— Тебе не придется стыдиться своего платья, потому что ты будешь носить роскошные одежды и достигнешь вершины богатства, почета и красоты.
— А узнаю ли я радость, буду ли счастливой?
— Ты изведаешь радость и будешь счастливой. Но не в пору радости, а в пору величайшей печали предопределено тебе узнать цену истинного счастья. Ты станешь родоначальницей нового поколения любящих и праведных, которое родится от плоти и крови твоей и одного из тех двоих.
Нанаи настойчиво сказала:
— Я хочу узнать его имя.
— Такой милости не явили мне боги, дочь Гамадана. Но я дам тебе совет. На лугу богача Сина-Эля растет древний сказочный цветок, золотой и многолистый. Днем он раскрывает лепестки и обращает их к солнцу. Но с наступлением ночи он свертывается, опускает головку к земле и становится похожим на колокольчик. Говорят, многие слышали его звон в полночь при полнолунии. Но может, это пустые толки. Ступай на этот луг и отыщи в траве цветок. Если он подымет головку под твоим теплым дыханием, значит, он ответит тебе. Опустись перед ним на колени и шепотом скажи ему имена, дорогие твоему сердцу. При чьем имени бутон раскроется, тот и предназначен тебе судьбой. Нынче ночью как раз полнолуние. Ступай, а я попрошу Иштар помочь тебе.
— Я вся дрожу, тетушка Таба, мне страшно от твоего рассказа. Прошу тебя, проводи меня на луг Сина-Эля. У меня не хватит духу пойти туда одной.
Старуха отрицательно покачала головой.
— Мне нельзя, цветок скажет только тебе.
— Значит, я должна пойти туда совсем одна?
— Совсем одна, — кивнула старуха. — Перед уходом из дому помолись Энлилю. А как ступишь на луг, молись небесной Иштар.
Нанаи поступила, как велела Таба.
В эту ночь высыпало необычайно много звезд. Они расцвели золотом, и в воздухе дрожали многолистые кроны их венчиков. Они трепетали в волшебном свете луны, похожие на сказочный цветок. Вокруг звезд клубилась голубоватая мгла.
Около полуночи Нанаи стояла за оградой имения, залитая светом луны, и смотрела на волнующиеся травы.
Ее воображение было взбудоражено, сердце сжималось от страха, а губы лихорадочно шептали молитвы.
Наконец, собравшись с духом, Нанаи перепрыгнула каменную ограду и попала на мягкую траву. Стебли были высокие, почти до колен. На листьях серебрилась роса, и скоро ее ноги и подол платья стали мокрыми. Прохладная роса умерила жар, вдруг охвативший ее. Она вздрогнула, когда, не пройдя и половины луга, увидела золотистый венчик цветка.
Нанаи подкралась к нему и тихонько опустилась на колени.
Словно в забытьи приблизила она губы к чашечке цветка, подышала на него, шепотом произнесла имя того, кто, подобно редкой жемчужине в морской глубине, таился на дне ее сердца:
— Набусардар.
От теплого дыхания лепестки пробудились и раскрылись полукружьем навстречу небу, словно их коснулось живительное солнце. Открылась только правая половина, согретая ее дыханием.
Нанаи шепнула второе имя, светившее во тьме, словно луч:
— Устига.
И тогда ожила и раскрылась вторая половина цветка.
Распустившись в неурочный час, когда на земле царит бог Син, цветок смотрел в лицо луне точно так же, как смотрят цветы в лицо солнца днем, во время царствования бога Шамаша.
Раскинув крылья лепестков, он безмолвно говорил ей, что, подобно оси, соединяющей два колеса, жизнь Нанаи соединит две жизни, — Набусардара и Устиги.
Так ей открылась тайна грядущего. Едва осознав это, она почувствовала, что вся дрожит от холода. Нанаи плотнее запахнулась в одежды и встала.
Скрипнули двери во дворе имения. Ночной сторож отправился дозором. Нанаи испугалась, что ее примут за вора и принялась бежать. За спиной залаяла собака. Но Нанаи, перепрыгнув через ограду, уже бежала тропинкой между рядами густой высокой фасоли. Потом, миновав кунжутное поле, вышла на тропку, ведущую к хижине тетушки Табы.
Таба не ложилась спать и курила благовонные травы в честь богов.
За этим занятием ее и застала Нанаи. Старуха открыла ей дверь и она вбежала в дом.
Обе женщины смотрели друг на друга вопрошающе.
Первой заговорила Таба:
— Ты была на лугу Сина-Эля?
— Цветок ответил мне, тетушка Таба. — И Нанаи прижалась к ее груди. — Один из них Набусардар, другой — Устига.
— Крепись, дорогая, приласкала ее старуха. — Пока ты была на лугу, к твоему отцу приезжали на колеснице солдаты Эсагилы и хотели увезти тебя. Они только что обратно отправились в Вавилон.
— Гиены! — зарыдала Нанаи. Таба усадила ее на табурет и погладила шершавой рукой по голове.
— Нельзя поддаваться слабости, а в слабости — слезам, — успокаивала она ее, — надо действовать, действовать быстро и разумно. Я придумала, как нам быть. Ты пойдешь в Вавилон и найдешь дворец Набусардара в Борсиппе. Там живет его преданнейшая невольница Тека, которую я знала в молодости. Она добрая женщина и посоветует тебе, как быть дальше. Она будет опекать тебя вместо меня. Только не говори ей, что я жива. Скажи, что я умерла.
Нанаи глубоко вздохнула.
— Искать защиты у Набусардара? А как же другой? Как Устига? Ты ведь сказала, что моя жизнь соединит их жизни.
— Другой? — Старуха задумалась, потом строго посмотрела ей в глаза.
— Он перс, а для врага у Гамаданов наготове только одно: меч!
— Но Устига, кроме того, и человек, и как человек он лучше всех, кого я до сих пор знала.
— Он перс, и только это ты должна помнить. Если ты забудешь об этом, всех нас постигнет несчастье.
Возможно, Таба права, советуя укрыться у Набусардара. Разве Нанаи не имеет права просить у него убежища? С ее помощью ему удалось поймать персидского шпиона. За свою услугу она вправе надеяться на его защиту перед Эсагилой.
— А вдруг Набусардар подумает, — испугалась Нанаи, — что я пришла к нему как бесстыжая распутница? Нет, тогда я заколю его кинжалом.
Таба в изумлении слушала эти речи. Она поднялась с пола, где снова колдовала над миской с елеем, взяла миску, покрытую лоскутом черной материи, и поставила на полку к связкам лекарственных растений, плодов и древесной коры. Потом наглухо задернула тайник плотной шерстяной занавеской.
После этого она села рядом с Нанаи, взяла ее руку в свою и серьезно сказала:
— В тебе настоящая кровь Гамаданов, но все-таки лучше покориться Набусардару, чем Эсагиле,
— И согрешить против чести и совести? Ведь любить, пусть это будет даже сам Набусардар, еще не значит — во всем уступать. Разве любовь измеряется слабостью сердца? О величии любви можно судить только по мужеству и возвышенности поступков, которые совершаются во имя ее.
— Ах, Нанаи, сейчас не до сердечных переживаний. Не по своей воле ты пойдешь искать во дворце Набусардара защиты от Эсагилы.
Нанаи горько усмехнулась.
— Будущее покажет тебе, — твердила Таба, — что я права.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171 172 173 174 175 176 177 178 179 180 181 182 183 184 185 186 187 188 189 190 191 192 193 194 195 196 197 198 199 200 201 202 203 204 205 206 207 208 209 210 211 212 213 214 215 216 217