Но даже он содрогался от яростных атак бешеных волн.
Весь день ветер гнал белые барашки волн. Мы слышали взволнованные голоса матросов, опускающих паруса и задраивающих амбразуры и люки.
Капитан велел нам пойти в его каюту и оставаться там. Качаясь, мы спустились вниз. Было трудно удержаться на ногах, а скамейки, на которых мы обычно сидели, кидало от одного борта к другому.
Дженнет вцепилась в меня. Ее любовник занимался делом. У него не было времени заботиться о ней.
Она была напугана.
— Мы погибнем, госпожа? — спросила она.
— Я не сомневаюсь, что капитан спасет корабль и нас, — успокоила ее Хани.
— Умереть… без отпущения грехов, — причитала Дженнет. — Это ужасно…
— Не думаю, что у тебя много грехов, Дженнет, — вмешалась я.
— Но они есть, госпожа. И они страшные.
— Чепуха, — возразила я. — Думаю, мы выпутаемся.
— Капитан велел нам оставаться здесь, — сказала Хани.
— Мы умрем, как крысы в западне.
— Что же нам остается делать? — настаивала Хани.
— Что-то надо предпринимать. Пойду посмотрю.
— Останься, — попросила Хани.
Я посмотрела на нее. Теперь было совершенно ясно, что она беременна. Затем я взглянула на Дженнет, напуганную тем, что умрет без отпущения грехов, и властно приказала:
— Оставайся здесь, Хани, с Дженнет. Позаботься о госпоже, — добавила я, обращаясь к Дженнет.
Они уставились на меня с удивлением, но я не могла сидеть сложа руки в ожидании смерти.
Меня кидало из стороны в сторону, пока я пробиралась по палубе. Галион скрипел, борясь со стихией. К счастью, я находилась на подветренной стороне, иначе меня смыло бы за борт. Было глупо выходить на палубу вопреки приказу капитана, но оставаться в наполненной грохотом каюте оказалось выше моих сил. Дождь нещадно хлестал по палубе, ветер трепал корабль, как собака крысу. Я насквозь промокла, так как волны захлестывали судно. Палуба была скользкой и опасной. Выходить из каюты граничило с безрассудством. И, хотя я предпочла свежий воздух трюму корабля, тем не менее, оставаться здесь было вдвойне опасно.
Я рухнула на человека, который одной рукой пытался удержать ящик с инструментами, а другой — фонарь.
Он не узнал меня в темноте, должно быть, подумал, что я юнга, и прокричал что-то, очевидно, чтобы я взяла фонарь. Я так и сделала и, спотыкаясь, последовала за ним.
Я спустилась за ним внутрь корабля. Здесь было ужасно. Я убежала от рева ветра и потоков дождя, чтобы очутиться в затхлом зловонии: везде стоял запах прогорклой пищи, а раздававшийся скрип и треск корабля, казалось, говорили о его страданиях от грубости стихии и о том, что он не сможет продолжать путь, если эта пытка не кончится. Корабль дал течь, и матросы работали на помпах. В свете фонаря их лица выделялись бледными пятнами.
Я стояла с высоко поднятым фонарем. Человек, который привел меня сюда, оказался помощником плотника. Он пришел, чтобы отыскать течь и, насколько возможно, заделать ее.
Проклятия кораблю и морю, мольбы о спасении слились воедино.
Я смотрела на людей, которые изо всех сил откачивали воду. Пот струился по их лицам.
Они громко ругали друг друга по-испански, который я немного стала понимать.
Умоляя Божью Матерь заступиться за них, они не бросали работать.
Среди них я увидела Ричарда Руккела.
Он тоже заметил меня и, как показалось мне, улыбнулся так печально, словно раскаивался в своем поступке.
Я ответила презрительным взглядом, который припасла для него, а потом подумала, что, может быть, это наш последний час на земле и следует постараться понять, что заставило его обмануть нас.
Я слегка улыбнулась ему, и выражение облегчения появилось на его лице. Кто-то закричал, чтобы я не опускала фонарь. Я поняла и снова высоко подняла его.
У меня было ощущение, что этот кошмар длился вечность. Мои руки ныли от тяжести фонаря, но, по крайней мере, это было лучше, чем бездействие. Казалось, галион, как человек, обрел второе дыхание. Он получал страшные удары и противился им. В этот момент я поняла, какие чувства испытывал Джейк Пенлайон к «Вздыбленному льву». Он любил этот корабль так сильно, как только мог. И сейчас, увидев, как галион борется за жизнь, я смогла понять это.
Два юнги спустились к помпам, и один из них узнал меня, — я услышала, как он сказал что-то о сеньорите.
Один из моряков подошел и пристально посмотрел на меня. Упавшие на спину мокрые волосы выдали меня.
У меня забрали фонарь и подтолкнули к трапу.
Слышались только ритмичные звуки помпы. Плотники заделывали щели корабля тонкими свинцовыми полосами и забивали паклю в дыры, через которые шла вода.
Я вернулась в каюту.
Хани была без ума от горя, и, когда увидела меня, на ее лице отразилось облегчение.
— Кэтрин, где ты была?
— Я держала фонарь. — Пока я говорила, меня швыряло из стороны в сторону. Я поднялась, вцепилась в ножку привинченного стола и велела остальным сделать то же самое. По крайней мере, так мы могли удержаться на месте.
Я думала, что корабль собирается перевернуться. Он вздымался и кренился так, что его правый борт почти касался моря. Он дрожал, как будто его трясли, и, казалось, лишь на краткий миг застывал, чтобы затем снова обрушиться вниз.
Со всех сторон слышался грохот от перекатывающихся тяжелых предметов, неслись крики и проклятия. Если бы я сейчас была на палубе, меня, несомненно, смыло бы за борт.
— О, Боже! Это конец! — пробормотала Хани. Я чувствовала, что все мое существо протестовало. Нет, я не умру. Мне следовало еще очень многое понять. Я должна знать, зачем нас похитили, и нужно снова увидеть Джейка Пенлайона.
И хотя шторм продолжал бушевать, сила его ослабла. Он был еще страшен, но корабль выстоял и худшее было позади.
Несколько часов продолжал трепать нас ветер; корабль скрипел и стонал. Мы не могли подняться на ноги, но, по крайней мере, мы все были вместе.
Я смотрела на Хани. Она лежала, измученная. Ее длинные ресницы выглядели прекрасно на фоне бледной кожи. Мне захотелось защитить ее. И еще меня беспокоило, не скажутся ли все эти ужасные события на ее ребенке.
Поддавшись порыву, я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Это не походило на меня: я не любила проявлять свои чувства. Она открыла глаза и улыбнулась.
— Кэтрин, мы еще здесь, в этом мире?
— Мы живы, — сказала я.
— И все вместе, — добавила она.
Два дня и две ночи бушевал шторм. Но теперь он кончился. Воды потеряли свою ярость. Они стали спокойными и зелено-голубыми. И только время от времени белые барашки нарушали их спокойствие.
Теперь нашу пищу составляли только сухари и холодное соленое мясо — но мы были так голодны, что наслаждались ими.
Капитан, несмотря на то, что шторм еще бушевал, пришел к нам в каюту, чтобы узнать о нашем самочувствии. Я заметила, как он смотрел на Хани, нежно и умиротворенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
Весь день ветер гнал белые барашки волн. Мы слышали взволнованные голоса матросов, опускающих паруса и задраивающих амбразуры и люки.
Капитан велел нам пойти в его каюту и оставаться там. Качаясь, мы спустились вниз. Было трудно удержаться на ногах, а скамейки, на которых мы обычно сидели, кидало от одного борта к другому.
Дженнет вцепилась в меня. Ее любовник занимался делом. У него не было времени заботиться о ней.
Она была напугана.
— Мы погибнем, госпожа? — спросила она.
— Я не сомневаюсь, что капитан спасет корабль и нас, — успокоила ее Хани.
— Умереть… без отпущения грехов, — причитала Дженнет. — Это ужасно…
— Не думаю, что у тебя много грехов, Дженнет, — вмешалась я.
— Но они есть, госпожа. И они страшные.
— Чепуха, — возразила я. — Думаю, мы выпутаемся.
— Капитан велел нам оставаться здесь, — сказала Хани.
— Мы умрем, как крысы в западне.
— Что же нам остается делать? — настаивала Хани.
— Что-то надо предпринимать. Пойду посмотрю.
— Останься, — попросила Хани.
Я посмотрела на нее. Теперь было совершенно ясно, что она беременна. Затем я взглянула на Дженнет, напуганную тем, что умрет без отпущения грехов, и властно приказала:
— Оставайся здесь, Хани, с Дженнет. Позаботься о госпоже, — добавила я, обращаясь к Дженнет.
Они уставились на меня с удивлением, но я не могла сидеть сложа руки в ожидании смерти.
Меня кидало из стороны в сторону, пока я пробиралась по палубе. Галион скрипел, борясь со стихией. К счастью, я находилась на подветренной стороне, иначе меня смыло бы за борт. Было глупо выходить на палубу вопреки приказу капитана, но оставаться в наполненной грохотом каюте оказалось выше моих сил. Дождь нещадно хлестал по палубе, ветер трепал корабль, как собака крысу. Я насквозь промокла, так как волны захлестывали судно. Палуба была скользкой и опасной. Выходить из каюты граничило с безрассудством. И, хотя я предпочла свежий воздух трюму корабля, тем не менее, оставаться здесь было вдвойне опасно.
Я рухнула на человека, который одной рукой пытался удержать ящик с инструментами, а другой — фонарь.
Он не узнал меня в темноте, должно быть, подумал, что я юнга, и прокричал что-то, очевидно, чтобы я взяла фонарь. Я так и сделала и, спотыкаясь, последовала за ним.
Я спустилась за ним внутрь корабля. Здесь было ужасно. Я убежала от рева ветра и потоков дождя, чтобы очутиться в затхлом зловонии: везде стоял запах прогорклой пищи, а раздававшийся скрип и треск корабля, казалось, говорили о его страданиях от грубости стихии и о том, что он не сможет продолжать путь, если эта пытка не кончится. Корабль дал течь, и матросы работали на помпах. В свете фонаря их лица выделялись бледными пятнами.
Я стояла с высоко поднятым фонарем. Человек, который привел меня сюда, оказался помощником плотника. Он пришел, чтобы отыскать течь и, насколько возможно, заделать ее.
Проклятия кораблю и морю, мольбы о спасении слились воедино.
Я смотрела на людей, которые изо всех сил откачивали воду. Пот струился по их лицам.
Они громко ругали друг друга по-испански, который я немного стала понимать.
Умоляя Божью Матерь заступиться за них, они не бросали работать.
Среди них я увидела Ричарда Руккела.
Он тоже заметил меня и, как показалось мне, улыбнулся так печально, словно раскаивался в своем поступке.
Я ответила презрительным взглядом, который припасла для него, а потом подумала, что, может быть, это наш последний час на земле и следует постараться понять, что заставило его обмануть нас.
Я слегка улыбнулась ему, и выражение облегчения появилось на его лице. Кто-то закричал, чтобы я не опускала фонарь. Я поняла и снова высоко подняла его.
У меня было ощущение, что этот кошмар длился вечность. Мои руки ныли от тяжести фонаря, но, по крайней мере, это было лучше, чем бездействие. Казалось, галион, как человек, обрел второе дыхание. Он получал страшные удары и противился им. В этот момент я поняла, какие чувства испытывал Джейк Пенлайон к «Вздыбленному льву». Он любил этот корабль так сильно, как только мог. И сейчас, увидев, как галион борется за жизнь, я смогла понять это.
Два юнги спустились к помпам, и один из них узнал меня, — я услышала, как он сказал что-то о сеньорите.
Один из моряков подошел и пристально посмотрел на меня. Упавшие на спину мокрые волосы выдали меня.
У меня забрали фонарь и подтолкнули к трапу.
Слышались только ритмичные звуки помпы. Плотники заделывали щели корабля тонкими свинцовыми полосами и забивали паклю в дыры, через которые шла вода.
Я вернулась в каюту.
Хани была без ума от горя, и, когда увидела меня, на ее лице отразилось облегчение.
— Кэтрин, где ты была?
— Я держала фонарь. — Пока я говорила, меня швыряло из стороны в сторону. Я поднялась, вцепилась в ножку привинченного стола и велела остальным сделать то же самое. По крайней мере, так мы могли удержаться на месте.
Я думала, что корабль собирается перевернуться. Он вздымался и кренился так, что его правый борт почти касался моря. Он дрожал, как будто его трясли, и, казалось, лишь на краткий миг застывал, чтобы затем снова обрушиться вниз.
Со всех сторон слышался грохот от перекатывающихся тяжелых предметов, неслись крики и проклятия. Если бы я сейчас была на палубе, меня, несомненно, смыло бы за борт.
— О, Боже! Это конец! — пробормотала Хани. Я чувствовала, что все мое существо протестовало. Нет, я не умру. Мне следовало еще очень многое понять. Я должна знать, зачем нас похитили, и нужно снова увидеть Джейка Пенлайона.
И хотя шторм продолжал бушевать, сила его ослабла. Он был еще страшен, но корабль выстоял и худшее было позади.
Несколько часов продолжал трепать нас ветер; корабль скрипел и стонал. Мы не могли подняться на ноги, но, по крайней мере, мы все были вместе.
Я смотрела на Хани. Она лежала, измученная. Ее длинные ресницы выглядели прекрасно на фоне бледной кожи. Мне захотелось защитить ее. И еще меня беспокоило, не скажутся ли все эти ужасные события на ее ребенке.
Поддавшись порыву, я наклонилась и поцеловала ее в щеку. Это не походило на меня: я не любила проявлять свои чувства. Она открыла глаза и улыбнулась.
— Кэтрин, мы еще здесь, в этом мире?
— Мы живы, — сказала я.
— И все вместе, — добавила она.
Два дня и две ночи бушевал шторм. Но теперь он кончился. Воды потеряли свою ярость. Они стали спокойными и зелено-голубыми. И только время от времени белые барашки нарушали их спокойствие.
Теперь нашу пищу составляли только сухари и холодное соленое мясо — но мы были так голодны, что наслаждались ими.
Капитан, несмотря на то, что шторм еще бушевал, пришел к нам в каюту, чтобы узнать о нашем самочувствии. Я заметила, как он смотрел на Хани, нежно и умиротворенно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94