Они сообщили, что я погиб. Долгое время я и сам верил. Это было подобно смерти, только хуже. Такому состоянию не было видно конца. А потом опять повторилось уже здесь.
Алана испытующе посмотрела ему в глаза и обнаружила в нем чувства, которых раньше никогда не замечала. Неистовство, ненависть и ярость, причем настолько сильные, что, казалось, они переполняют его душу.
— Что… что случилось в Центральной Америке? — спросила она.
Выражение лица Рафа изменилось: он будто поспешно захлопнул перед ней двери, не подпуская к своей тайне. Напряжение спало, и он заговорил медленно, с неохотой. Такая манера разговора поведала Алане больше, чем сами слова.
— Я никогда никому не рассказывал. Но тебе расскажу. Расскажу на Разбитой Горе, если… — Раф поспешно взглянул на нее и опять забеспокоился, — если ты не захочешь вернуться назад. Я отвезу тебя назад, Алана. Если ты этого захочешь. Ты хочешь этого?
— Я хочу опять доверять себе, своему разуму и памяти, своим чувствам, — в порыве призналась Алана. — Я снова хочу стать самой собой. И я хочу…
Раф ждал. Сдерживаемое страстное желание до неузнаваемости изменило его лицо: четче обозначились скулы, ярче пролегли тени под глазами.
— Чего ты хочешь? — мягко спросил он.
— Тебя, — просто ответила Алана. — Я никогда не чувствовала себя естественнее, чем в те минуты, что проводила с тобой.
Даже говоря об этом, она покачивала головой, не веря в реальность своего желания.
Раф протянул руку ладонью вверх, не касаясь Аланы, но прося, чтобы она дотронулась до него. Она с осторожностью приняла эту просьбу.
— Я твой, цветочек, — выдохнул он. — Твой с тех пор, как увидел тебя на той опасной тропе с хромой лошадью. Вокруг сверкали молнии. Ты была тогда храброй. А сейчас ты еще смелее.
— Я не чувствую себя смелой.
— Ты вернулась на Разбитую Гору. Ты откровенна с самой собой и со мной. Если это не мужество, тогда я не знаю, что можно назвать мужеством.
Голос Рафа был глубоким и уверенным, убежденность звучала в каждом слове, отражалась в янтарной прозрачности его глаз, с одобрением наблюдавших за Аланой.
Слегка дрожащими пальцами Алана смахнула слезы, звездочками усыпавшие пушистые ресницы. Слезинки яркими алмазами сверкали на подушечках ее пальцев, когда она пыталась улыбнуться Рафу.
— Спасибо, — поблагодарила Алана.
— За правду? — грустно улыбнулся Раф. — У меня еще много правды для тебя. Но не сейчас.
— Что ты имеешь в виду?
— Моя правда не поможет тебе сейчас. А мне, этого очень хочется. Помочь тебе и себе. Мы исцелим друг друга, и прошлое останется там, где ему и положено. В прошлом. Воспоминания, но не видения.
Раф протянул ей вторую руку.
Алана вложила в нее свою ладонь, почувствовав, как пульсирует вена при соприкосновении, увидев, как слезинки соскользнули с кончиков пальцев на его гладкую загоревшую кожу. Он безошибочно отыскал пульсирующие точки на ее запястьях, слегка нажал на них пальцами, наслаждаясь ощущением полноты струящейся жизни.
— Ты готова к горам? — мягко спросил он.
Алана медленно убрала ладони, позволив ему ласковым движением погладить ее от запястий до кончиков пальцев.
— Я готова, — прошептала она.
8
Оставшуюся часть пути, там, где позволяла тропа, они ехали рядом, бок о бок. В узких местах Раф пропускал Алану вперед. Когда обрывки видений сгущались вокруг нее, она оглядывалась назад, чтобы удостовериться, что за ней едет именно Раф, а не Джек.
Отдельные картины видений и воспоминаний охватывали ее неожиданно, непоследовательно, причиняя боль, поскольку она не знала точно, что именно подкрадывается — реальные воспоминания или фальшивые кошмары. Когда ей слышался разгневанный голос Джека, она не знала, звучит ли он из далекого или совсем недавнего прошлого, а может, его слова лишь порождение ее собственных мыслей, попытка заполнить пробелы шести страшных дней.
Временами у женщины не возникало никаких сомнений. Шум ветра, шелест желтых осиновых листьев, готовая вырваться наружу песня…
Это было реальностью. Это она уже раньше слышала, видела и чувствовала, а вспомнила только сейчас. Они с Джеком отдыхали на берегу второго озера, вон там, у подножия отполированного ледниками валуна. Они пили кофе, каждый из своего личного походного ящика, и наблюдали, как резвится форель на бирюзовых отмелях.
Потом опять подул ветер: будто чья-то огромная рука мрачно водила по водной глади озера, искажая четкие отражения в воде. Ветер принес с собой запах горных вершин и зарождающегося там урагана.
Джек наблюдал, как яростно бурлят облака над горными хребтами. Он улыбнулся. И сказал…
Что же он сказал? — старалась вспомнить Алана. Что-то, кажется, насчет местности. Что-то… Да, вот что он сказал: «Я всегда знал, что эта местность хороша для чего-то. Только никогда не знал, для чего именно». И затем громко рассмеялся.
Алана сильно дрожала и мысленно набросила на плечи воображаемую куртку. Сид слегка оступилась, вернув Алану в настоящее.
Она ослабила поводья, предоставив лошади немного свободы. Оглянулась через плечо: Раф был недалеко, верхом на красавце-жеребце, в надвинутой на лоб шляпе, будто спасался от неугомонного ветра. Алана чувствовала его быстрый многозначительный взгляд, его беспокойство о ней. Она слегка помахала ему рукой, как бы уверяя, что с ней все в порядке.
Всплывали другие обрывки воспоминаний: цокот копыт за спиной, шум завывающего между горными вершинами ветра, дождь со снегом. Спор…
Они с Джеком о чем-то спорили. Буран. И рыбацкий лагерь. Она хотела остаться в лагере «У Пяти Озер», пока не стихнет ураган. Джек отказался, хотя пять лагерных хижин были пусты и выглядели так, будто сюда годами не ступала нога человека.
В конце концов, верх одержал Джек, но лишь потому, что Алане было невыносимо больно смотреть на пустые глазницы хижины — немой свидетельницы ее огромнейшего счастья. Домик был пуст, двери слегка приоткрыты, на крыльце куча опавших сосновых иголок и случайного мусора.
Куда бы она ни посмотрела, везде ей мерещилась тень Рафа. Каждый вздох напоминал о таинстве первой любви. Именно здесь, на чердаке главного дома, под звуки бури, бушевавшей вокруг, испытала она радость физической близости с Рафом. Но тогда она не боялась. Она была дрожащим осиновым листочком, а Раф — горным ветром, ласкавшим ее.
Сид фыркнула и бросилась в сторону, когда обходила выступ горного склона. И вновь Алана вернулась из прошлого. У выступа ожидал Боб верхом на крупной гнедой лошади — своей любимице.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67