Он был с головы до пят придворный, отчужденный, настороженный. Когда он взял руку Сирен и положил на свою, прежде чем вывести ее из дома, по ее телу прошла легкая дрожь.
От квартиры Рене до резиденции губернатора, где проводился вечер, было недалеко. Дом маркиза находился на углу улицы, которая шла перед Пляс Ройаль, и другой, отходившей от нее, а сама губернаторская резиденция, где вершились дела колонии, была прямо за ним, обращенная фасадом на ту же улицу, что и Плас Ройаль. Городские улицы были проложены с военной точностью и очерчивали аккуратные квадратные участки, их названия имелись на картах, которые пылились в правительственных архивах, но их не вывешивали, и мало кто ими пользовался. Главные улицы большей частью были известны по фамилиям проживавших на них самых важных персон.
Официальная резиденция губернатора, двухэтажное здание с мансардными окнами под крышей и кирпичными стенами, настолько обветшала, что уже поговаривали о строительстве нового здания, подальше вверх по реке. Тем не менее, именно здесь проходили важные церемонии — в приемной, которая служила бальным залом. Однако для более дружеских встреч супруга губернатора предпочитала принимать гостей в изысканной обстановке дома, где они с мужем жили. Именно так было в этот вечер.
Невозможно было понять, кто обставлял губернаторский дом, сам маркиз или его жена, но, судя по всему, их цель заключалась в том, чтобы воспроизвести, насколько возможно, роскошь Версаля. В салоне по одной стене шли сплошные окна, а напротив них выстроились в ряд зеркала. Деревянные проемы между ними были расписаны в зеленые и розовые тона — под мрамор. В люстрах ледяным блеском сверкали хрустальные подвески. Рядом с входной дверью стояла пара массивных бронзовых канделябров шести футов высотой, на которых крепились гроздья длинных оплывающих свечей, все — ив люстрах, и в канделябрах — из чистого пчелиного воска. Паркетный пол был натерт до блеска, на нем отражалось пламя, плясавшее в больших каминах из искусственного мрамора в каждом углу зала. Потолок был расписан пышными богинями и пухлыми херувимами, а по обе стороны каминов стены были обтянуты шелком из Тура. И клавесин, за которым певица должна была аккомпанировать себе, и кресла, приготовленные для слушателей, были украшены резьбой, позолотой и вставками из живописных гобеленов.
Пышность стиля рококо ошеломляла, и не в последнюю очередь возникала мысль о том, сколько забот, внимания и денег потребовалось на доставку всей этой роскоши в колонию. Но, возможно, обстановка произвела бы еще большее впечатление, если бы Сирен не вспомнила ворчливые замечания Жана и Пьера о том, сколько продовольствия и одежды для колониальной армии, сколько ценных товаров для коммерсантов Луизианы оставалось гнить на верфях, а между тем трюмы кораблей загружались предметами, которые губернатор с женой считали необходимыми для того, чтобы скрасить ссылку на край света, как несомненно считали их друзья в Париже.
Губернатор и его жена официально приняли Сирен и Рене у входа в зал. Если маркиза, великолепная в наряде из черного бархата с золотым кружевом, и вспомнила, что видела Сирен, когда была на лодке, она не подала виду. Пьер де Риго де Водрей, столь величественный в сером атласном одеянии, украшенном орденом Рыцаря святого Людовика, заявил, что он очарован. Этот любезный человек с изящными манерами был не только значительно моложе своей жены, но и привлекательнее — с высоким лбом, решительным лицом и властным взглядом. Любитель развлечений, сознательно пользовавшийся своим высоким положением, он был, тем не менее, прекрасным администратором, отлично разбирался в проблемах обширной колонии и был абсолютно уверен, что способен со временем справиться с ними.
Когда Сирен представлялась ему, он улыбнулся ей одобрительно и задержал ее руку в своей. Маркиза, наблюдая краем глаза, подала знак одному из дюжины лакеев в ливрее и белом парике, стоявших вдоль стен. Тот бросился подавать кресла для Сирен и Рене. Губернатор отпустил Сирен с хорошо рассчитанным сожалением — данью ее красоте, позволяя им пройти в зал.
— Осторожно, — тихо сказал Рене ей на ухо, когда они отошли, — жена губернатора старомодно ревнива.
— Я думала, она любит мужчин помоложе?
— Одно другому не мешает. Она иногда вынуждена утешаться, как большинство жен.
Женщины в колонии так долго были в редкость, что брак по взаимному влечению и чувствам стал обычным делом. Браки по расчету заключались среди состоятельных людей, их становилось все больше по мере того, как крупные земельные владения переходили из одних рук в другие. В колонию приезжали все новые люди, однако иногда бывало нелегко вспомнить, что во Франции дело обстояло совершенно иначе. Там, особенно среди высшей знати, землевладельцев, браки заключались в колыбели без всяких претензий на что-то другое, кроме заботливого соединения семей и капиталов. Измена со стороны мужа не только оправдывалась, но и ожидалась, а после рождения наследника жены могли с должным благоразумием наслаждаться обществом и объятиями любовников. Для Сирен, привыкшей к семьям, где муж и жена работали бок о бок, чтобы прокормиться и одеться, и поддерживали друг друга в болезнях и несчастиях, аристократическое понятие о брачном союзе представлялось холодным и бессмысленным.
Рене она сообщать об этом не собиралась. Она улыбалась и говорила любезные фразы мужчинам и женщинам, которым он ее представлял, потом уселась на свое место слушать музыку.
У выступавшей перед ними молодой женщины, дочери одного плантатора, был приятный чистый голос, и она. не притворялась профессиональной певицей. Под нежно-одобрительными взглядами пухлой дамы — очевидно, ее матери — она весело и жизнерадостно исполняла легкие сельские арии с деликатными намеками на пастушков и пастушек и выводила мелодии, которые были популярны в Оперетте прошлой зимой.
Но вскоре стало ясно, что музыка была лишь предлогом для того, чтобы собраться. Когда певица закончила выступление, вперед вышло трио музыкантов, и стулья снова расставили вдоль стен, чтобы освободить место для танцев. Те, кто не собирался танцевать, направились в соседнюю небольшую комнату, где были приготовлены карточные столы. Был сервирован ужин, причем каждое из разнообразных блюд — от даров моря до птицы, от мяса до десерта — подавалось в отдельной комнате.
Были все, кто хоть что-нибудь из себя представлял: плантаторы из поместий по берегам Миссисипи и залива святого Джона: городские торговцы, адвокаты, нотариусы и врачи; офицеры королевской армии; городские чиновники от смотрителя королевских складов, подрядчика по строительству домов и военных сооружений и генерального прокурора до главного интенданта Мишеля ля Рувийера — самого влиятельного человека в колонии после губернатора.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98