– зашептал Модестович.
– Есть, есть у меня для тебя задание, – вдруг просияла Полина. – Выполнишь – заплачу, останешься доволен.
– Хорошо, однако, что мать твоя – не княгиня Долгорукая, – покачал головой Модестович. – Та тоже много чего обещала, да выполнила – на грош.
– Э, вспомнил кого! – рассмеялась Полина. – Княгиня вообще головой повредилась окончательно, какой с нее спрос? А я за верность не обижу, только сделай все складно.
– И что за работа? – кивнул Модестович. – Ты сама ненароком не задумала кого порешить?
– Порешить – не порешить, а с дороги убрать кое-кого все же надобно, – Полина вдруг стала совершенно серьезной и понизила голос. – Требуется от одной безумной особы тихо и быстро избавиться. Навсегда!
– Ты что про Марью Алексеевну плохое задумала? – испугался Модестович.
– Вот еще! – махнула рукой Полина. – Она и так плоха, без меня кончится. Тут у нас еще одна невменяемая по постелям вылеживается. Надо бы ее куда подальше пристроить. А потому хочу, чтобы ты мне подсобил...
Полина замолчала и прислушалась – не идет ли кто. Модестович тоже головой завертел – нет ли свидетелей нежелательных, или другой опасности какой. Потом Полина поманила его к себе пальчиком – мол, придвинься поближе, я тебе на ушко важное расскажу. Модестович угодливо поспешил к ней прижаться, и Полина зашептала ему в самое ухо:
– Завтра, когда все на похороны пойдут, приезжай сюда да сделай вот что...
– Владимир Иванович, милый вы наш! – Варвара со слезами бросилась к Корфу, едва он вошел в прихожую. – А я уж и не чаяла свидеться! Думала – все, загиб наш соколик без вины и без времени!
– Что ты, Варя, – растрогался Корф, застывая в ее объятиях. Давно уже он не чувствовал материнского тепла и подобной душевности. – Все в порядке, я жив, свободен, оправдан по всем статьям.
– Слава тебе, Господи! – Варвара, наконец, отпустила его и перекрестилась. – У нас никто не верил, что вы виноваты, барин. Промеж слугами решали – досудились до того, что без барыни Долгорукой тут не обошлось, никак она, коварная, западню устроила.
– Ты о людях плохое в голове не держи, – остановил ее Корф, памятуя о своем обещании, данном князю Петру и Мише – не разглашать истинную причину смерти Андрея. – Мария Алексеевна серьезно больна, а о больных дурного слова не говорят. Пожалей ее и прости по-христиански.
– Да мне до нее и дела нет, – кивнула Варвара, хотя и поняла чутьем: недоговаривает барин, видать, правда или слишком ужасна, или присягой запечатана. – Для нас всех главное – вы вернулись, целый и невредимый, да еще и подчистую. Что теперь делать станете? Может – в баньку и поесть вкусненького? Через пар – все дурное сойдет, а как поедите, – жизнь светлее покажется.
– Хорошо, Варя, – улыбнулся Корф – ему было приятно, что кухарка вдруг обратилась нянькою, и, как в детстве, принялась баловать его. – Бери надо мной руководство, сделаю, как велишь. Может, и правда, все плохое уйдет, а хорошее объявится?..
Когда посвежевший и словно обновленный, в чистой белой рубашке навыпуск Корф появился в столовой, Варвара уже накрыла ему обед – под водочку, чтобы кровь ожила. Кухарка заботливо сама подливала ему супчику куриного да подкладывала кусочек мясной понежней. Служанок спать прогнала, а Никите велела, чтобы в оба смотрел, дабы никто к барину беспокоить не сунулся.
Отобедав, Корф разом почувствовал такую усталость, что Варваре пришлось прислонить его к себе и помочь добраться до спальной. Варвара уложила Владимира, взбив для него подушки повыше и подоткнув одеяло, точно маленькому. А потом села на край постели рядом с ним и запела тихонько что-то протяжное и доброе, как будто убаюкивала, и Владимир быстро и незаметно погрузился в спокойный, ровный сон. Он дышал глубоко и время от времени улыбался. Знать, что-то хорошее увидел, поняла Варвара. Она наклонилась, поцеловала его в лоб и на цыпочках вышла из спальной, осторожно притворив за собой дверь.
Утром Владимир проснулся непривычно бодрым, как будто заново родился. Пережитый сон словно вернул его в детство – Владимир увидел себя маленьким, он играл с мамой в саду на лужайке. Мама качала его на качелях, а он уносился в небесную даль и смеялся, радостно и счастливо, как умеют смеяться лишь дети... Корф вздохнул – время, проведенное в тюрьме, побудило его к размышлениям о своей жизни. И Владимир вдруг открыл для себя, что не правильно жил – не прощал обид, был высокомерен и циничен, не ценил тех, кто любил его, и боялся любить сам. Он гордился своим одиночеством, но, лишь действительно оставшись один, осознал, как тяжела эта ноша. Корф впервые подумал о том, что, если бы судьба дала ему возможность все начать сначала, он непременно воспользовался данным ему шансом.
– А вы что здесь делаете? – негодующим тоном вскричал Корф, входя после завтрака в библиотеку.
На диванчике рядом с винным столиком, развалясь, с наглой физиономией, сидел Забалуев и, причмокивая от слишком демонстративно показываемого удовольствия, попивал любимый баронов коньяк.
– С возвращением, Владимир Иванович, – вполне миролюбиво произнес Забалуев. – Я, разумеется, не верил в вашу вину, но все же было приятно убедиться, что не ошибся в вас.
– Не могу сказать, чтобы меня особо беспокоило ваше мнение, – Корф сдержал себя от желания немедленно вышвырнуть из дома этого подонка. – Но все равно благодарю. Так что вы хотели?
– Немного, совсем немного, барон, – недобро улыбнулся Забалуев. – Я хочу, чтобы вы возместили мне убытки, что нанесли моему положению и благосостоянию ваши собственные поступки и действия ваших друзей.
– Вы тоже требуете сатисфакции? – рассмеялся Корф. – Это князь Петр посоветовал вам? Что ж, извольте, я готов хоть сейчас стреляться с вами.
– Нет уж, – покачал головой Забалуев, – чтобы вы сразу меня убили? Нет-нет! Я хочу компенсации, настоящей, весомой, которая позволила бы мне безбедно вести тот образ жизни, к которому я привык за последние годы.
– Деньги? – удивился Корф. – С какой стати и за что я должен вам платить, сударь?
– А вам и невдомек? – Забалуев даже в ладоши похлопал – так ему стало весело. – Посудите сами, вы стрелялись с наследником, и поэтому в Двугорское вслед за вами отправился князь Репнин, который сделал мою жизнь невыносимой. Из-за вас разрушились мои отношения с цыганами, из-за вас с вашим дружком князем я на грани развода с Елизаветой Петровной, вы обвиняли меня в убийстве вашего батюшки и подставили в деле Калиновской.
– Лучшая защита – нападение? – криво усмехнулся Корф. – Понимая, что все ваши грязные замыслы рухнули, вы собираетесь обвинить в этом меня и князя Репнина? Ловко, удобно... Только я не стану раскаиваться в том, что – пусть даже невольно – содействовал разоблачению такого негодяя, как вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28
– Есть, есть у меня для тебя задание, – вдруг просияла Полина. – Выполнишь – заплачу, останешься доволен.
– Хорошо, однако, что мать твоя – не княгиня Долгорукая, – покачал головой Модестович. – Та тоже много чего обещала, да выполнила – на грош.
– Э, вспомнил кого! – рассмеялась Полина. – Княгиня вообще головой повредилась окончательно, какой с нее спрос? А я за верность не обижу, только сделай все складно.
– И что за работа? – кивнул Модестович. – Ты сама ненароком не задумала кого порешить?
– Порешить – не порешить, а с дороги убрать кое-кого все же надобно, – Полина вдруг стала совершенно серьезной и понизила голос. – Требуется от одной безумной особы тихо и быстро избавиться. Навсегда!
– Ты что про Марью Алексеевну плохое задумала? – испугался Модестович.
– Вот еще! – махнула рукой Полина. – Она и так плоха, без меня кончится. Тут у нас еще одна невменяемая по постелям вылеживается. Надо бы ее куда подальше пристроить. А потому хочу, чтобы ты мне подсобил...
Полина замолчала и прислушалась – не идет ли кто. Модестович тоже головой завертел – нет ли свидетелей нежелательных, или другой опасности какой. Потом Полина поманила его к себе пальчиком – мол, придвинься поближе, я тебе на ушко важное расскажу. Модестович угодливо поспешил к ней прижаться, и Полина зашептала ему в самое ухо:
– Завтра, когда все на похороны пойдут, приезжай сюда да сделай вот что...
– Владимир Иванович, милый вы наш! – Варвара со слезами бросилась к Корфу, едва он вошел в прихожую. – А я уж и не чаяла свидеться! Думала – все, загиб наш соколик без вины и без времени!
– Что ты, Варя, – растрогался Корф, застывая в ее объятиях. Давно уже он не чувствовал материнского тепла и подобной душевности. – Все в порядке, я жив, свободен, оправдан по всем статьям.
– Слава тебе, Господи! – Варвара, наконец, отпустила его и перекрестилась. – У нас никто не верил, что вы виноваты, барин. Промеж слугами решали – досудились до того, что без барыни Долгорукой тут не обошлось, никак она, коварная, западню устроила.
– Ты о людях плохое в голове не держи, – остановил ее Корф, памятуя о своем обещании, данном князю Петру и Мише – не разглашать истинную причину смерти Андрея. – Мария Алексеевна серьезно больна, а о больных дурного слова не говорят. Пожалей ее и прости по-христиански.
– Да мне до нее и дела нет, – кивнула Варвара, хотя и поняла чутьем: недоговаривает барин, видать, правда или слишком ужасна, или присягой запечатана. – Для нас всех главное – вы вернулись, целый и невредимый, да еще и подчистую. Что теперь делать станете? Может – в баньку и поесть вкусненького? Через пар – все дурное сойдет, а как поедите, – жизнь светлее покажется.
– Хорошо, Варя, – улыбнулся Корф – ему было приятно, что кухарка вдруг обратилась нянькою, и, как в детстве, принялась баловать его. – Бери надо мной руководство, сделаю, как велишь. Может, и правда, все плохое уйдет, а хорошее объявится?..
Когда посвежевший и словно обновленный, в чистой белой рубашке навыпуск Корф появился в столовой, Варвара уже накрыла ему обед – под водочку, чтобы кровь ожила. Кухарка заботливо сама подливала ему супчику куриного да подкладывала кусочек мясной понежней. Служанок спать прогнала, а Никите велела, чтобы в оба смотрел, дабы никто к барину беспокоить не сунулся.
Отобедав, Корф разом почувствовал такую усталость, что Варваре пришлось прислонить его к себе и помочь добраться до спальной. Варвара уложила Владимира, взбив для него подушки повыше и подоткнув одеяло, точно маленькому. А потом села на край постели рядом с ним и запела тихонько что-то протяжное и доброе, как будто убаюкивала, и Владимир быстро и незаметно погрузился в спокойный, ровный сон. Он дышал глубоко и время от времени улыбался. Знать, что-то хорошее увидел, поняла Варвара. Она наклонилась, поцеловала его в лоб и на цыпочках вышла из спальной, осторожно притворив за собой дверь.
Утром Владимир проснулся непривычно бодрым, как будто заново родился. Пережитый сон словно вернул его в детство – Владимир увидел себя маленьким, он играл с мамой в саду на лужайке. Мама качала его на качелях, а он уносился в небесную даль и смеялся, радостно и счастливо, как умеют смеяться лишь дети... Корф вздохнул – время, проведенное в тюрьме, побудило его к размышлениям о своей жизни. И Владимир вдруг открыл для себя, что не правильно жил – не прощал обид, был высокомерен и циничен, не ценил тех, кто любил его, и боялся любить сам. Он гордился своим одиночеством, но, лишь действительно оставшись один, осознал, как тяжела эта ноша. Корф впервые подумал о том, что, если бы судьба дала ему возможность все начать сначала, он непременно воспользовался данным ему шансом.
– А вы что здесь делаете? – негодующим тоном вскричал Корф, входя после завтрака в библиотеку.
На диванчике рядом с винным столиком, развалясь, с наглой физиономией, сидел Забалуев и, причмокивая от слишком демонстративно показываемого удовольствия, попивал любимый баронов коньяк.
– С возвращением, Владимир Иванович, – вполне миролюбиво произнес Забалуев. – Я, разумеется, не верил в вашу вину, но все же было приятно убедиться, что не ошибся в вас.
– Не могу сказать, чтобы меня особо беспокоило ваше мнение, – Корф сдержал себя от желания немедленно вышвырнуть из дома этого подонка. – Но все равно благодарю. Так что вы хотели?
– Немного, совсем немного, барон, – недобро улыбнулся Забалуев. – Я хочу, чтобы вы возместили мне убытки, что нанесли моему положению и благосостоянию ваши собственные поступки и действия ваших друзей.
– Вы тоже требуете сатисфакции? – рассмеялся Корф. – Это князь Петр посоветовал вам? Что ж, извольте, я готов хоть сейчас стреляться с вами.
– Нет уж, – покачал головой Забалуев, – чтобы вы сразу меня убили? Нет-нет! Я хочу компенсации, настоящей, весомой, которая позволила бы мне безбедно вести тот образ жизни, к которому я привык за последние годы.
– Деньги? – удивился Корф. – С какой стати и за что я должен вам платить, сударь?
– А вам и невдомек? – Забалуев даже в ладоши похлопал – так ему стало весело. – Посудите сами, вы стрелялись с наследником, и поэтому в Двугорское вслед за вами отправился князь Репнин, который сделал мою жизнь невыносимой. Из-за вас разрушились мои отношения с цыганами, из-за вас с вашим дружком князем я на грани развода с Елизаветой Петровной, вы обвиняли меня в убийстве вашего батюшки и подставили в деле Калиновской.
– Лучшая защита – нападение? – криво усмехнулся Корф. – Понимая, что все ваши грязные замыслы рухнули, вы собираетесь обвинить в этом меня и князя Репнина? Ловко, удобно... Только я не стану раскаиваться в том, что – пусть даже невольно – содействовал разоблачению такого негодяя, как вы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28