Священник Йон был другим; Сигрид все больше и больше понимала теперь, почему его, вопреки всему, многие любят в деревне. Он не был наделен взором, видящим великое, как Энунд, и он не требовал от людей большего, чем они могли сделать. Он, как и все остальные, преодолевал повседневные трудности. И он справлялся с ними по своему разумению.
Размышляя об этом, она постепенно пришла к мысли о том, что оба они были правы. Бог был «агапе», любовью настолько великой, что человек не в состоянии был постичь ее, как сказал когда-то Эльвир, но «агапе» могло также быть любовью повседневной…
К Богу ведет множество путей, сказал Энунд.
Проходили часы, но Сигрид не могла заснуть. В конце концов она встала и вышла из дома.
На северо-востоке небо полыхало над холмами, отражаясь на поверхности фьорда. Звезды казались бледными белой ночью, деревья стояли неподвижно, словно выточенные из темного камня.
Она вздрогнула, услышав треск ветки, но потом улыбнулась: через двор проскакал заяц.
В ночное время многие не спали.
Она вспомнила, как однажды ходила за пивом для Эльвира; Хьяртан Эскимосское Чучело валялся во дворе пьяный и напугал ее.
Но Хьяртан никогда не будет больше валяться пьяным во дворе, и небылицы его она слышала в последний раз. Он был похоронен с Грьетгардом в Эстердалене; он отчаянно сражался на стороне Грьетгарда, пока не погиб.
Сигрид вдруг стало жалко старого выдумщика.
Она села на скамью, сложив на коленях руки и прислонившись головой к стене. Но она не могла успокоиться, встала и снова принялась ходить туда-сюда по двору.
Заскулила дворовая собака, и она пошла к ней, чтобы поговорить. Но пес оскалил зубы.
Множество мыслей проносилось в ее голове. Сигрид чувствовала себя уставшей и одновременно удивительно бодрой, и ее мысленные картины были ясные, как утреннее небо. Казалось, ее воспоминания и то, о чем она слышала, теперь ожили.
Она вспомнила, что сказал Кальв о смерти Турира, когда она спросила у него, откуда король узнал, что юноша гостил у короля Кнута.
Кальв сказал, что какой-то человек рассказал королю о браслете короля Кнута. Она спросила, откуда он узнал об этом.
— Я и сам удивлялся, откуда, — ответил Кальв, — и я узнал об этом только перед самой смертью юноши. Я стоял рядом с ним и тщетно пытался в последний раз упросить короля смилостивиться над ним.
И тут вышла его жена Турира. Она шла с опущенной головой, медленно, словно скорбя. Но я заметил выражение ее лица, когда она посмотрела на Турира, и глаза ее сверкали ненавистью.
«Я говорила тебе, что поплатишься за свою измену», прошептала она.
— Турир что-нибудь ответил? — спросила Сигрид.
— Он рассмеялся, — сказал Кальв. — А потом сказал: «Я рад, что ты доказала, что заслуживаешь этого, так что мне не приходится раскаиваться».
Они умерли как мужчины, оба ее сына, без слез и жалоб. Она думала о том, вспомнили ли они последние слова Эльвира, сказанные им: «Что бы ни случилось, вы должны быть храбрыми!»
Она вдруг мысленно представила себе Эльвира, его лицо, когда он лежал у входа в зал в Мэрине; она видела, с каким трудом он выдавливает из себя слова.
Он сказал, что еще не выстрадал все, что заслужил. Епископ Гримкелль говорил о том, что в смерти он получит искупление грехов, но она не понимала тогда, что он имеет в виду. И Энунд говорил, что он умер хорошей смертью.
И когда уже начали петь птицы и на небе начал разгораться летний пожар, до Сигрид постепенно дошла истина. Смерть Эльвира была подобна летнему закату, когда небо остается светлым и лишь на короткий миг тускнеет, чтобы потом воспламениться с наступлением нового дня. Она поняла теперь, что для Эльвира не страшен был никакой очистительный огонь, потому что он жаждал искупления; он искал очищения.
Что касается мести — то мстить пристало Господу, как сказал Энунд. Эльвир хотел быть последним, жаждущим мести.
Сигрид же искала способ отомстить и настраивала своих сыновей против короля. И — нет, она мысленно отшатнулась от самой себя! Но она все же заставила себя додумать эту мысль до конца: разве она сама не толкала их на смерть?
Нет, это король Олав виноват в том, что произошло, сурово подумала она. Он мог бы заключить мир с ее сыновьями и спасти обоих, когда Кальв просил о Турире. Но тут она снова вспомнила слова Энунда: вину нельзя разделить с кем-то. Дурные поступки короля не оправдывали ее.
И что она сделала, чтобы раскрыть перед сыновьями мысли Эльвира, как это она однажды собиралась сделать? Ее больше занимали мысли о мести, о наследстве и богатстве для ее сыновей, о выкупе, который, как ей казалось, они должны были получить, чем о более ценном наследстве, которое никто у них не мог отнять.
И тут она подумала, что была несправедлива к самой себе. Первое время она пыталась понять мысли Эльвира, но это ей так и не удалось. И никто не мог ей помочь в этом. Тем не менее ей было бы куда легче понять слова Эльвира о любви, если бы она смогла побороть в себе ненависть к королю.
Она утешала себя тем, что Грьетгард с помощью Энунда смог кое-что понять. Но даже он отшвыривал все это в сторону, когда им овладевал гнев…
И она вдруг подумала со страхом, что не знает наверняка, обрели ли ее сыновья мир и спасение. Грьетгард умер в гневе и ярости, Турир — с презрением к той, которой он изменил.
Сигрид снова села. Закрыв глаза, она попробовала молиться; она цеплялась за молитву, как за скалу в море. Но мысли перехлестывали через ее молитвы, словно морской прибой.
Постепенно шторм в ней улегся, она вдруг услышала пение птиц, журчащее и переливчатое, словно легкая рябь возле берега в солнечный день.
И когда она наконец открыла глаза навстречу новому дню, ей показалось, что свет ворвался в нее, свет божественной любви и всепрощения.
И она опустила голову и стала благодарить Бога за эту милость, за то что он взял на себя тяжесть грехов человеческих. Ее сыновья приняли крещение, как того пожелал Эльвир; и даже если они и грешили, они умерли как христиане и были приняты Богом. И даже если им предстоит мучиться в очистительном огне, будь то обычные семь дней или более длительный срок, они получат спасение.
Возможно, живым приходится куда хуже… Она подумала о Хелене, Хелене Грьетгарда. Она ходила бледная и притихшая; она слушалась Сигрид, но была холодна с ней, почти ни с кем не разговаривая, она отказывалась выйти замуж, хотя многие дворовые парни не прочь были жениться на ней. И вот она ходила одна, незамужняя в свои двадцать лет. Сигрид чувствовала за нее ответственность, но ей не хотелось принуждать ее. И она не знала, что ей делать.
«Будь добра с Хеленой», — сказал ей Грьетгард.
Она вздрогнула, увидев во дворе человека; это был один из дозорных с вершины холма.
— Корабль Кальва Арнисона подходит к фьорду, — сказал он Сигрид, увидев ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69