— А теперь до свидания. Приношу свои извинения за то неудобство, которое, возможно, причинил вам обеим.
Повернувшись, он направился к двери, и Хеллер, нагнув голову, проводила его затуманенным взглядом.
Сидя на кровати, Хеллер рассеянно смотрела в окно на медленно заходящее солнце. Теперь уже она не сомневалась — ее чувство к дону Рикардо было больше чем страстью. Неужели она влюбилась? У нее никогда не было подобного опыта, и она сомневалась, что такое явление действительно существует: любовь казалась ей скорее фантазией, нежели реальностью.
Элизабет Пенниуорт всегда учила оценивать ситуацию как бы со стороны. Закрывая глаза, Хеллер воображала себя в кольце рук дона Рикардо и пыталась вспомнить точно, что она испытывала физически и эмоционально. Покалывающие ощущения, скачки пульса, спазмы внутри — все это она рассматривала как очевидный результат страсти, вспыхнувшей в ней.
Ее не оставляла потребность быть около него, печаль оттого, что она не может оказаться рядом с ним, чтобы выразить ему свою нежность и заботу, которую до этих пор чувствовала только к Абигайль.
Хеллер попыталась вообразить приезд домой, в Бостон, продолжение жизни без него, и тут же ей стало ясно, что она всегда будет задаваться вопросами: где он, чем занят и с кем?
Размышления Хеллер прервались, когда в комнату вошла ее тетушка: одетая в длинную ночную рубашку, с седыми волосами, заплетенными в косу, лежащую на правом плече, Абигайль вполне могла бы сойти за привидение.
— Я хочу кое-что обсудить с вами, Хеллер Пейтон, — торжественно провозгласила она с порога.
Невольно вздохнув, Хеллер встала и начала заплетать волосы.
— Пожалуйста, тетушка, не сейчас. Я знаю, что была не права, подвергая опасности свою репутацию, и вашу тоже. — Она не смогла сдержать слез. — Если бы вы тогда не вошли…
— Детка, пожалуйста, будь любезна, позволь мне сказать. Честно говоря, дорогая, иногда ты ведешь себя как глупая старуха.
Хеллер снова глубоко вздохнула, пожала плечами и, облокотившись на высокую дубовую спинку кровати, вытерла глаза тыльной стороной ладони, тогда как ее тетя, наклонив голову, не спеша села в кресло-качалку.
— Прежде всего позволь мне напомнить, что я знаю тебя лучше, чем кто-либо, возможно, даже лучше, чем ты сама, — начала Абигайль, не замечая кислой мины на лице Хеллер. — Будучи ребенком, ты видела то, что ни один человек в столь нежном возрасте не должен видеть. Не сомневаюсь, ты можешь рассказать мне такие истории, от которых у меня волосы встанут дыбом, и все же после тщательного обдумывания я пришла к заключению, что есть некоторые вещи, о которых ты, очевидно, совсем ничего не знаешь, и другие, которые ты неправильно истолковываешь.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Какое это имеет отношение к случившемуся между доном Рикардо и мной?
— Самое прямое, дорогая. Все начинается с нашей незабвенной Мары О'Шей. Интересно, знала ли ты ее такой, какой она была в действительности?
Упоминание о матери заставило Хеллер напрячься.
— Ну конечно, я знала ее — как-никак мне довелось прожить с ней целых двенадцать лет.
— А теперь скажи: любила ты ее или ненавидела? — безжалостно спросила Абигайль.
Хеллер покраснела от возмущения, но она не могла сказать неправду.
— Ненавидела. — Резко выдохнув страшное слово, она чуть не захлебнулась от рыданий.
Абигайль выпрямилась в кресле.
— Так я и думала. Тебе непременно следует простить ее, Хеллер, и простить себя за эту ненависть. Ты тогда была ребенком и не могла знать правду…
— Я не хочу обсуждать это! — Хеллер отвернулась и уставилась в стену.
— Нет, мы должны, нравится тебе это или нет. Пришло время прояснить все до конца, чтобы потом забыть раз и навсегда. Например, вряд ли ты знала, что твоя мать была наследницей большого состояния, когда встретила моего брата, Джеральда… — Абигайль задумчиво посмотрела куда-то вдаль. — Но мой дорогой брат оказался негодяем и игроком, чего я до сих пор очень стыжусь. Наш отец знал это, и именно по этой причине оставил его состояние мне. Джеральд, конечно, имел приличное содержание, но он постоянно жаловался на нехватку средств. В конце концов он начал занимать деньги у твоей матери, чтобы расплатиться со своими карточными долгами, обещая возвратить их в самый короткий срок. Он брал и брал, пока у нее совсем ничего не осталось, кроме дома. В своем последнем письме Джеральд признал свои грехи и попросил, чтобы я приютила Мару в Бостоне и поддержала ее. Пока он не закончит образование. К сожалению, к тому времени, когда я получила письмо и собралась ехать в Нью-Йорк, твоя мать переехала, и никто из соседей не мог мне сказать куда. Я часто задаюсь вопросом, как все обернулось бы, если бы я нашла ее и привезла к себе; возможно, в этом случае все сложилось бы совсем по-другому.
Потрясенная рассказом тетушки, Хеллер, стоя у окна, рассеянно смотрела на ночное небо.
— Почему она не написала тебе? Не попросила помощи? Ты помогла бы ей, ведь так?
— Да, конечно, помогла бы, но твоя мать была очень упрямая и гордая женщина, такая же, как ты, Хеллер. Джеральд так и не сделал ей предложения, поэтому она ничего не знала о его намерениях жениться. Он лишь обещал и когда не вернулся… вероятно, Мара подумала, что он бросил ее.
— Это не причина становиться шлюхой.
— Возможно, но я хочу, чтобы ты спросила себя, был ли у нее выбор. Она была ирландкой — а ты знаешь, как относятся в Нью-Йорке к ирландским иммигрантам. Мужчине очень повезет, если он сможет найти работу. Но что делать женщине? Твоя мать оказалась нищей — Джеральд украл все, что у нее было. И она была беременна. Какую работу она могла получить? Прислуги? Посудомойки? Возможно, Мара пыталась найти работу, но не смогла; мы теперь этого уже никогда не узнаем.
— Почему ты говоришь мне об этом сейчас? — В голосе Хеллер звучало холодное отчаяние, которое она испытывала всякий раз, когда думала о матери.
— Дитя мое, я отлично вижу, что ты делаешь с собой. Ты думаешь, будто любовь к мужчине превратит тебя в шлюху Жаль, что я не поняла этого раньше, — Абигайль затрясла головой, — ведь это все объясняет! Вот почему ты никогда не хотела ходить на приемы и балы, избегала любого мужчину, который уделял тебе внимание, и, наконец, почему ты решила следовать по моим стопам. Ты дала обещание своей матери стать леди и превратила это в крестовый поход против себя самой.
Хеллер медленно повернулась.
— Крестовый поход?
— Да, именно так! Тебе во что бы то ни стало хотелось поехать в Сан-Франциско, лишь бы доказать себе и этой Пенниуорт, что ты — леди.
— Неправда!
— Правда, и кому как не тебе знать это! Пойми же, женщина может быть леди и без достижения высокого социального положения. — Абигайль поднялась с кресла, подошла к кровати и села рядом с племянницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75
Повернувшись, он направился к двери, и Хеллер, нагнув голову, проводила его затуманенным взглядом.
Сидя на кровати, Хеллер рассеянно смотрела в окно на медленно заходящее солнце. Теперь уже она не сомневалась — ее чувство к дону Рикардо было больше чем страстью. Неужели она влюбилась? У нее никогда не было подобного опыта, и она сомневалась, что такое явление действительно существует: любовь казалась ей скорее фантазией, нежели реальностью.
Элизабет Пенниуорт всегда учила оценивать ситуацию как бы со стороны. Закрывая глаза, Хеллер воображала себя в кольце рук дона Рикардо и пыталась вспомнить точно, что она испытывала физически и эмоционально. Покалывающие ощущения, скачки пульса, спазмы внутри — все это она рассматривала как очевидный результат страсти, вспыхнувшей в ней.
Ее не оставляла потребность быть около него, печаль оттого, что она не может оказаться рядом с ним, чтобы выразить ему свою нежность и заботу, которую до этих пор чувствовала только к Абигайль.
Хеллер попыталась вообразить приезд домой, в Бостон, продолжение жизни без него, и тут же ей стало ясно, что она всегда будет задаваться вопросами: где он, чем занят и с кем?
Размышления Хеллер прервались, когда в комнату вошла ее тетушка: одетая в длинную ночную рубашку, с седыми волосами, заплетенными в косу, лежащую на правом плече, Абигайль вполне могла бы сойти за привидение.
— Я хочу кое-что обсудить с вами, Хеллер Пейтон, — торжественно провозгласила она с порога.
Невольно вздохнув, Хеллер встала и начала заплетать волосы.
— Пожалуйста, тетушка, не сейчас. Я знаю, что была не права, подвергая опасности свою репутацию, и вашу тоже. — Она не смогла сдержать слез. — Если бы вы тогда не вошли…
— Детка, пожалуйста, будь любезна, позволь мне сказать. Честно говоря, дорогая, иногда ты ведешь себя как глупая старуха.
Хеллер снова глубоко вздохнула, пожала плечами и, облокотившись на высокую дубовую спинку кровати, вытерла глаза тыльной стороной ладони, тогда как ее тетя, наклонив голову, не спеша села в кресло-качалку.
— Прежде всего позволь мне напомнить, что я знаю тебя лучше, чем кто-либо, возможно, даже лучше, чем ты сама, — начала Абигайль, не замечая кислой мины на лице Хеллер. — Будучи ребенком, ты видела то, что ни один человек в столь нежном возрасте не должен видеть. Не сомневаюсь, ты можешь рассказать мне такие истории, от которых у меня волосы встанут дыбом, и все же после тщательного обдумывания я пришла к заключению, что есть некоторые вещи, о которых ты, очевидно, совсем ничего не знаешь, и другие, которые ты неправильно истолковываешь.
— Не понимаю, о чем вы говорите. Какое это имеет отношение к случившемуся между доном Рикардо и мной?
— Самое прямое, дорогая. Все начинается с нашей незабвенной Мары О'Шей. Интересно, знала ли ты ее такой, какой она была в действительности?
Упоминание о матери заставило Хеллер напрячься.
— Ну конечно, я знала ее — как-никак мне довелось прожить с ней целых двенадцать лет.
— А теперь скажи: любила ты ее или ненавидела? — безжалостно спросила Абигайль.
Хеллер покраснела от возмущения, но она не могла сказать неправду.
— Ненавидела. — Резко выдохнув страшное слово, она чуть не захлебнулась от рыданий.
Абигайль выпрямилась в кресле.
— Так я и думала. Тебе непременно следует простить ее, Хеллер, и простить себя за эту ненависть. Ты тогда была ребенком и не могла знать правду…
— Я не хочу обсуждать это! — Хеллер отвернулась и уставилась в стену.
— Нет, мы должны, нравится тебе это или нет. Пришло время прояснить все до конца, чтобы потом забыть раз и навсегда. Например, вряд ли ты знала, что твоя мать была наследницей большого состояния, когда встретила моего брата, Джеральда… — Абигайль задумчиво посмотрела куда-то вдаль. — Но мой дорогой брат оказался негодяем и игроком, чего я до сих пор очень стыжусь. Наш отец знал это, и именно по этой причине оставил его состояние мне. Джеральд, конечно, имел приличное содержание, но он постоянно жаловался на нехватку средств. В конце концов он начал занимать деньги у твоей матери, чтобы расплатиться со своими карточными долгами, обещая возвратить их в самый короткий срок. Он брал и брал, пока у нее совсем ничего не осталось, кроме дома. В своем последнем письме Джеральд признал свои грехи и попросил, чтобы я приютила Мару в Бостоне и поддержала ее. Пока он не закончит образование. К сожалению, к тому времени, когда я получила письмо и собралась ехать в Нью-Йорк, твоя мать переехала, и никто из соседей не мог мне сказать куда. Я часто задаюсь вопросом, как все обернулось бы, если бы я нашла ее и привезла к себе; возможно, в этом случае все сложилось бы совсем по-другому.
Потрясенная рассказом тетушки, Хеллер, стоя у окна, рассеянно смотрела на ночное небо.
— Почему она не написала тебе? Не попросила помощи? Ты помогла бы ей, ведь так?
— Да, конечно, помогла бы, но твоя мать была очень упрямая и гордая женщина, такая же, как ты, Хеллер. Джеральд так и не сделал ей предложения, поэтому она ничего не знала о его намерениях жениться. Он лишь обещал и когда не вернулся… вероятно, Мара подумала, что он бросил ее.
— Это не причина становиться шлюхой.
— Возможно, но я хочу, чтобы ты спросила себя, был ли у нее выбор. Она была ирландкой — а ты знаешь, как относятся в Нью-Йорке к ирландским иммигрантам. Мужчине очень повезет, если он сможет найти работу. Но что делать женщине? Твоя мать оказалась нищей — Джеральд украл все, что у нее было. И она была беременна. Какую работу она могла получить? Прислуги? Посудомойки? Возможно, Мара пыталась найти работу, но не смогла; мы теперь этого уже никогда не узнаем.
— Почему ты говоришь мне об этом сейчас? — В голосе Хеллер звучало холодное отчаяние, которое она испытывала всякий раз, когда думала о матери.
— Дитя мое, я отлично вижу, что ты делаешь с собой. Ты думаешь, будто любовь к мужчине превратит тебя в шлюху Жаль, что я не поняла этого раньше, — Абигайль затрясла головой, — ведь это все объясняет! Вот почему ты никогда не хотела ходить на приемы и балы, избегала любого мужчину, который уделял тебе внимание, и, наконец, почему ты решила следовать по моим стопам. Ты дала обещание своей матери стать леди и превратила это в крестовый поход против себя самой.
Хеллер медленно повернулась.
— Крестовый поход?
— Да, именно так! Тебе во что бы то ни стало хотелось поехать в Сан-Франциско, лишь бы доказать себе и этой Пенниуорт, что ты — леди.
— Неправда!
— Правда, и кому как не тебе знать это! Пойми же, женщина может быть леди и без достижения высокого социального положения. — Абигайль поднялась с кресла, подошла к кровати и села рядом с племянницей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75