– Вам так недорога жизнь? – пожал плечами Николай.
– Мне дорого счастье друга и его любимой. Князь Репнин намерен жениться, и новое назначение лишает их возможности создать семью, – с почтением склонил голову барон.
– И я должен верить в искренность ваших слов? – с недоверием посмотрел на него Николай. – Вы, ничтоже сумняшеся, рисковали жизнью наследника престола, позволив какому-то цыгану ранить его, а сейчас пытаетесь убедить меня, что вас заботят здоровье и счастье князя Репнина! Лучше признайтесь честно: каковы истинные мотивы вашего поведения?
– Я движим только состраданием к судьбам близких мне людей, – гордо ответил Владимир. – И я не подвергал опасности Александра Николаевича, ибо в противном случае, он вряд ли остался жив и в прекрасном здравии. Единственное, что я не смог сделать – найти и наказать того, кто покушался на жизнь престолонаследника.
– Что ж, – миролюбиво кивнул Николай, – вы сами определили цену выкупа.
Арестуйте этого мерзавца, а я, так и быть, соглашусь заменить на вас князя Репнина.
– Я сделаю все, что в моих силах! – пообещал барон.
– Сделайте больше! – усмехнулся Николай и знаком велел ему встать.
Поклонившись Императору, садящемуся в карету, Корф отошел в сторону, дожидаясь, пока императорская чета с детьми уедет, а потом бросился к своему экипажу и – в путь!
Вернувшись в имение, он переоделся и, не давая себе ни минуты расслабления, отправился на поиски цыган. Как оказалось, табор все еще стоял в лесу близ границы его имения с забалуевским. Но стоянка эта была скорее вынужденной – табор находился под арестом на время разбирательства по поводу нападения на члена императорской фамилии. И Корфу пришлось дать взятку исправнику, осуществлявшему надзор за цыганами, чтобы получить разрешение на проезд.
Цыганский барон принял его с недовольством и поначалу разговаривал сухо.
– И даже не проси, барин, мы своих не выдаем, – покачал головой цыган в ответ на просьбу Владимира позволить ему увезти Червонного.
– Он подверг опасности табор и покушался на жизнь наследника престола! – убеждал его Корф.
– Никто не совершенен, – грустно улыбнулся барон.
– Но ты же должен понимать, – настаивал Владимир, – что жандармы не дадут тебе жизни. Я не уверен, что однажды за вами не приедут и не отправят по этапу в Сибирь. И тогда уж точно – прощай воля и забудь о свободе!
– Каждому – свое, – пожал плечами барон. – Противиться судьбе – все равно, что прыгать в бурную реку со связанными руками и ногами. Все равно потонешь.
– А как же справедливость? – не уступал Корф. – Ведь ты и сам знаешь, что Червонный виновен!
– И ты хочешь убедить меня в том, что предательством одного из нас я куплю себе и своим людям свободу, и мы сможем жить долго и счастливо, не оглядываясь в прошлое и честно глядя своим детям в глаза? Разве этому учит вас ваш Бог?
– Наш Бог говорит нам о том, что один человек может ответить за всех, если тем самым он спасет их жизни!
– У нас все решает честный поединок, – усмехнулся цыган. – Дуэль? – Владимир вздрогнул. Кажется, он догадался, как убедить барона принять его предложение. – Отлично! Я предлагаю тебе заключить соглашение.
Если вы не способны выдать Червонного, то убедите его принять мой вызов.
– Что это значит? – непонимающе нахмурился барон.
– Я вызываю Червонного на честный бой, – объяснил Корф. – Мы станем драться. Если победит он – ваша взяла, если победа останется за мной – вы не станете мешать мне арестовать его и препроводить в тюрьму.
– Однако... – протянул барон, с интересом взглянув на Корфа. – Я должен подумать. И понять, в чем тут подвох.
– Что еще я должен сделать, чтобы ты думал быстрее? – разгорячился Корф. – Посуди сам – все выгоды налицо, и нет никакого подвоха! Я обещаю, что полиция прекратит преследовать вас, едва виновный окажется за решеткой.
– Вы, господа, даете много обещаний, но редко выполняете их.
– О чем ты?
– Твой друг поклялся Раде, что накажет виновного в смерти ее брата, Седого.
– Увы, – развел руками Корф, – выполнение этого обещания целиком и полностью зависит от того, смогу ли я освободить князя Репнина от солдатчины. И не смотри на меня так – я говорю правду! Помоги мне, и князь поможет тебе и Раде!
– Хорошо, – после паузы, которая показалась Корфу вечностью, решил барон. – Вы будете драться. Но с условием – никаких пистолетов, только нож.
– Я согласен, – Владимир встал с примитивного сидения – узкого ковра, свернутого валиком и брошенного при входе в шатер напротив места, где на подушках возлежал куривший трубку барон.
По лицу Червонного, которого цыгане привели вскоре в круг, образованный кибитками, Корф понял: эта схватка – не на жизнь, а на смерть. Червонный метал в него взгляды, не предвещавшие ничего хорошего, и страшно скрежетал зубами. Оттолкнув плечом брата, одноглазого цыгана, удерживавшего его от преждевременного нападения на противника, Червонный заходил кругами у костра, по-звериному настороженно наблюдая, как Корф сбрасывает с себя шубу и сюртук и скатывает свободные рукава блузы. В руках Червонного холодно сверкал нож – кривой, с зазубринами у самой рукояти.
Корфу тоже дали нож, и Владимир несколько раз провел им резко в воздухе, очертив крест – нож оказался острым и рассек воздух со свистом. Убедившись, что противники готовы, цыгане отошли от горевшего в центре круга костра, но стена, которую они образовали, была плотной и живой. Она, казалось, дышала, и волнение толпы начало постепенно передаваться и горячему Червонному, который завибрировал и пошел на Корфа, выставив нож вперед.
Владимир вздохнул и помолился про себя, испросив у Господа прощения за все свои прегрешения и заранее – извинения у Михаила, если поединок закончится не в его пользу. И потом решительно двинулся навстречу Червонному...
– Похоже, вы сдержали обещание, – произнес Николай, читая переданное ему Корфом донесение от уездного Двугорского судьи о задержании опасного преступника цыгана по прозванию Червонный, коего заметили нападавшим несколько дней назад в трактире на дворянина, представившегося именем «князь Муранов», и нанесший ему незначительное телесное повреждение.
Николай с интересом взглянул на Владимира: тот был бледен, и лицо его носило следы отчаянной борьбы – волосы растрепаны, опасная ссадина на виске, подсыхающий кровью порез на щеке.
– Хорошо, – наконец, нарушил напряженное молчание Николай.
Он принимал Корфа в своем кабинете в Гатчине, куда прошел сразу после прогулки.
Император любил детей, но все же быстро утомлялся их неугомонным и часто надоедливым обществом и поэтому пользовался любой возможностью уединения, даже под видом государственных дел.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28