— И он припомнил недавние изыскания отца, не расстававшегося с пресловутой книгой. — Слейтеры считаются чистокровными аристократами на протяжении вот уже…
— Но несмотря на свою голубую кровь и внешний лоск, — запальчиво перебил Томми, — нутро у них такое же гнилое и черное, как у мерзавца Хоукинса!
— Может быть, вы и правы, — согласился Брейден, — но я все же настаиваю на том, чтобы вы отказались от попыток связаться с родными. Никаких писем ни сестре, ни матери. Позже, если у вас возникнет желание…
Но он заставил себя замолчать и сделал вид, что занят деловыми бумагами, наваленными кучей на рабочем столе. Что он делает? Что он делает?! Он же поклялся себе, что не пойдет на это! Он решил, что не будет пытаться с помощью этого мальчишки восстановить отношения с Кэролайн. Если она наотрез отказалась верить ему, что он ранил Слейтера вовсе не из-за его интрижки с Жаклин, — значит, Кэролайн ничем не отличается от всех остальных женщин. Она столь же подозрительна, двулична и коварна. А такая ему не нужна.
И все же его сердце обливалось кровью.
— Что — позже, сэр?
— Ничего. — Брейден даже не потрудился поднять глаза от бумаг. — Так, проскользнула какая-то мысль у меня. Накопилось слишком много дел. Как вам известно, я покинул город еще вчера, а вернулся довольно поздно…
— Вы его пристрелили! Верно? — так и подскочил Томми, внезапно осененный догадкой.
От неожиданности Брейден поперхнулся и закашлялся.
— Нет, нет! Ну, не совсем пристрелил. Так, слегка поцарапал. — При виде широкой улыбки на простодушной физиономии юного графа Брейден сурово добавил: — Это вовсе не так смешно. Стрелять в людей — недостойное занятие. Оружие порождает жестокость… А жестокости не место в нашем цивилизованном обществе!
— Вы шпарите прямо как моя сестра, — засмеялся граф.
— Да, — кивнул Брейден. — А теперь, милорд, почему бы вам не проведать Проныру? У меня работы по горло.
Томми послушно встал и удалился, но в глазах его горела мрачная решимость.
Не так далеко, всего в нескольких кварталах от этого дома, обычно спокойная и собранная молодая женщина, с такой выдержкой разорвавшая накануне свою помолвку, рухнула ничком на траву прямо под сеткой для бадминтона и дала волю слезам.
Это было смешно, и Кэролайн это понимала. Это было смешно: плакать и плакать без конца и не иметь сил остановиться. И уж совсем смешно было то, что она не могла вволю выплакаться в собственном доме.
Но там и без того было пролито немало слез, и по совершенно иной причине. Томаса так и не смогли найти, и по-прежнему от него не было ни слуху ни духу. Леди Бартлетт была на грани безумия. И ее плачевное состояние грозило разразиться новым сердечным приступом, когда до нее дойдет новость о том, что Кэролайн расторгла помолвку. Можно было сказать почти наверняка, что леди Бартлетт свалится от апоплексического удара. Или нет. Скорее ее поразит нервный срыв или даже мозговая лихорадка. Словом, какой-нибудь жуткий недуг, который положит печальный конец ее незаслуженным страданиям.
Но сейчас, оповещенная только о том, что пропал ее сын, леди Бартлетт призвала на помощь своего семейного врача, аптекаря, а заодно и хирурга. Эта деловая троица наполнила дом такой суетой, поминутно посылая домашних за всевозможными средствами для снятия сердцебиения и предотвращения мигреней и обмороков, что в конце концов для Кэролайн попросту не осталось там места. Не имея возможности преклонить усталую голову даже у себя в спальне и не ожидая скорого появления Эмили, она потихоньку выбралась в сад, где никому не было до нее дела.
После чего не стала терять время попусту и горько разрыдалась.
Повстречай ее в таком состоянии домашний врач — он тут же объявил бы, что у нее нервный срыв. Аптекарь обязательно прописал бы ей нюхательные соли. Вот только насчет рекомендаций хирурга у Кэролайн возникли определенные сомнения. Ей еще не приходилось слышать, чтобы врачам удалось починить разбитое сердце, но этот доблестный эскулап наверняка сумеет придумать какую-нибудь оригинальную методу.
И все равно никто из них не смог бы ей помочь. Во всех своих бедах Кэролайн винила только себя. Она получила того, кого хотела. Она была с Брейденом Грэнвиллом. На протяжении двадцати четырех волшебных часов — ну, может быть, чуть меньше — она оставалась наедине с ним и чувствовала себя любимой, заново рожденной и живой — впервые за двадцать один год своей жизни.
А потом ей стала известна вся правда. Вся горькая правда. Что эти чувства не были настоящими. Что все было игрой и притворством. И что она оказалась всего лишь очередной несчастной жертвой Лондонского Сердцееда.
Она вела себя как дура. И знала это. Наивная дура, искренне полюбившая Брейдена Грэнвилла.
Но его игра выглядела так убедительно! Она действительно поверила в его любовь. И в миллионный раз спрашивала себя, как у человека, признававшегося ей в любви с такой трогательной нежностью, хватило совести играть чувствами по меньшей мере двух женщин? Ведь должен же он был испытывать хоть что-то к Жаклин, если разозлился настолько, что выстрелил в ее любовника?
Это в точности подтверждало любимую поговорку Эмми: мужчины хуже крыс.
А потом, как раз в ту минуту, когда ей показалось, что ее сердце и правда разорвалось от горя, и она уже подумывала всерьез, не позвать ли на помощь хирурга или хотя бы служанку с нюхательной солью, из маленького летнего домика в дальнем углу сада ее окликнул знакомый голос.
— Черт побери! С чего это ты так убиваешься? Неужели мамуля все-таки отправила на живодерню всех твоих несчастных кляч?
Кэролайн, почти ослепшая от слез, подняла голову и прищурилась, всматриваясь в летний домик. То, что она увидела, было так неожиданно, что рыдания затихли сами по себе.
— Томми? — прошептала она.
Она смотрела, как из тени в глубине домика отделился темный силуэт, и вот уже ее брат крадучись пересекает лужайку и опускается рядом с ней на траву, таинственно прижимая палец к губам.
— Только тихо! — прошипел он. — Никто не должен знать, что я здесь был!
При других обстоятельствах Кэролайн задушила бы брата в объятиях. Однако сейчас она лишь окинула его тревожным взглядом, удостоверилась, что с ним все в порядке, и с облегчением перевела дух.
— Где ты был? — спросила она. — Мамуля вся извелась от переживаний.
— Ты бы хоть для виду обрадовалась, что видишь меня живым и здоровым, Каро! — заметил Томми с сердитой гримасой. — А то прямо похороны какие-то!
— Ну, для полного счастья и ликования тебе лучше сразу явиться в дом и объявить, что с тобой все в порядке, — сухо посоветовала Кэролайн. — Иначе не видать тебе больше карманных денег как своих ушей. Помяни мое слово.
— Я не могу сказать ей, что со мной все в порядке, — заявил Томми, по-турецки поджав под себя ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
— Но несмотря на свою голубую кровь и внешний лоск, — запальчиво перебил Томми, — нутро у них такое же гнилое и черное, как у мерзавца Хоукинса!
— Может быть, вы и правы, — согласился Брейден, — но я все же настаиваю на том, чтобы вы отказались от попыток связаться с родными. Никаких писем ни сестре, ни матери. Позже, если у вас возникнет желание…
Но он заставил себя замолчать и сделал вид, что занят деловыми бумагами, наваленными кучей на рабочем столе. Что он делает? Что он делает?! Он же поклялся себе, что не пойдет на это! Он решил, что не будет пытаться с помощью этого мальчишки восстановить отношения с Кэролайн. Если она наотрез отказалась верить ему, что он ранил Слейтера вовсе не из-за его интрижки с Жаклин, — значит, Кэролайн ничем не отличается от всех остальных женщин. Она столь же подозрительна, двулична и коварна. А такая ему не нужна.
И все же его сердце обливалось кровью.
— Что — позже, сэр?
— Ничего. — Брейден даже не потрудился поднять глаза от бумаг. — Так, проскользнула какая-то мысль у меня. Накопилось слишком много дел. Как вам известно, я покинул город еще вчера, а вернулся довольно поздно…
— Вы его пристрелили! Верно? — так и подскочил Томми, внезапно осененный догадкой.
От неожиданности Брейден поперхнулся и закашлялся.
— Нет, нет! Ну, не совсем пристрелил. Так, слегка поцарапал. — При виде широкой улыбки на простодушной физиономии юного графа Брейден сурово добавил: — Это вовсе не так смешно. Стрелять в людей — недостойное занятие. Оружие порождает жестокость… А жестокости не место в нашем цивилизованном обществе!
— Вы шпарите прямо как моя сестра, — засмеялся граф.
— Да, — кивнул Брейден. — А теперь, милорд, почему бы вам не проведать Проныру? У меня работы по горло.
Томми послушно встал и удалился, но в глазах его горела мрачная решимость.
Не так далеко, всего в нескольких кварталах от этого дома, обычно спокойная и собранная молодая женщина, с такой выдержкой разорвавшая накануне свою помолвку, рухнула ничком на траву прямо под сеткой для бадминтона и дала волю слезам.
Это было смешно, и Кэролайн это понимала. Это было смешно: плакать и плакать без конца и не иметь сил остановиться. И уж совсем смешно было то, что она не могла вволю выплакаться в собственном доме.
Но там и без того было пролито немало слез, и по совершенно иной причине. Томаса так и не смогли найти, и по-прежнему от него не было ни слуху ни духу. Леди Бартлетт была на грани безумия. И ее плачевное состояние грозило разразиться новым сердечным приступом, когда до нее дойдет новость о том, что Кэролайн расторгла помолвку. Можно было сказать почти наверняка, что леди Бартлетт свалится от апоплексического удара. Или нет. Скорее ее поразит нервный срыв или даже мозговая лихорадка. Словом, какой-нибудь жуткий недуг, который положит печальный конец ее незаслуженным страданиям.
Но сейчас, оповещенная только о том, что пропал ее сын, леди Бартлетт призвала на помощь своего семейного врача, аптекаря, а заодно и хирурга. Эта деловая троица наполнила дом такой суетой, поминутно посылая домашних за всевозможными средствами для снятия сердцебиения и предотвращения мигреней и обмороков, что в конце концов для Кэролайн попросту не осталось там места. Не имея возможности преклонить усталую голову даже у себя в спальне и не ожидая скорого появления Эмили, она потихоньку выбралась в сад, где никому не было до нее дела.
После чего не стала терять время попусту и горько разрыдалась.
Повстречай ее в таком состоянии домашний врач — он тут же объявил бы, что у нее нервный срыв. Аптекарь обязательно прописал бы ей нюхательные соли. Вот только насчет рекомендаций хирурга у Кэролайн возникли определенные сомнения. Ей еще не приходилось слышать, чтобы врачам удалось починить разбитое сердце, но этот доблестный эскулап наверняка сумеет придумать какую-нибудь оригинальную методу.
И все равно никто из них не смог бы ей помочь. Во всех своих бедах Кэролайн винила только себя. Она получила того, кого хотела. Она была с Брейденом Грэнвиллом. На протяжении двадцати четырех волшебных часов — ну, может быть, чуть меньше — она оставалась наедине с ним и чувствовала себя любимой, заново рожденной и живой — впервые за двадцать один год своей жизни.
А потом ей стала известна вся правда. Вся горькая правда. Что эти чувства не были настоящими. Что все было игрой и притворством. И что она оказалась всего лишь очередной несчастной жертвой Лондонского Сердцееда.
Она вела себя как дура. И знала это. Наивная дура, искренне полюбившая Брейдена Грэнвилла.
Но его игра выглядела так убедительно! Она действительно поверила в его любовь. И в миллионный раз спрашивала себя, как у человека, признававшегося ей в любви с такой трогательной нежностью, хватило совести играть чувствами по меньшей мере двух женщин? Ведь должен же он был испытывать хоть что-то к Жаклин, если разозлился настолько, что выстрелил в ее любовника?
Это в точности подтверждало любимую поговорку Эмми: мужчины хуже крыс.
А потом, как раз в ту минуту, когда ей показалось, что ее сердце и правда разорвалось от горя, и она уже подумывала всерьез, не позвать ли на помощь хирурга или хотя бы служанку с нюхательной солью, из маленького летнего домика в дальнем углу сада ее окликнул знакомый голос.
— Черт побери! С чего это ты так убиваешься? Неужели мамуля все-таки отправила на живодерню всех твоих несчастных кляч?
Кэролайн, почти ослепшая от слез, подняла голову и прищурилась, всматриваясь в летний домик. То, что она увидела, было так неожиданно, что рыдания затихли сами по себе.
— Томми? — прошептала она.
Она смотрела, как из тени в глубине домика отделился темный силуэт, и вот уже ее брат крадучись пересекает лужайку и опускается рядом с ней на траву, таинственно прижимая палец к губам.
— Только тихо! — прошипел он. — Никто не должен знать, что я здесь был!
При других обстоятельствах Кэролайн задушила бы брата в объятиях. Однако сейчас она лишь окинула его тревожным взглядом, удостоверилась, что с ним все в порядке, и с облегчением перевела дух.
— Где ты был? — спросила она. — Мамуля вся извелась от переживаний.
— Ты бы хоть для виду обрадовалась, что видишь меня живым и здоровым, Каро! — заметил Томми с сердитой гримасой. — А то прямо похороны какие-то!
— Ну, для полного счастья и ликования тебе лучше сразу явиться в дом и объявить, что с тобой все в порядке, — сухо посоветовала Кэролайн. — Иначе не видать тебе больше карманных денег как своих ушей. Помяни мое слово.
— Я не могу сказать ей, что со мной все в порядке, — заявил Томми, по-турецки поджав под себя ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101