Из каптерки, что была за перегородкой, Гривня принес прогоревшие в нескольких местах валенки, суконную шапку-ушанку и пропахшую дымом костра старую фуфайку.
От уличного фонаря в бараке было относительно светло. - Ну, миллионер, - сказал Гривня, - блаженствуй. А для сугрева, хочешь, набулькаю? - И достал из-за пазухи знакомую бутылку. - Спасибо. Платить не чем. - А три стольника? - Не для тебя, скотина.
"Если набросится - задушу", - подумал Фидель Михайлович. Ярость его распирала. Он был уверен: с одним - справится. Но Гривня, накачанный "сучком", на "скотину" не отреагировал. Только сказал: - Не хочешь - как хочешь. А жратву тебе принесут.
Он ушел. Слышно было, как по обледенелым ступеням простучали его омоновские ботинки.
Фидель Михайлович принялся менять экипировку. Фуфайка оказалась тесной - лопнула под мышками. Зато шапка и валенки были в самый раз. Потом он готовил себе постель. Кинул на нары тюфяк, но сразу ложиться не стал - от него исходил влажный колодезный холод. Нашел тюфяк посуше - накинул на плечи. Сел у окна. Задумался. Что же все-таки произошло?
Еще два дня назад, в Москве, он строил такие радужные планы! Он покупает комбинат. И уже как хозяин, а точнее, как управляющий, модернизирует производство, он по-умному распорядится деньгами Антонины Леонидовны (он даже не догадывался, что они были уворованы у Тюлева): двести тысяч, которые она ему подарила, пойдут на зарплату рабочим: госпредприятие задолжало им за восемь месяцев, часть, большая, конечно, будет направлена на закупку сырья у тех же задавленных неплатежами леспромхозов. А что касается потребителей, в частности, бруса и обрезной доски, шеф, то есть Ананий Денисович, гарантирует доставку в Швецию тому же Якобу Шимону, притом минуя посредников. Через полгода уже появятся живые деньги - чистая прибыль.
Кредит он вернет, конечно, Антонине Леонидовне. А через два года, если цеха заработают на полную мощность - доперестроечную, - будет миллион в его собственном кармане. Он выкупит сына...
"Выкупил"...
Фидель Михайлович в этом холодном темном бараке осмысливал свои поступки, начиная с того сентябрьского дня, когда по протекции профессора Герчика стал сотрудником фирмы "Лозанд", владелец которой по стопам своего старшего брата карабкался в олигархи, до дня нынешнего, когда соблазненный тем же профессором, очутился в Архангельске на аукционе по продаже недвижимости.
- Вот и выкупил сына, - произнес он вслух, не осуждая и не одобряя себя: и в расчетах бывают просчеты.
В бараке было не на много теплее, чем во дворе под открытым небом. Знобило. И - страшно хотелось есть. Чувство голода время от времени подавляло мысли: правильно ли жил в эти последние полгода, связавши себя с фирмой "Лозанд"?
До этого, прежде, почти восемь лет, в научно-исследовательской лаборатории прогноза, его окружали русские, в большинстве своем изгнанные из ракетных войск, изгнанный за ненадобностью (сам президент объявил Америку стратегическим другом), это были молодые, толковые ребята,. Но среди сотрудников лаборатории были и бездари, лодыри и подлецы, были завистники и стукачи - как и в любом коллективе, а сам руководитель, Капитон Капитонович Белый, проявил себя как наглый вымогатель. Но все это были свои, открытые, как протянутая длань нищего. А здесь, в "Лозанде", русским он оказался один. На что товарищ полковник, вроде Иван Иванович Мишин, то ли чуваш, то ли мордвин, человек умный и предельно хитрый, умеет ловко угодить любому начальнику, и любой начальник, неважно, с каким богом в голове, ему благоволит.
Исключение - Тоня, женщина восточного ума и воинственной отваги, искренне любит Россию и русских, но упрекает русских за их доверчивость, благодушие и открытость. "Ах, если бы русским, - твердила она, - да великоханьское коварство, Америка стояла бы перед Россией на коленях". Эти слова однажды она произнесла в порыве глубокого чувства к Фиделю Михайловичу.
Он помнил все, что она говорила. В её словах было столько нежности и участия! "Жалею, что не русская, - признавалась она, лаская Фиделя. И тут же как будто сама себя спрашивала: - А может, у меня тогда бы не было воинственной непримиримости к любителям чужого? Обворовали мой народ. Как же не разделить с ним его страдания? Меня мой народ знает, потому что меня пытали. И не однажды. Но я держалась на допросах и своим примером показывала товарищам, как нужно держаться. Когда знаешь, за что принимаешь муки, боль уже не боль. Если бы Иисуса не распяли на кресте, никто бы и не помнил, что был такой проповедник первобытного коммунизма".
Это тоже её слова. Но это были и его слова, сказанные при знакомстве с Аркадием Семеновичем Герчиком. Не испытай страданий не за себя лично, а за род человеческий, тебя забудут уже в первом поколении.
Будучи по крови и по духу русским среди нерусских, но хозяев России, Фидель Михайлович понимал, как ему не хватает ненависти к этим иноплеменным хозяевам. Видимо, страдать за Россию надо уметь.
18
Этот весенний солнечный день был начисто испорчен звонком из Архангельска.
Дарьяна Манукяновна в ночной рубахе стояла у окна. По раме открытой форточки прыгала синица, щебетала что-то мартовское.
Из коттеджа просматривался оттаявший асфальт Рублевского шоссе. По нем в сторону Москвы плыли дорогие иномарки - высокие чиновники, главным образом новые русские спешили в столицу приумножать свои капиталы.
Только что уехал Ананий Денисович. Она видела, как из "Форда" выскочил один из охранников, услужливо широкой спиной прикрыл нерезвого в походке шефа. Дарьяна Манукяновна стояла в задумчивой позе. Из Архангельска звонила Антонина Леонидовна. Она сказала мало, но самое важное. Товарищ полковник ей предложил встретиться с Банкиром. Это значит, с бандюгой Тюлевым - на него наехал товарищ полковник, конечно же, с помощью людей Януария Денисовича. И вот теперь неудачу приходится расхлебывать не столько Антонине Леонидовне - она выкрутится - а Фиделю. Где он? Что с ним? Куда его запрятали?
Муж сказал, что могут и убить: ведь он, Ананий, наступил на больной мозоль далеко не рядовому предпринимателю, - самому Тюлеву, вору в законе, члену Северо-Западного политбюро, держателю многомиллионного общака. Для Дарьяны Манукяновны это не было неожиданностью.
А на Фиделя Михайловича у неё такие виды! Далеко не всегда приходится заполучать русского, обладающего талантом аналитика, знатока макроэкономики. Дураков, бесталанных, готовых по-собачьи служить за сотню-другую долларов, сколько угодно. В одной только президентской команде их - легион.
Фидель Михайлович уже стал частью этой элиты. Что выгодно для элиты, он - русский. Как Черномырдин. Как Полунин. Как Ваня Рыбкин. Хотя Ване Рыбкину доверять миллионы нельзя - зазнается, а в случае краха - запьет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
От уличного фонаря в бараке было относительно светло. - Ну, миллионер, - сказал Гривня, - блаженствуй. А для сугрева, хочешь, набулькаю? - И достал из-за пазухи знакомую бутылку. - Спасибо. Платить не чем. - А три стольника? - Не для тебя, скотина.
"Если набросится - задушу", - подумал Фидель Михайлович. Ярость его распирала. Он был уверен: с одним - справится. Но Гривня, накачанный "сучком", на "скотину" не отреагировал. Только сказал: - Не хочешь - как хочешь. А жратву тебе принесут.
Он ушел. Слышно было, как по обледенелым ступеням простучали его омоновские ботинки.
Фидель Михайлович принялся менять экипировку. Фуфайка оказалась тесной - лопнула под мышками. Зато шапка и валенки были в самый раз. Потом он готовил себе постель. Кинул на нары тюфяк, но сразу ложиться не стал - от него исходил влажный колодезный холод. Нашел тюфяк посуше - накинул на плечи. Сел у окна. Задумался. Что же все-таки произошло?
Еще два дня назад, в Москве, он строил такие радужные планы! Он покупает комбинат. И уже как хозяин, а точнее, как управляющий, модернизирует производство, он по-умному распорядится деньгами Антонины Леонидовны (он даже не догадывался, что они были уворованы у Тюлева): двести тысяч, которые она ему подарила, пойдут на зарплату рабочим: госпредприятие задолжало им за восемь месяцев, часть, большая, конечно, будет направлена на закупку сырья у тех же задавленных неплатежами леспромхозов. А что касается потребителей, в частности, бруса и обрезной доски, шеф, то есть Ананий Денисович, гарантирует доставку в Швецию тому же Якобу Шимону, притом минуя посредников. Через полгода уже появятся живые деньги - чистая прибыль.
Кредит он вернет, конечно, Антонине Леонидовне. А через два года, если цеха заработают на полную мощность - доперестроечную, - будет миллион в его собственном кармане. Он выкупит сына...
"Выкупил"...
Фидель Михайлович в этом холодном темном бараке осмысливал свои поступки, начиная с того сентябрьского дня, когда по протекции профессора Герчика стал сотрудником фирмы "Лозанд", владелец которой по стопам своего старшего брата карабкался в олигархи, до дня нынешнего, когда соблазненный тем же профессором, очутился в Архангельске на аукционе по продаже недвижимости.
- Вот и выкупил сына, - произнес он вслух, не осуждая и не одобряя себя: и в расчетах бывают просчеты.
В бараке было не на много теплее, чем во дворе под открытым небом. Знобило. И - страшно хотелось есть. Чувство голода время от времени подавляло мысли: правильно ли жил в эти последние полгода, связавши себя с фирмой "Лозанд"?
До этого, прежде, почти восемь лет, в научно-исследовательской лаборатории прогноза, его окружали русские, в большинстве своем изгнанные из ракетных войск, изгнанный за ненадобностью (сам президент объявил Америку стратегическим другом), это были молодые, толковые ребята,. Но среди сотрудников лаборатории были и бездари, лодыри и подлецы, были завистники и стукачи - как и в любом коллективе, а сам руководитель, Капитон Капитонович Белый, проявил себя как наглый вымогатель. Но все это были свои, открытые, как протянутая длань нищего. А здесь, в "Лозанде", русским он оказался один. На что товарищ полковник, вроде Иван Иванович Мишин, то ли чуваш, то ли мордвин, человек умный и предельно хитрый, умеет ловко угодить любому начальнику, и любой начальник, неважно, с каким богом в голове, ему благоволит.
Исключение - Тоня, женщина восточного ума и воинственной отваги, искренне любит Россию и русских, но упрекает русских за их доверчивость, благодушие и открытость. "Ах, если бы русским, - твердила она, - да великоханьское коварство, Америка стояла бы перед Россией на коленях". Эти слова однажды она произнесла в порыве глубокого чувства к Фиделю Михайловичу.
Он помнил все, что она говорила. В её словах было столько нежности и участия! "Жалею, что не русская, - признавалась она, лаская Фиделя. И тут же как будто сама себя спрашивала: - А может, у меня тогда бы не было воинственной непримиримости к любителям чужого? Обворовали мой народ. Как же не разделить с ним его страдания? Меня мой народ знает, потому что меня пытали. И не однажды. Но я держалась на допросах и своим примером показывала товарищам, как нужно держаться. Когда знаешь, за что принимаешь муки, боль уже не боль. Если бы Иисуса не распяли на кресте, никто бы и не помнил, что был такой проповедник первобытного коммунизма".
Это тоже её слова. Но это были и его слова, сказанные при знакомстве с Аркадием Семеновичем Герчиком. Не испытай страданий не за себя лично, а за род человеческий, тебя забудут уже в первом поколении.
Будучи по крови и по духу русским среди нерусских, но хозяев России, Фидель Михайлович понимал, как ему не хватает ненависти к этим иноплеменным хозяевам. Видимо, страдать за Россию надо уметь.
18
Этот весенний солнечный день был начисто испорчен звонком из Архангельска.
Дарьяна Манукяновна в ночной рубахе стояла у окна. По раме открытой форточки прыгала синица, щебетала что-то мартовское.
Из коттеджа просматривался оттаявший асфальт Рублевского шоссе. По нем в сторону Москвы плыли дорогие иномарки - высокие чиновники, главным образом новые русские спешили в столицу приумножать свои капиталы.
Только что уехал Ананий Денисович. Она видела, как из "Форда" выскочил один из охранников, услужливо широкой спиной прикрыл нерезвого в походке шефа. Дарьяна Манукяновна стояла в задумчивой позе. Из Архангельска звонила Антонина Леонидовна. Она сказала мало, но самое важное. Товарищ полковник ей предложил встретиться с Банкиром. Это значит, с бандюгой Тюлевым - на него наехал товарищ полковник, конечно же, с помощью людей Януария Денисовича. И вот теперь неудачу приходится расхлебывать не столько Антонине Леонидовне - она выкрутится - а Фиделю. Где он? Что с ним? Куда его запрятали?
Муж сказал, что могут и убить: ведь он, Ананий, наступил на больной мозоль далеко не рядовому предпринимателю, - самому Тюлеву, вору в законе, члену Северо-Западного политбюро, держателю многомиллионного общака. Для Дарьяны Манукяновны это не было неожиданностью.
А на Фиделя Михайловича у неё такие виды! Далеко не всегда приходится заполучать русского, обладающего талантом аналитика, знатока макроэкономики. Дураков, бесталанных, готовых по-собачьи служить за сотню-другую долларов, сколько угодно. В одной только президентской команде их - легион.
Фидель Михайлович уже стал частью этой элиты. Что выгодно для элиты, он - русский. Как Черномырдин. Как Полунин. Как Ваня Рыбкин. Хотя Ване Рыбкину доверять миллионы нельзя - зазнается, а в случае краха - запьет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78