Возбуждение «орегонской лихорадки» улеглось, путешественники втянулись в тяжелую ежедневную рутину. Вспыхнула холера, и, несмотря на помощь Лидии, за один день умерли двое детей с матерью. Бабушка умерла через день после своей дочери.
Послания от других переселенцев были написаны на выбеленных костях буйволов. Индейцы выкладывали ряды камней по направлению движения или прокладывали тропинки среди травы.
Люк и Сиам каждый день охотились на буйвола. Эммигранты наблюдали, учились. Мясо вялили длинными кусками, если было возможно, выделывали шкуры. Ариэль заставляла себя не смотреть на Люка, при виде удачливого красивого охотника ее тело напрягалось. Широкие плечи могли приподнять фургон, пока меняли колесо; обтянутые кожаными штанами узкие бедра притягивали взгляд Ариэль, и она неожиданно обнаружила, что у нее холодеют пальцы.
Фургоны требовали постоянного ремонта. Сухие оси скрипели, несмотря на толстый слой жировой смазки.
Однажды сын одного из фермеров, стоя на краю фургона, потянулся к волам и упал под массивные колеса. Он медленно умирал с раздавленной ногой, и еще одна могила осталась позади двигавшегося на Запад каравана.
Две недели спустя после смерти дочки Салли впервые засмеялась, когда Люк боролся на одеяле с Джино, сыном Америки. Ариэль проигнорировала его подмигивание, но вспыхнула и начала приглаживать волосы. Такое проявление женского самолюбия очаровало Люка, который лежал под оседлавшим его Джино.
Она была слишком насторожена, проходя мимо. Смитсона это очень развлекло.
— Она обратила не тебя внимание, парень. Дай ей время поразмыслить. Упрямая, нужно подождать, пока эта дама привыкнет к твоим ухаживаниям.
Люк должен был согласиться. Если на нее слишком давить, позже Ариэль будет проклинать их брак и детей, о которых он мечтал. Его гордость уязвлена, решил Люк. Собственная жена решительно желала «заполучить» Тадеуса, образец галантности.
Когда он послал ей воздушный поцелуй, она вскочила на ноги, уронив на землю свой путевой журнал. Лежа на одеяле. Люк наслаждался видом стройных лодыжек и колыханием юбок вокруг бедер. Она внезапно обернулась, поймала его улыбку, сердито глянула и показала язык.
Люк засмеялся, его мысль задержалась на этом розовом язычке, таком нежном и сладостном. Потом он поднялся на ноги.
Пока Сиам мрачно смотрел на огонь, Смитсон набивал свою трубку и попивал чаек в приятной для него компании Глэнис.
— Пресвятое Иисусе! Эта мадам Д’Арси доведет меня до ручки. — проворчал он. — Сегодня опять: «Смитсон, мы тащимся слишком медленно. Может быть, упряжки все-таки неправильно подобраны». — Он зажал трубку между зубами. — Хотя я должен сказать, что женщина знает лошадей. У нее будет хороший конезавод, если индейцы не украдут их раньше. Эти першероны ходят следом за ней как огромные щенки и дерутся за ее любовь и внимание. Глэнис говорит, что порода выводится со времен рыцарей. Боевые лошади должны были нести тяжесть железных доспехов и еще. ха-ха, уши побежденных арабов. Эти огромные тяжеловозы будут и в правду отличным приданым, э, Люк?
Люку не нравилась идея быть привязанным к Ариэль с ярлыком одного из ее любимых животных. Так же, как не нравилось представлять ее в объятиях другого.
В один из майских дней Ариэль радостно притопывала ногой в такт музыке и смотрела на пары, кружащиеся в танце на небольшой площадке. Вильсон выбрал место стоянки между Северной и Южной реками. Завтра будет «банный день», время для отдыха и подготовки к следующему длинному переходу. Мясо буйволов и оленей сушилось и вялилось над медленным огнем.
Глэнис сидела рядом, ее иголка быстро мелькала в отсветах костра. Она зашивала порванную нижнюю юбку Ариэль, недовольно ворча:
— Сиам здесь неподалеку, смотрит на меня своими карими оленьими глазами… Я чувствую себя как кролик перед удавом. Не оборачивайся, Ариэль! Сегодня он сказал мне, что я богиня. Богиня! Не кажется ли тебе, в этом есть что-то порочное?
— Глэнис, не устраивай мелодраму. Сиам без памяти влюблен и, конечно, весь в волнении и трепете, постоянно думает о тебе, — ответила Ариэль, закрывая журнал. Как раз только что она стала объектом очередной лекции Смитсона относительно необходимости принимать предложения руки и сердца в ее далеко не девическом возрасте. Смитсон раздражал и сердил Ариэль, разглагольствуя о прекраснейших качествах Люка, расхваливая его перед ней как вкусное блюдо, которое просто необходимо проглотить.
Ариэль постукивала ручкой по обложке блокнота. С шармом Люка могли соревноваться только его ум и храбрость. Она не любила и не доверяла его обаянию, простоте обращения с людьми и животными, не верила, что он не придавал значения ее пресловутым рыжим волосам и левой руке, в то время как любой человек знал об очевидных опасностях подобного сочетания.
Он ошеломлял ее жадными поцелуями, каждый раз все более опустошительными! Но больше не увлекал в свою постель.
Ариэль позволила себе скупую улыбку удовлетворения. Возможно, мистер Люсьен Наварон Д'Арси наконец-то усвоил, что она интересуется другим. Она, прежде всего, трезвомыслящая деловая женщина, нечувствительная к чарам обаятельных распутников.
Он мог быть диким. Она видела эту темную сторону его натуры в истории с Йоргенсоном и ощущала на себе его примитивный чувственный голод. Под внешним лоском цивилизованного обаяния Люк Д’Арси обладал первобытными склонностями.
Ариэль закрыла глаза, стараясь отогнать мысли о Люке. Казалось, они заставляют сжиматься в комок ее тело. Она тосковала по успокаивающему присутствию Тадеуса, изысканной любезности холодного джентльмена… по предсказуемости и сдержанности его поведения. Когда она получит Тадеуса. Он будет великолепен как муж, отец…
Люк будет разрушителен, опустошающе страстен. Она бы всю жизнь с ним задыхалась от поцелуев и объятий. К тому же его грубое мужское высокомерие ежеминутно бросало бы вызов ее гордости…
— Жан-Пьер Сиам влюблен в меня? — в вопросе Глэнис слышалась паника. — Этот мужчина сравнивает мои глаза с серебром, он осмеливается…
— Рука англичанки потянулась к горлу, — жест защиты. Она откашлялась, понижая голос. — Сегодня, Ариэль, этот канадец сказал, что мне не нужна одежда, чтобы быть красивой… Ариэль, он сказал слово «грудь»… действительно произнес это слово, говоря, что «самый прекрасный образ», виденный им в жизни, это мое лицо и грудь, залитые солнечным светом… Ариэль, моя грудь — не та тема, которую я хочу обсуждать. Сколько молока у меня будет, чтобы малыш стал сильным, — не предмет для разговора и не его забота. Потом он долго и нежно смотрел на мои бедра… Смотрел на бедра! — с негодованием повторила она.
— Нужно уметь осаживать нежелательных поклонников, Глэнис, — рассеянно сказала Ариэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96
Послания от других переселенцев были написаны на выбеленных костях буйволов. Индейцы выкладывали ряды камней по направлению движения или прокладывали тропинки среди травы.
Люк и Сиам каждый день охотились на буйвола. Эммигранты наблюдали, учились. Мясо вялили длинными кусками, если было возможно, выделывали шкуры. Ариэль заставляла себя не смотреть на Люка, при виде удачливого красивого охотника ее тело напрягалось. Широкие плечи могли приподнять фургон, пока меняли колесо; обтянутые кожаными штанами узкие бедра притягивали взгляд Ариэль, и она неожиданно обнаружила, что у нее холодеют пальцы.
Фургоны требовали постоянного ремонта. Сухие оси скрипели, несмотря на толстый слой жировой смазки.
Однажды сын одного из фермеров, стоя на краю фургона, потянулся к волам и упал под массивные колеса. Он медленно умирал с раздавленной ногой, и еще одна могила осталась позади двигавшегося на Запад каравана.
Две недели спустя после смерти дочки Салли впервые засмеялась, когда Люк боролся на одеяле с Джино, сыном Америки. Ариэль проигнорировала его подмигивание, но вспыхнула и начала приглаживать волосы. Такое проявление женского самолюбия очаровало Люка, который лежал под оседлавшим его Джино.
Она была слишком насторожена, проходя мимо. Смитсона это очень развлекло.
— Она обратила не тебя внимание, парень. Дай ей время поразмыслить. Упрямая, нужно подождать, пока эта дама привыкнет к твоим ухаживаниям.
Люк должен был согласиться. Если на нее слишком давить, позже Ариэль будет проклинать их брак и детей, о которых он мечтал. Его гордость уязвлена, решил Люк. Собственная жена решительно желала «заполучить» Тадеуса, образец галантности.
Когда он послал ей воздушный поцелуй, она вскочила на ноги, уронив на землю свой путевой журнал. Лежа на одеяле. Люк наслаждался видом стройных лодыжек и колыханием юбок вокруг бедер. Она внезапно обернулась, поймала его улыбку, сердито глянула и показала язык.
Люк засмеялся, его мысль задержалась на этом розовом язычке, таком нежном и сладостном. Потом он поднялся на ноги.
Пока Сиам мрачно смотрел на огонь, Смитсон набивал свою трубку и попивал чаек в приятной для него компании Глэнис.
— Пресвятое Иисусе! Эта мадам Д’Арси доведет меня до ручки. — проворчал он. — Сегодня опять: «Смитсон, мы тащимся слишком медленно. Может быть, упряжки все-таки неправильно подобраны». — Он зажал трубку между зубами. — Хотя я должен сказать, что женщина знает лошадей. У нее будет хороший конезавод, если индейцы не украдут их раньше. Эти першероны ходят следом за ней как огромные щенки и дерутся за ее любовь и внимание. Глэнис говорит, что порода выводится со времен рыцарей. Боевые лошади должны были нести тяжесть железных доспехов и еще. ха-ха, уши побежденных арабов. Эти огромные тяжеловозы будут и в правду отличным приданым, э, Люк?
Люку не нравилась идея быть привязанным к Ариэль с ярлыком одного из ее любимых животных. Так же, как не нравилось представлять ее в объятиях другого.
В один из майских дней Ариэль радостно притопывала ногой в такт музыке и смотрела на пары, кружащиеся в танце на небольшой площадке. Вильсон выбрал место стоянки между Северной и Южной реками. Завтра будет «банный день», время для отдыха и подготовки к следующему длинному переходу. Мясо буйволов и оленей сушилось и вялилось над медленным огнем.
Глэнис сидела рядом, ее иголка быстро мелькала в отсветах костра. Она зашивала порванную нижнюю юбку Ариэль, недовольно ворча:
— Сиам здесь неподалеку, смотрит на меня своими карими оленьими глазами… Я чувствую себя как кролик перед удавом. Не оборачивайся, Ариэль! Сегодня он сказал мне, что я богиня. Богиня! Не кажется ли тебе, в этом есть что-то порочное?
— Глэнис, не устраивай мелодраму. Сиам без памяти влюблен и, конечно, весь в волнении и трепете, постоянно думает о тебе, — ответила Ариэль, закрывая журнал. Как раз только что она стала объектом очередной лекции Смитсона относительно необходимости принимать предложения руки и сердца в ее далеко не девическом возрасте. Смитсон раздражал и сердил Ариэль, разглагольствуя о прекраснейших качествах Люка, расхваливая его перед ней как вкусное блюдо, которое просто необходимо проглотить.
Ариэль постукивала ручкой по обложке блокнота. С шармом Люка могли соревноваться только его ум и храбрость. Она не любила и не доверяла его обаянию, простоте обращения с людьми и животными, не верила, что он не придавал значения ее пресловутым рыжим волосам и левой руке, в то время как любой человек знал об очевидных опасностях подобного сочетания.
Он ошеломлял ее жадными поцелуями, каждый раз все более опустошительными! Но больше не увлекал в свою постель.
Ариэль позволила себе скупую улыбку удовлетворения. Возможно, мистер Люсьен Наварон Д'Арси наконец-то усвоил, что она интересуется другим. Она, прежде всего, трезвомыслящая деловая женщина, нечувствительная к чарам обаятельных распутников.
Он мог быть диким. Она видела эту темную сторону его натуры в истории с Йоргенсоном и ощущала на себе его примитивный чувственный голод. Под внешним лоском цивилизованного обаяния Люк Д’Арси обладал первобытными склонностями.
Ариэль закрыла глаза, стараясь отогнать мысли о Люке. Казалось, они заставляют сжиматься в комок ее тело. Она тосковала по успокаивающему присутствию Тадеуса, изысканной любезности холодного джентльмена… по предсказуемости и сдержанности его поведения. Когда она получит Тадеуса. Он будет великолепен как муж, отец…
Люк будет разрушителен, опустошающе страстен. Она бы всю жизнь с ним задыхалась от поцелуев и объятий. К тому же его грубое мужское высокомерие ежеминутно бросало бы вызов ее гордости…
— Жан-Пьер Сиам влюблен в меня? — в вопросе Глэнис слышалась паника. — Этот мужчина сравнивает мои глаза с серебром, он осмеливается…
— Рука англичанки потянулась к горлу, — жест защиты. Она откашлялась, понижая голос. — Сегодня, Ариэль, этот канадец сказал, что мне не нужна одежда, чтобы быть красивой… Ариэль, он сказал слово «грудь»… действительно произнес это слово, говоря, что «самый прекрасный образ», виденный им в жизни, это мое лицо и грудь, залитые солнечным светом… Ариэль, моя грудь — не та тема, которую я хочу обсуждать. Сколько молока у меня будет, чтобы малыш стал сильным, — не предмет для разговора и не его забота. Потом он долго и нежно смотрел на мои бедра… Смотрел на бедра! — с негодованием повторила она.
— Нужно уметь осаживать нежелательных поклонников, Глэнис, — рассеянно сказала Ариэль.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96