– Спасибо тебе за мою жену и дочь, Джиллиана. Ты спасла их.
Она, видимо, поняла смысл его слов, потому что отчетливо произнесла:
– Повторите для меня свои слова еще один раз, ладно? Когда приду в себя...
Ее глаза закрылись, она стиснула зубы, потому что брат Уолдеф начал уже очистку раны раскаленным металлом.
Тело ее так напряглось, так дрожало, что два сильных мужчины с трудом удерживали его, однако ни одного крика, ни одного стона не вырвалось из ее горла. Лицо и волосы у нее взмокли, но она была в сознании, когда наконец монах вытащил кинжал из раны и, осмотрев ее, сказал:
– Совсем чистая. Одного раза оказалось достаточно. Широко раскрытым ртом Джиллиана вдыхала свежий воздух, сама не веря, что видит свет дня и людей вокруг. Роберт Брюс поднялся с ее ноги, отпустил руки. Не скрывая восхищения, он смотрел на нее.
Карлейль продолжал прижимать ее к себе. Очень тихо он произнес:
– Уж не для того ли ты так смело сражалась, жена, чтобы дать мне возможность целовать еще один шрам на твоем теле!
Она безмолвно качнула головой, прислоненной к его груди, говорить она не могла. Кто-то принес бутыль с водой. Роберт откупорил ее, приставил к губам Джиллианы, и та начала с жадностью пить.
Тем временем брат Уолдеф заканчивал перевязку. Судя по всему, он был доволен результатом и уверенно сказал:
– Все будет хорошо, девочка.
А Роберт произнес самым будничным тоном:
– Нужно скорее в путь. Если будем двигаться всю ночь, к утру достигнем моего замка в Канроссе. Там уж нам не грозят неприятные встречи.
– Одна из повозок вышла из строя, – заметил Карлейль.
– Что ж, кто-то из англичанок поедет верхом. – Роберт обратился к Уолдефу. – Ты, брат, тоже верхом. Выпряги лошадь из повозки.
Монах кивнул. Он уже гасил костер.
– Я тоже... на коне, – вдруг произнесла Джиллиана, и все воззрились на нее не слишком одобрительно, порицая за неуместное проявление удали.
– Только если привяжу тебя к седлу, – смягчился Карлейль.
Спорить она не стала: у нее совсем не было сил. И вдруг ее снова начала бить дрожь, как в те минуты, когда в рану проник раскаленный клинок.
– Это... Это ничего... – бормотала она трясущимися губами. – Я вспомнила...
Бывалые воины понимающе молчали. В свое время многие из них пережили такое же ощущение. К Джиллиане вернулось сейчас отчетливое воспоминание о недавнем бое, о людях, которых она собственноручно убила или хотела убить, чтобы остаться в живых самой. Редко кому дано спокойно и безмятежно пройти через испытание первой кровью – своей и чужой. А коли чужая кровь на тебе, то перенести такое еще труднее. К тому же если ты женщина.
Брат Уолдеф сотворил молитву, Карлейль безмолвно и успокаивающе целовал ее покрытый кровавыми брызгами лоб, Роберт отошел, чтобы отдать необходимые распоряжения.
Постепенно Джиллиана затихла, попыталась приподняться с колен Джона, кивком попросила помочь ей. Бедро болело и жгло, но, к ее удивлению, боль была терпимой. Даже мелькнула совсем не ко времени мысль, что благодаря ранению они с Джоном стали ближе друг другу.
Путь до Канросса она проделала в седле позади Карлейля, ее руки обхватывали его поясницу, голова покоилась возле мускулистого плеча. В течение всего путешествия она, кажется, произнесла только одну фразу: «Спасибо, милорд, за вашего коня. Если б не Галаад, мне пришлось бы хуже». Карлейль ничего не ответил.
В Канроссе Джиллиане больше всего хотелось окунуться в лохань с горячей водой, но рана не позволяла. Она все же разделась и, стоя возле лохани, с наслаждением плескала воду себе на лицо, на плечи, промыла волосы. Карлейль сидел на подоконнике и ни во что не вмешивался, стараясь не смотреть на Джиллиану, что плохо ему удавалось. По-прежнему оба хранили молчание. Джиллиана, казалось, вовсе не замечала его присутствия.
Она уже, наверное, в третий или четвертый раз обливала себя водой, когда он услышал ее голос, показавшийся ему голосом совсем маленькой девочки, печально вопрошавшей воздух:
– Отец, дорогой, ты гордишься мною хотя бы немного?..
Сердце Карлейля чуть не выпрыгнуло из груди. Ни он, ни она не произнесли больше ни слова.
После молитвы, еще не успевшие отдохнуть с дороги, они все собрались на обед в большом зале замка. Окна были расположены высоко и покрыты промасленной бумагой для предохранения от холодных ветров, часто дующих здесь. Один конец зала почти целиком занимал огромный очаг, возле которого стояли обеденные етолы с тяжелыми скамьями, каждая на пятерых человек. В другом конце возвышалось на помосте кресло главы дома и всего клана, Роберта Брюса, но оно большей частью пустовало.
Английские заложники, которых разместили здесь же, в замке, тоже были приглашены к обеденному столу, но трое из них, извинившись, отказались прийти: Маргарита находилась в состоянии, близком к обмороку, ее дочь вконец измоталась и в слезах уснула, их муж и отец предпочел оставаться с ними. Остальные присоединились к шотландцам. Их посадили как почетных гостей в верхней части стола.
Смыв с себя дорожную грязь, а также свою и чужую кровь, Джиллиана уложила влажные волосы, после чего надела новое платье из розовой венецианской парчи, прошитой золотыми нитями, и поверх него белый камзол – ее немного знобило.
Карлейль обратил внимание, что сейчас она и не подумала запастись на всякий случай кинжалом и спрятать его в рукаве или в складках платья. Наигралась, подумал он и остановил себя, вспомнив вчерашнюю схватку и смелое поведение в ней Джиллианы. Что касается его самого, он все же сунул кинжал за пояс, перед тем как предложить руку Джиллиане и спуститься с ней в зал. Бедняжка сильно хромала и в то же время старалась изо всех сил не показывать, как ей больно!
Брюс уже сидел за столом и приветствовал их с такой сердечностью, словно они не виделись целую вечность. Он сразу же увлек Джона в разговор, который вел до их прихода с четырьмя своими гостями. Чтобы Джиллиана чувствовала себя удобнее, Джон усадил ее за более высокий стол, после чего снова присоединился к Брюсу и его собеседникам.
Одного из них, крупного и благожелательного с виду, сидевшего слева от Роберта, звали Черным Дугласом. Он представлял наиболее могущественный клан из всех шотландских лордов. Несмотря на вполне добродушный вид, он был весьма строг в суждениях и слыл прекрасным воином. Левее Дугласа находился худощавый невысокий мужчина с красивым энергичным лицом. Звали его Джон Мантит, и в свои тридцать с чем-то он тоже стоял во главе клана, так как потерял отца и старших братьев в битве у моста Стерлинг. Третий внешне очень напоминал Роберта, просто ни дать ни взять Брюс, только худощавее и ниже ростом, а также значительно моложе. Сходство объяснялось тем, что он приходился Роберту Брюсу братом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75