– Три года, – презрительно повторил за ним Майкл, сам игравший на сцене более двадцати лет. – Три года? Ты думаешь, можно чему-нибудь научиться за три года?
– Конечно, можно. Если у тебя есть мозги.
Я затаила дыхание: он намекал на то, что можно большему научиться за три года, чем иным людям за тридцать, и не могла вынести перспективу неминуемого скандала. А Дэвид продолжал:
– И то, чему я научился, это всегда, всегда оставаться самим собой. Играешь ли ты для пятидесяти человек в Олдхэме или для пяти миллионов, или для пятидесяти миллионов, тебе нечего предложить им, кроме самого себя. И к черту все эти модуляции, кривляние, высокомерие и всю эту слабоумную белиберду! Это лишь пустая трата времени, и выучиться этому можно за одну неделю в любом старом английском балагане.
Майкл был слишком зол, чтобы ответить незамедлительно, и вместо него вступил Джулиан, заговорив своим высоким, девичьим голосом:
– Почему это ты считаешь себя таким необыкновенным? В конце концов, публика платит за то, чтобы посмотреть пьесу, а не за то, чтобы увидеть Дэвида Эванса или…э – э… Лоренса Оливье.
– Может, они и платят не за Дэвида Эванса, – сказал Дэвид, проигнорировав сравнение, – но ведь его-то они и видят в пьесе, верно? А если я не могу верить в самого себя, не вижу, во что еще тогда верить. Не хочу всю свою жизнь прикрываться париками и гримом, я не верю, что актерское мастерство сродни имитации.
– Почему же ты пошел тогда в актеры? – спросил Майкл, набравший к тому моменту сил для продолжения. – Если тебе не интересны твои роли или люди, которые смотрят на твою игру, тогда зачем ты это делаешь?
– Для самого себя, – сказал Дэвид. – Чтобы разобраться в себе. С каждой новой ролью, которую я играю, я все больше узнаю о себе. И если люди платят, чтобы увидеть меня – это их дело.
И они продолжили свой беспредметный спор. Как я уже говорила, я все это уже слышала раньше, но тем не менее находила что-то трогательное и патетическое в утверждении Дэвидом своего замечательного «я». Бедный Дэвид, вечно пытающийся спрятать свою бесформенность за ограничивающими рамками, и боящийся, как я думаю, бесцельности собственной ожесточенности. Я наблюдала, пока он говорил: его красота заключается почти полностью в чудесной гармонии лба и глаз, и если я сосредоточу свою внимание на этой части его лица, во мне вполне может вспыхнуть былая страсть. Я предложила приготовить спагетти, поскольку был уже десятый час, и никто не съел ни крошки, не считая коктейльных крекеров на вечеринке. Дэвид казался удивленным и поблагодарил меня: он думал, что я нахожусь в своем обычном состоянии молчаливого бешенства. Я пошла в кухню нашинковать лук. Пока я его резала, я думала о спорах, которые слышала ребенком в доме отца: о Боге и церкви и об интерпретации любопытных грамматических конструкций в теологическом написании. Те споры, конечно, были четко сформулированными и детализированными, но меня всегда поражало, как это люди могут говорить так долго о составе Триединства? Мне было совершенно не ясно, что Бог – Один, а не несколько, не говоря уже о Трех. Подобные рассуждения и зародили мою любовь к точным фактам и спискам дат об Анжуйской империи. Я хотела узнать то, что можно было узнать. А теперь я оказалась в обществе, еще более далеком от фактов, чем мой отец. По крайней мере, Атанасиус и Ариус существовали, что само по себе интересно, даже несмотря на неизвестность того, зачем они существовали. А театр был огромной подделкой, созданный для фантазии и фантастики, а не для фактов. Мне казалось, он совершенно не соприкасается с реальностью, и тем не менее существует, как тот гардероб в моей спальне. И просто существует, но и обеспечивает меня хлебом с маслом, а также луком, чесноком и томатными консервами.
Я разложила спагетти по суповым тарелкам и искала Пармезан, когда в дверях появилась Софи и предложила свою помощь. Вовремя явилась! Она была слегка навеселе и держалась рукой за стену. И все равно я не могла не отметить ее потрясающую красоту. Даже просто стоя в кухне, она наполняла ее своей энергией. Ее кожа, оттененная черным платьем, имела необыкновенный золотистый оттенок, словно персик; ее яркая внешность была сродни гамме цветной пленки «Техниколор». Посмотрев на меня, она сказала:
– Потрясающе мило с вашей стороны, Эмма, что вы устраиваете нам такой ужин.
– Да уж, – согласилась я, отрезая себе кусок сыра.
– Наверное, к вам всегда приходит уйма народу в гости?
– Время от времени.
– Знаете, я уверена, что видела вас раньше. Вы никогда не были актрисой?
– Нет, никогда.
– Разве вам не хочется выйти на сцену, слыша все время такие разговоры? Я бы обязательно так и сделала, будь я замужем за актером.
– Не могу сказать, что меня когда-нибудь особенно занимала мысль стать актрисой.
– Тогда где же я вас видела? Может, на какой-нибудь вечеринке?
– Возможно, – сказала я, ощущая необходимость доказать, что я не просто домохозяйка, на что она, очевидно, рассчитывала. – Возможно, вы видели мое фото где-нибудь. Я немного позировала для «Коронит».
– Не уверена, – мои слова достигли прямо ее маленького сияющего сердечка. – Я догадывалась по тому, как вы одеваетесь, что вы не простая женщина. Никогда не видела такой фантастической блузки, где вам удалось ее достать? А ваша шляпка? Я никого не видела в шляпах, мои знакомые их не носят.
– Вам она не понравилась?
– Конечно, понравилась. Это самая красивая шляпка, которую я видела. Просто я никогда такой не встречала.
– Это, вероятно, потому, что ей около шестидесяти лет, – пояснила я, удивляясь, почему это я должна подлаживаться под нее: мне снова вспомнился вопрос об актере и зрителях. И все же тот факт, что она аплодировала, в какой-то мере рекомендовал ее.
– Правда? Боже правый, не удивительно, что она кажется такой необычной. А как вам удалось устроиться в манекенщицы? Я считала, что это очень ограниченный круг.
– Да, он очень ограничен, поэтому-то мне и удалось войти в него. Знаете, у меня был друг. Отличный фотограф. Ну и так далее.
– Вам жутко повезло. Но сейчас вы больше этим не занимаетесь?
– Не занимаюсь. Временно. В конце концов, в Хирфорде нет такой возможности.
– Вы могли бы ездить в Лондон и обратно.
– У меня двое детей, – напомнила я.
– Ах, да. Наверное, вы очень счастливы дома, но я бы ни минуты не смогла прожить в таком месте, если бы не работала. Я бы скончалась сегодня же вечером, если бы не пришла сюда. Не выношу даже вида своей квартиры.
– Может, вы захватите пару тарелок, и мы поужинаем?
– Да-да, – она, слегка покачиваясь, отошла от стены. Подхватив ближайшие к ней две тарелки, она вернулась в комнату и начала есть, не собираясь снова возвращаться ко мне, чтобы помочь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47