Повернувшись, чтобы впервые прогуляться по деревне, она снова наткнулась на взгляд знакомых угольно-черных глаз. Девушка замерла в нерешительности, не зная, как ей теперь положено приветствовать молодого воина, и стала ждать, что сделает он,
На лице Чингу засияла широкая, искренняя улыбка, от которой у Аманды что-то дрогнуло в груди. Своим глубоким голосом индеец произнес:
— Добро пожаловать, дорогая сестра, Аманда! Добро пожаловать домой!
Неделей позже, сидя в вигваме своей новой семьи, Аманда припоминала первые дни свободной жизни в племени абнаки. После гибели сына Нинчич осталась без мужчины в доме, потому что ее муж был убит на войне много лет назад. И теперь она целиком зависела от милосердия и щедрости других охотников племени, делившихся с ней мясом. Дичь готовили вместе с зерном, бобами и кореньями, которые трудолюбивая женщина и ее маленькие дочки выращивали на поле и собирали в лесу. Но даже несмотря на эти трудности, Аманда ни разу не могла заметить, чтобы при распределении пищи делались какие-то различия между ней и родными детьми. Всю эту неделю она украдкой наблюдала за лицами своих новых родных, опасаясь какого-либо скрытого неприятия или раздражения, но так ничего и не заметила и поверила, что ее принимают за свою искренне, от всей души.
Аманда смотрела, как проворно двигается ее приемная мать в тесном вигваме, Нинчич была невысокой женщиной, располневшей с возрастом, и ее округлое, морщинистое лицо носило на себе отпечаток долгих лет тяжкого труда и недавно свалившегося на нее горя. Черные миндалевидные глаза казались особенно маленькими в сравнении с крупными носом и ртом. Длинные черные волосы, щедро посеребренные сединой, были стянуты в пучок на затылке, и во всем облике чувствовался опыт долгой, нелегкой жизни. Но вот женщина заметила взгляд Аманды и улыбнулась в ответ. Живой огонь, сверкнувший в глубине маленьких черных глаз, мигом изменил все лицо — оно осветилось чистым пламенем материнской любви. Сколько раз Аманда видела это превращение и все же не уставала удивляться! Ведь после того ужасного дня под стенами форта Уильям Генри она уже не надеялась снова испытать по отношению к себе это горячее чувство и вдруг по странной прихоти судьбы сумела найти его возле очага того самого племени, которое уничтожило ее настоящих родителей!
Аманде тут же захотелось посмотреть на своих младших «сестренок». Ведь она росла одна в семье и всегда мечтала иметь братика или сестричку, а вот теперь, совершенно неожиданно, потеряв всех родных, взамен получила сразу двух сестер!
Чолентит — это имя Чингу перевел как Маленькая Птичка, и оно совершенно совпадало с обликом младшей девочки. Ей было около одиннадцати лет, и хотя круглая мордашка носила признаки несомненного сходства с самой Нинчич, черты ее лица казались более пропорциональными и правильными. Это была милая, живая и веселая малышка.
Мамалнунчетто, то есть Пятнистая Лань, в свои тринадцать лет радовала глаз распускавшейся девичьей красотой. С первого же взгляда лицо названой сестры привлекло Аманду своеобразным обаянием. У матери были маленькие, глубоко посаженные глаза, а Мамалнунчетто природа наградила огромными бархатными глазами, почти скрытыми под пушистыми длинными ресницами. В целом черты ее лица были довольно мелкими, но столь изящными, что подходили скорее фарфоровой статуэтке, чем живой девочке. Стройное тело, еще только начинавшее приобретать округлые женские формы, поражало легкостью и грацией.
Обе девочки не скрывали своего восхищения и гордости, глядя на названую сестру, и старались как можно чаще гладить и просто трогать ее светлые волосы, особенно когда все вместе гуляли по деревне, — они словно предлагали окружающим отдать должное этой необычной красоте.
Вся семья с бесконечным терпением относилась к тому, что Аманда совершенно не разбирается в обычаях племени. Ее образование началось с первого же дня, когда Аманде вместе с сестрами поручили аккуратно рассыпать намолоченное зерно для сушки на солнце. Позднее ей показали, как небольшую часть зерна мелют в муку, еще часть запасают в самих вигвамах, подвешивая вдоль стен в больших туесах, а основную часть засыпают в самые большие туеса и закапывают в землю, чтобы пользоваться на протяжении долгой зимы вместе с овощами, орехами и ягодами.
В тусклом отблеске слабого огня в очаге Аманда в который уже раз внимательно разглядывала обстановку вигвама, ставшего теперь ее домом. Внутри стены были украшены яркими цветными ковриками, и на крючках висело множество корзин и туесов самых разных размеров и форм. Так индейцы хранили зерно, семена, вяленое мясо и рыбу — когда пищи было много и находилось, что запасать.
Как и ее сестры и мать, Аманда сидела на низкой скамье, застланной слоями таких же ковров и шкур, что свисали со стен вигвама. Скамьи служили двум целям: на них спали ночью или сидели днем. В самом центре вигвама, в маленьком углублении, обложенном камнями, был устроен очаг, дававший обитателям индейского жилья тепло, свет и возможность готовить пишу. Дым поднимался прямо вверх, скапливался под высокой конической крышей и постепенно уходил через специально устроенную для этого дыру прямо в небо.
Ее семья! Как быстро рассудок свыкся с этими словами и стал это воспринимать совершенно естественно! Всего несколько недель назад она готова была обрушить на этих вот самых людей всю силу своей ненависти и обзывала их дикарями, убийцами, которые отнимают жизни без жалости и без повода! А вот теперь она поняла, что индейцы точно так же способны испытывать горе и что в этой войне им тоже довелось пережить утраты своих близких. Все, что узнала на этой неделе, подталкивало девушку к единственно возможному решению: чем скорее она разорвет узы, терзавшие ей сердце и связывавшие с прошлой жизнью, тем лучше. Пока она не выбросит из головы свое прошлое, ей ни за что не справиться с настоящим. Она обнаружила, что даже в редко выдававшиеся минуты одиночества не имеет возможности позволить себе возвращаться мыслями к прежней жизни и образам тех, кто был ей дорог целую вечность назад. Даже малейший намек на воспоминания вызывал слишком острую душевную боль и смятение. Разве ей станет лучше, если она без конца будет терзаться догадками о том, что подумал Роберт, когда узнал, что его невесту похитили всего за день до свадьбы, или воспоминаниями о теплом взоре дружеских зеленых глаз и их с Адамом прощальном поцелуе? Душевные раны были слишком глубокими и свежими, и Аманда понимала, что не надо их бередить.
Разве будет польза от бесплодных сожалений о том, что закончилось и миновало без следа и никогда уже не вернется? Здравый смысл подсказывал Аманде прекратить эту бесконечную пытку и постараться принять жизнь такой, какая она есть, и смириться с тем, что уготовано ей судьбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94
На лице Чингу засияла широкая, искренняя улыбка, от которой у Аманды что-то дрогнуло в груди. Своим глубоким голосом индеец произнес:
— Добро пожаловать, дорогая сестра, Аманда! Добро пожаловать домой!
Неделей позже, сидя в вигваме своей новой семьи, Аманда припоминала первые дни свободной жизни в племени абнаки. После гибели сына Нинчич осталась без мужчины в доме, потому что ее муж был убит на войне много лет назад. И теперь она целиком зависела от милосердия и щедрости других охотников племени, делившихся с ней мясом. Дичь готовили вместе с зерном, бобами и кореньями, которые трудолюбивая женщина и ее маленькие дочки выращивали на поле и собирали в лесу. Но даже несмотря на эти трудности, Аманда ни разу не могла заметить, чтобы при распределении пищи делались какие-то различия между ней и родными детьми. Всю эту неделю она украдкой наблюдала за лицами своих новых родных, опасаясь какого-либо скрытого неприятия или раздражения, но так ничего и не заметила и поверила, что ее принимают за свою искренне, от всей души.
Аманда смотрела, как проворно двигается ее приемная мать в тесном вигваме, Нинчич была невысокой женщиной, располневшей с возрастом, и ее округлое, морщинистое лицо носило на себе отпечаток долгих лет тяжкого труда и недавно свалившегося на нее горя. Черные миндалевидные глаза казались особенно маленькими в сравнении с крупными носом и ртом. Длинные черные волосы, щедро посеребренные сединой, были стянуты в пучок на затылке, и во всем облике чувствовался опыт долгой, нелегкой жизни. Но вот женщина заметила взгляд Аманды и улыбнулась в ответ. Живой огонь, сверкнувший в глубине маленьких черных глаз, мигом изменил все лицо — оно осветилось чистым пламенем материнской любви. Сколько раз Аманда видела это превращение и все же не уставала удивляться! Ведь после того ужасного дня под стенами форта Уильям Генри она уже не надеялась снова испытать по отношению к себе это горячее чувство и вдруг по странной прихоти судьбы сумела найти его возле очага того самого племени, которое уничтожило ее настоящих родителей!
Аманде тут же захотелось посмотреть на своих младших «сестренок». Ведь она росла одна в семье и всегда мечтала иметь братика или сестричку, а вот теперь, совершенно неожиданно, потеряв всех родных, взамен получила сразу двух сестер!
Чолентит — это имя Чингу перевел как Маленькая Птичка, и оно совершенно совпадало с обликом младшей девочки. Ей было около одиннадцати лет, и хотя круглая мордашка носила признаки несомненного сходства с самой Нинчич, черты ее лица казались более пропорциональными и правильными. Это была милая, живая и веселая малышка.
Мамалнунчетто, то есть Пятнистая Лань, в свои тринадцать лет радовала глаз распускавшейся девичьей красотой. С первого же взгляда лицо названой сестры привлекло Аманду своеобразным обаянием. У матери были маленькие, глубоко посаженные глаза, а Мамалнунчетто природа наградила огромными бархатными глазами, почти скрытыми под пушистыми длинными ресницами. В целом черты ее лица были довольно мелкими, но столь изящными, что подходили скорее фарфоровой статуэтке, чем живой девочке. Стройное тело, еще только начинавшее приобретать округлые женские формы, поражало легкостью и грацией.
Обе девочки не скрывали своего восхищения и гордости, глядя на названую сестру, и старались как можно чаще гладить и просто трогать ее светлые волосы, особенно когда все вместе гуляли по деревне, — они словно предлагали окружающим отдать должное этой необычной красоте.
Вся семья с бесконечным терпением относилась к тому, что Аманда совершенно не разбирается в обычаях племени. Ее образование началось с первого же дня, когда Аманде вместе с сестрами поручили аккуратно рассыпать намолоченное зерно для сушки на солнце. Позднее ей показали, как небольшую часть зерна мелют в муку, еще часть запасают в самих вигвамах, подвешивая вдоль стен в больших туесах, а основную часть засыпают в самые большие туеса и закапывают в землю, чтобы пользоваться на протяжении долгой зимы вместе с овощами, орехами и ягодами.
В тусклом отблеске слабого огня в очаге Аманда в который уже раз внимательно разглядывала обстановку вигвама, ставшего теперь ее домом. Внутри стены были украшены яркими цветными ковриками, и на крючках висело множество корзин и туесов самых разных размеров и форм. Так индейцы хранили зерно, семена, вяленое мясо и рыбу — когда пищи было много и находилось, что запасать.
Как и ее сестры и мать, Аманда сидела на низкой скамье, застланной слоями таких же ковров и шкур, что свисали со стен вигвама. Скамьи служили двум целям: на них спали ночью или сидели днем. В самом центре вигвама, в маленьком углублении, обложенном камнями, был устроен очаг, дававший обитателям индейского жилья тепло, свет и возможность готовить пишу. Дым поднимался прямо вверх, скапливался под высокой конической крышей и постепенно уходил через специально устроенную для этого дыру прямо в небо.
Ее семья! Как быстро рассудок свыкся с этими словами и стал это воспринимать совершенно естественно! Всего несколько недель назад она готова была обрушить на этих вот самых людей всю силу своей ненависти и обзывала их дикарями, убийцами, которые отнимают жизни без жалости и без повода! А вот теперь она поняла, что индейцы точно так же способны испытывать горе и что в этой войне им тоже довелось пережить утраты своих близких. Все, что узнала на этой неделе, подталкивало девушку к единственно возможному решению: чем скорее она разорвет узы, терзавшие ей сердце и связывавшие с прошлой жизнью, тем лучше. Пока она не выбросит из головы свое прошлое, ей ни за что не справиться с настоящим. Она обнаружила, что даже в редко выдававшиеся минуты одиночества не имеет возможности позволить себе возвращаться мыслями к прежней жизни и образам тех, кто был ей дорог целую вечность назад. Даже малейший намек на воспоминания вызывал слишком острую душевную боль и смятение. Разве ей станет лучше, если она без конца будет терзаться догадками о том, что подумал Роберт, когда узнал, что его невесту похитили всего за день до свадьбы, или воспоминаниями о теплом взоре дружеских зеленых глаз и их с Адамом прощальном поцелуе? Душевные раны были слишком глубокими и свежими, и Аманда понимала, что не надо их бередить.
Разве будет польза от бесплодных сожалений о том, что закончилось и миновало без следа и никогда уже не вернется? Здравый смысл подсказывал Аманде прекратить эту бесконечную пытку и постараться принять жизнь такой, какая она есть, и смириться с тем, что уготовано ей судьбой.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94