— подсказала Аллора и, чуть помедлив, добавила: — Потому-то вас и считают таким великим и несокрушимым графом Уэйкфилдом?
Он удивленно вскинул брови, и она, взглянув на него, судорожно вздохнула. Граф действительно был по-мужски красив, а его взгляд проникал в самую душу. Вероятно, ее слова снова позабавили его, но в тоне прозвучало предостережение. Наверное, она раздражала его своими вопросами, как надоедливый ребенок. И хотя он старался быть снисходительным, его терпению мог наступить конец. А тогда… Что тогда? Ей было страшно, но и очень хотелось поддразнить его, а потом узнать, «что тогда». Глупо, конечно, но чем она рискует? Ей нечего бояться этого человека. Она здесь в полной безопасности, за широкой спиной отца и даже под защитой короля.
Во взгляде Уэйкфилда теперь сквозило явное нетерпение.
— Миледи, я не считаю себя ни великим, ни несокрушимым и клянусь вам, что и я; и Вильгельм уверены: человек может быть великим, но не несокрушимым.
— Удивительно, — сказала она. — В таком случае ему удалось одурачить большую часть Англии.
— Но не всю.
Она скептически посмотрела на него и снова почувствовала чей-то взгляд: за ними наблюдала леди в малиновой тунике и еще одна молодая дама — в тунике золотисто-желтого цвета, черноволосая, с карими миндалевидными глазами и безупречной, как свежие сливки, кожей.
— А вас, миледи, Завоеватель не одурачил? Его вы не считаете ни великим, ни несокрушимым?
— Я присягаю на верность тому, кому считаю нужным, — ответила она и спросила, кивнув в сторону гостей: — Почему они так смотрят на нас?
Уэйкфилд тихо рассмеялся:
— Вы принцесса Дальнего острова. Многие думали, что вы окажетесь дикаркой — мускулистой девицей огромного роста, вроде королевы-воительницы. При дворе вы новое лицо, миледи. Они не ожидали увидеть столь юное и удивительное создание. Всем очень любопытно узнать, что от вас нужно королю.
— От меня?
— Вы его подданная, миледи.
— Я уже сказала вам…
Уэйкфилд, видимо, стал терять терпение:
— Вы утверждаете, что ваша земля является частью Шотландии, но само по себе это еще ничего не означает, ведь Малькольм и Вильгельм давно торгуются по поводу пограничных земель, причем Малькольм уступит, предупреждаю вас, леди! Уж Вильгельм позаботится о том, чтобы остров принадлежал ему…
— Еще одна территория, которую он незаконно захватит? — прошептала Аллора.
— Послушайте меня, леди, и поверьте. Мне об этом известно, может, больше, чем кому-нибудь другому! Эдуард Исповедник действительно поклялся оставить Англию Вильгельму. Англия была совсем не в восторге от чужеземного принца, которого ей навязали в качестве сюзерена, в то время как Гарольд Годуинсон давно исполнял обязанности верховного правителя в королевстве Эдуарда. И тогда Эдуард, уже находясь на смертном одре, отдал Англию Гарольду. Вильгельм, конечно, не мог забыть о таком огромном наследстве, обещанном ему сначала Эдуардом, а потом, правда, при весьма непростых обстоятельствах — самим Гарольдом. Для Вильгельма это не было ни завоеванием, ни захватом. Он пришел и взял — на основании и под защитой папской хоругви — то, что принадлежало ему.
— Я знаю историю…
— В таком случае не забывайте о ней! Король ждет от вас послушания.
— А вы во всем послушны ему? Или отстаиваете собственное мнение?
Уэйкфилд окинул Аллору взглядом, и у нее снова затрепетало сердце.
— Я служу королю, как это делает мой отец. Я служу ему хорошо, миледи, так что мое мнение он оценит.
— Понятно. Король вас настолько ценит, что не осмеливается вами командовать.
— Миледи, вы приехали с дальнего севера…
— Из варварской страны?
— Возможно, из глупой страны или из страны, населенной глупцами! — окончательно потерял терпение Уэйкфилд.
Послушайте, миледи, находясь здесь, вы должны придержать язык и помнить, что войны начинались — и гибли люди! — даже по менее значительным поводам, чем те высказывания, которые необдуманно слетают с вашего язычка!
— Я оскорбляю не Вильгельма… — Волна тревоги за судьбу дядюшки снова охватила Аллору, но она спохватилась, что ее слова могут быть истолкованы как оскорбление короля. Она покраснела и сменила тему разговора: — Почему эта дама продолжает сверлить меня взглядом?
— Кто?
— Черноволосая леди, стоящая у нас за спиной.
— Неужели у вас на затылке есть глаза? — насмешливо спросил Уэйкфилд.
— Я чувствую, что она за мной наблюдает.
— А-а, это леди Люсинда.
— С миндалевидными глазами и матовой кожей…
— Да, она очень красивая.
— И плохо воспитана.
Губы его тронула улыбка.
— Тогда как вы — образец деликатности и тактичности. — Аллора стиснула зубы.
— Я не принадлежу к их кругу.
— Скорее шотландка, чем англичанка.
— Кто угодно, но только не нормандка!
Уэйкфилд снова насмешливо взглянул на нее.
— Ну что ж, поживем — увидим, не так ли? — тихо произнес он.
Ей почему-то стало жарко и она покраснела, и ей захотелось выпалить какую-нибудь колкость. Нет, лучше отойти от него подальше — от исходившего от него жара, от его силы и странного воздействия на нее.
Но он уже отвечал на ее вопрос:
— Леди Люсинда очень хочет выйти замуж. Ее, несомненно, тревожат планы короля относительно вас.
— Но у него не должно быть никаких планов!
— Вы задали вопрос, миледи, я на него ответил. Думаю, Люсинда полагает, что вы поступите так, как прикажут вам Бог, король и ваш отец.
— Они не одно и то же.
— А может быть, она смотрит совсем не на вас, а на меня.
— Почему?
— Наверное, ее тревожат мои нежные чувства.
— Нет, это невыносимо! — воскликнула Аллора и тут же одернула себя за непозволительную несдержанность. А его, видно, она снова позабавила.
— У меня много достоинств, — сказал он.
В его словах не было хвастовства — просто констатация факта. Конечно, эта дама с миндалевидными глазами наблюдала совсем не за ней, а за ним. И наверняка ей не было дела до богатства Уэйкфилда. Она, видимо, любила в нем мужчину — необыкновенно сильного, высокого, молодого, темноволосого…
«Остановись!» — приказала себе Аллора, а вслух произнесла с усмешкой:
— Понятно. Но зачем ей так таращить глаза и волноваться? Она ведь уверена в том, что вы подчинитесь воле Бога, короля и вашего отца.
— Миледи, вы, кажется, не поняли: я уже доказал свою верность Богу, королю и отцу, и мне позволена полная самостоятельность в том, что касается моей службы и моей преданности. Может быть, мы пройдем теперь к столу? — предложил он. — Король и ваш отец, наверное, уже заждались нас.
— И в следующую минуту она уже сидела между отцом и дядюшкой. Слева от дядюшки расположился Брет д’Анлу, справа от отца — сам король.
В тот вечер она была единственной женщиной за главным столом. Вильгельм был вдов, и, при всех его недостатках, после смерти супруги Матильды рядом с ним не было другой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101
Он удивленно вскинул брови, и она, взглянув на него, судорожно вздохнула. Граф действительно был по-мужски красив, а его взгляд проникал в самую душу. Вероятно, ее слова снова позабавили его, но в тоне прозвучало предостережение. Наверное, она раздражала его своими вопросами, как надоедливый ребенок. И хотя он старался быть снисходительным, его терпению мог наступить конец. А тогда… Что тогда? Ей было страшно, но и очень хотелось поддразнить его, а потом узнать, «что тогда». Глупо, конечно, но чем она рискует? Ей нечего бояться этого человека. Она здесь в полной безопасности, за широкой спиной отца и даже под защитой короля.
Во взгляде Уэйкфилда теперь сквозило явное нетерпение.
— Миледи, я не считаю себя ни великим, ни несокрушимым и клянусь вам, что и я; и Вильгельм уверены: человек может быть великим, но не несокрушимым.
— Удивительно, — сказала она. — В таком случае ему удалось одурачить большую часть Англии.
— Но не всю.
Она скептически посмотрела на него и снова почувствовала чей-то взгляд: за ними наблюдала леди в малиновой тунике и еще одна молодая дама — в тунике золотисто-желтого цвета, черноволосая, с карими миндалевидными глазами и безупречной, как свежие сливки, кожей.
— А вас, миледи, Завоеватель не одурачил? Его вы не считаете ни великим, ни несокрушимым?
— Я присягаю на верность тому, кому считаю нужным, — ответила она и спросила, кивнув в сторону гостей: — Почему они так смотрят на нас?
Уэйкфилд тихо рассмеялся:
— Вы принцесса Дальнего острова. Многие думали, что вы окажетесь дикаркой — мускулистой девицей огромного роста, вроде королевы-воительницы. При дворе вы новое лицо, миледи. Они не ожидали увидеть столь юное и удивительное создание. Всем очень любопытно узнать, что от вас нужно королю.
— От меня?
— Вы его подданная, миледи.
— Я уже сказала вам…
Уэйкфилд, видимо, стал терять терпение:
— Вы утверждаете, что ваша земля является частью Шотландии, но само по себе это еще ничего не означает, ведь Малькольм и Вильгельм давно торгуются по поводу пограничных земель, причем Малькольм уступит, предупреждаю вас, леди! Уж Вильгельм позаботится о том, чтобы остров принадлежал ему…
— Еще одна территория, которую он незаконно захватит? — прошептала Аллора.
— Послушайте меня, леди, и поверьте. Мне об этом известно, может, больше, чем кому-нибудь другому! Эдуард Исповедник действительно поклялся оставить Англию Вильгельму. Англия была совсем не в восторге от чужеземного принца, которого ей навязали в качестве сюзерена, в то время как Гарольд Годуинсон давно исполнял обязанности верховного правителя в королевстве Эдуарда. И тогда Эдуард, уже находясь на смертном одре, отдал Англию Гарольду. Вильгельм, конечно, не мог забыть о таком огромном наследстве, обещанном ему сначала Эдуардом, а потом, правда, при весьма непростых обстоятельствах — самим Гарольдом. Для Вильгельма это не было ни завоеванием, ни захватом. Он пришел и взял — на основании и под защитой папской хоругви — то, что принадлежало ему.
— Я знаю историю…
— В таком случае не забывайте о ней! Король ждет от вас послушания.
— А вы во всем послушны ему? Или отстаиваете собственное мнение?
Уэйкфилд окинул Аллору взглядом, и у нее снова затрепетало сердце.
— Я служу королю, как это делает мой отец. Я служу ему хорошо, миледи, так что мое мнение он оценит.
— Понятно. Король вас настолько ценит, что не осмеливается вами командовать.
— Миледи, вы приехали с дальнего севера…
— Из варварской страны?
— Возможно, из глупой страны или из страны, населенной глупцами! — окончательно потерял терпение Уэйкфилд.
Послушайте, миледи, находясь здесь, вы должны придержать язык и помнить, что войны начинались — и гибли люди! — даже по менее значительным поводам, чем те высказывания, которые необдуманно слетают с вашего язычка!
— Я оскорбляю не Вильгельма… — Волна тревоги за судьбу дядюшки снова охватила Аллору, но она спохватилась, что ее слова могут быть истолкованы как оскорбление короля. Она покраснела и сменила тему разговора: — Почему эта дама продолжает сверлить меня взглядом?
— Кто?
— Черноволосая леди, стоящая у нас за спиной.
— Неужели у вас на затылке есть глаза? — насмешливо спросил Уэйкфилд.
— Я чувствую, что она за мной наблюдает.
— А-а, это леди Люсинда.
— С миндалевидными глазами и матовой кожей…
— Да, она очень красивая.
— И плохо воспитана.
Губы его тронула улыбка.
— Тогда как вы — образец деликатности и тактичности. — Аллора стиснула зубы.
— Я не принадлежу к их кругу.
— Скорее шотландка, чем англичанка.
— Кто угодно, но только не нормандка!
Уэйкфилд снова насмешливо взглянул на нее.
— Ну что ж, поживем — увидим, не так ли? — тихо произнес он.
Ей почему-то стало жарко и она покраснела, и ей захотелось выпалить какую-нибудь колкость. Нет, лучше отойти от него подальше — от исходившего от него жара, от его силы и странного воздействия на нее.
Но он уже отвечал на ее вопрос:
— Леди Люсинда очень хочет выйти замуж. Ее, несомненно, тревожат планы короля относительно вас.
— Но у него не должно быть никаких планов!
— Вы задали вопрос, миледи, я на него ответил. Думаю, Люсинда полагает, что вы поступите так, как прикажут вам Бог, король и ваш отец.
— Они не одно и то же.
— А может быть, она смотрит совсем не на вас, а на меня.
— Почему?
— Наверное, ее тревожат мои нежные чувства.
— Нет, это невыносимо! — воскликнула Аллора и тут же одернула себя за непозволительную несдержанность. А его, видно, она снова позабавила.
— У меня много достоинств, — сказал он.
В его словах не было хвастовства — просто констатация факта. Конечно, эта дама с миндалевидными глазами наблюдала совсем не за ней, а за ним. И наверняка ей не было дела до богатства Уэйкфилда. Она, видимо, любила в нем мужчину — необыкновенно сильного, высокого, молодого, темноволосого…
«Остановись!» — приказала себе Аллора, а вслух произнесла с усмешкой:
— Понятно. Но зачем ей так таращить глаза и волноваться? Она ведь уверена в том, что вы подчинитесь воле Бога, короля и вашего отца.
— Миледи, вы, кажется, не поняли: я уже доказал свою верность Богу, королю и отцу, и мне позволена полная самостоятельность в том, что касается моей службы и моей преданности. Может быть, мы пройдем теперь к столу? — предложил он. — Король и ваш отец, наверное, уже заждались нас.
— И в следующую минуту она уже сидела между отцом и дядюшкой. Слева от дядюшки расположился Брет д’Анлу, справа от отца — сам король.
В тот вечер она была единственной женщиной за главным столом. Вильгельм был вдов, и, при всех его недостатках, после смерти супруги Матильды рядом с ним не было другой женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101