Выругавшись и в сердцах двинув кулаком по стволу, центурион подскочил и ухватился за нижнюю ветку. Через какое-то время он добрался до своего легионера, оседлавшего толстый, отходивший в сторону сук.
— В следующий раз, когда мне потребуется наблюдатель, я, к хренам собачьим, возьму эту работенку на себя. А не стану поручать ее полуслепому куренку.
Устроившись рядом с Пираксом, он поглядел на лесную просеку и ужаснулся. Тонкие алые линии легионеров захлестывали многоцветные волны вражеских сил. Некое подобие боевого порядка сохранял лишь арьергард. Получалось, что Вителлий и Катон оплошали, а бедолага Веспасиан завел людей в западню. Что, судя по всему, оборачивалось резней. И немалой.
— Что нам делать теперь, командир?
— Делать? А что мы можем сделать?
— Может, нам попытаться добраться до Плавтия? Или до кораблей, командир?
— Ну, во всяком случае им, — Макрон с горечью ткнул в сторону леса, — мы вряд ли поможем. Подождем. Глядишь, чего-нибудь и дождемся.
— Чего именно, командир?
— Не имею ни малейшего представления.
Они помолчали, глядя, как дикари теснят их товарищей. Это была уже не битва, а кровавая бойня. Видеть, как гибнет ставший для него домом, семьей и средоточием всех прочих радостей легион, было невыносимо, и суровый центурион украдкой смахнул с ресниц влагу.
— Командир?
— Что?
— Глянь-ка туда.
Макрон посмотрел, и глаза его моментально просохли. Жжение в груди сменил ледяной холод отчаяния. Если в нем еще теплилась мизерная надежда на чудо, то теперь с ней было покончено. Еще один поток бриттов катился по просеке, чтобы окончательно решить судьбу легиона.
Римляне изнемогали под бешеным натиском ревущей орды. Катон, мало чем отличаясь от прочих, терял последние силы. Щит словно гиря оттягивал руку, а разящие выпады свелись к коротким, едва достигавшим цели тычкам. Однако юноша все еще удерживал меч и, с мучительной ясностью сознавая, что роковой момент приближается, был полон решимости биться до последнего вздоха. Товарищи гибли у него на глазах. Пал Бестия, атакованный сразу тремя дикарями. Он опрокинулся навзничь с залитым кровью лицом, разрубленным так, что были видны кости. О скорой развязке говорило и то, что к сражающимся присоединился легат. Считая свой легион обреченным, он искал достойной его звания смерти. Боевые кличи римских солдат и дикий, неистовый вой туземцев мешались с бранью и воплями раненых, но вопили лишь бритты. Получивших тяжелые повреждения римлян тут же добивали соседи, чтобы не оставлять их в живых на потеху жестокосердым, не знающим жалости дикарям. Трава под ногами сделалась скользкой от крови, что было чревато роковыми последствиями для дерущихся, не давая, впрочем, особого преимущества никому.
Легат сражался столь яростно и самозабвенно, что повергал в изумление подчиненных, привыкших видеть в нем холодного и сурового ревнителя дисциплины, но никак не бойца. Причина такой разительной перемены коренилась в осознанном решении Веспасиана. Он сказал себе, что перед лицом неминуемой гибели для него важнее быть не воплощенным символом отстраненного аристократического спокойствия, а рядовым действующим солдатом, являя легионерам пример окрыляющей, безумной отваги. Презирая опасность, легат устремлялся в самую гущу врага, рубил, колол, разил наповал и при этом, словно заговоренный, оставался целехонек, в то время как люди вокруг него падали один за другим.
Однако, несмотря на стойкость и мужество римлян, дравшихся, казалось, тем доблестнее, чем свирепее делались наступающие, бритты нисколько не сомневались в своей конечной победе. А поскольку маневр с копьями нанес им сильный урон, увенчать этот триумф должно было поголовное истребление всего легиона.
Позади воющей толпы варваров носилась туда-сюда колесница, с высоты которой рослый, богато разряженный бритт отдавал своим людям приказы и мановением копья посылал в битву все новые и новые полчища дикарей. Устранение варварского вождя теоретически могло бы переменить ход сражения, но, к сожалению, реальных возможностей к тому не имелось, ибо весь римский резерв был уже брошен в бой. Шанс достать Тогодумна без группы прорыва равнялся нулю, и мысль о том, каким гоголем будет к вечеру выглядеть этот царек, приводила Веспасиана в неистовство, побуждая его с еще большим ожесточением бросаться навстречу врагу.
Время шло, обе линии римлян распались на маленькие отряды солдат, продолжавших отважно сопротивляться вражескому напору. Все, даже самые эфемерные надежды на перелом в битве развеялись, и бойцы дрались теперь лишь за то, чтобы продержаться на пару мгновений подольше и успеть за это время убить кого-нибудь из дикарей.
В ходе боя Катон оказался в составе тесно сбившейся полусотни солдат, окруженной примерно двумя сотнями бриттов. Вышло так, что ему выпало схватиться с могучим варваром огромного роста, совершенно нагим, если не считать покрывавших все его тело замысловатых кельтских узоров. Издав оглушительный боевой вопль, бритт взмахнул длинным двуручным мечом с явным намерением раскроить римскому хлюпику череп. Собрав последние силы, Катон вскинул щит, тот, расколовшись от верха до центра, выдержал страшный удар, но рука юноши вмиг онемела. Утратившие чувствительность пальцы разжались, щит ткнулся в песок, и варвар расхохотался, потешаясь над беспомощной жертвой. Мощный толчок в грудь бросил Катона наземь, меч при падении выскользнул из руки и улетел за какую-то кочку. С торжествующим ревом бритт занес свой клинок для последнего, рокового удара.
Однако торжествовать ему было рано. Прежде чем руки варвара опустились, перед ним вырос Веспасиан. Удар, который должен был покончить с Катоном, пришелся на его щит.
В ответ легат сделал выпад, целя вверх, в горло врага, но варвар легко отклонился. Судя по всему, он был не только рослым и сильным, но и умелым бойцом, Чуть попятившись, противники замерли, оценивая друг друга, готовые в любой миг совершись смертоносный бросок.
На какой-то момент схватка вокруг них затихла. И бритты, и римляне напряглись, словно поединок между огромным варваром и легатом мог решить исход боя. Противники медлили, хорошо понимая, что любое ошибочное движение может стать для кого-то из них роковым И в этот миг к шуму сражения примешались какие-то звуки, смутно напоминающие отдаленное пение труб. Катон, все еще валявшийся на земле, решил, что удар исполина повредил ему слух, и потряс головой, чтобы избавиться от докучного звона. Однако пение повторилось, и оно вовсе не походило на хриплый рев кельтских рожков!
Веспасиан содрогнулся, не веря ушам. Где-то трубили к атаке. Это могла быть помощь, но откуда ей быть? «Неоткуда, — сказал он себе, — даже и не надейся».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84