Казалось, эта отчаянная
голова для того только и выскочила, чтоб еще раз бросить последний взгляд
на все предметы и мысленно проститься со всеми светскими удовольствиями. Но
она не успела в своем намерении: крокодил вновь собрался с силами, глотнул
- и вмиг она снова исчезла, в этот раз уже навеки. Это появление и
исчезновение еще живой человеческой головы было так ужасно, но вместе с тем
- от быстроты ли и неожиданности действия или вследствие падения с носу
очков - заключало в себе что-то до того смешное, что я вдруг и совсем
неожиданно фыркнул; но, спохватившись, что смеяться в такую минуту мне в
качестве домашнего друга неприлично, обратился тотчас же к Елене Ивановне и
с симпатическим видом сказал ей:
- Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!
Не могу даже и подумать выразить, до какой степени было сильно волнение
Елены Ивановны в продолжение всего процесса. Сначала, после первого крика,
она как бы замерла на месте и смотрела на представлявшуюся ей кутерьму,
по-видимому, равнодушно, но с чрезвычайно выкатившимися глазами; потом
вдруг залилась раздирающим воплем, но я схватил ее за руки. В это мгновение
и хозяин, сначала тоже отупевший от ужаса, вдруг всплеснул руками и
закричал, глядя на небо:
- О мой крокодиль, о мейн аллерлибстер Карльхен! Муттер, муттер, муттер!
На этот крик отворилась задняя дверь и показалась муттер, в чепце, румяная,
пожилая, но растрепанная, и с визгом бросилась к своему немцу.
Тут-то начался содом: Елена Ивановна выкрикивала, как исступленная, одно
только слово: "Вспороть! вспороть!" - и бросалась к хозяину и к муттер,
по-видимому, упрашивая их - вероятно, в самозабвении - кого-то и за что-то
вспороть. Хозяин же и муттер ни на кого из нас не обращали внимания: они
оба выли, как телята, около ящика.
- Он пропадиль, он сейчас будет лопаль, потому что он проглатиль ганц
чиновник! - кричал хозяин.
- Унзер Карльхен, унзер аллерлибстер Карльхен вирд штербен! - выла хозяйка.
- Мы сиротт и без клеб! - подхватывал хозяин.
- Вспороть, вспороть, вспороть! - заливалась Елена Ивановна, вцепившись в
сюртук немца.
- Он дразниль крокодиль, - зачем ваш муж дразниль крокодиль! - кричал,
отбиваясь, немец, - вы заплатит, если Карльхен вирд лопаль, - дас вар мейн
зон, дас вар мейн айнцигер зон!
Признаюсь, я был в страшном негодовании, видя такой эгоизм заезжего немца и
сухость сердца в его растрепанной муттер; и не менее беспрерывно
повторяемые крики Елены Ивановны: "Вспороть, вспороть!" - еще более
возбуждали мое беспокойство и увлекли наконец все мое внимание, так что я
даже испугался... Скажу заранее - странные сии восклицания были поняты мною
совершенно превратно: мне показалось, что Елена Ивановна потеряла на
мгновение рассудок, но тем не менее, желая отмстить за погибель любезного
ей Ивана Матвеича, предлагала, в виде следуемого ей удовлетворения,
наказать крокодила розгами. А между тем она разумела совсем другое. Не без
смущения озираясь на дверь, начал я упрашивать Елену Ивановну успокоиться
и, главное, не употреблять щекотливого слова "вспороть". Ибо такое
ретроградное желание здесь, в самом сердце Пассажа и образованного
общества, в двух шагах от той самой залы, где, может быть, в эту самую
минуту господин Лавров читал публичную лекцию, - не только было невозможно,
но даже немыслимо и с минуты на минуту могло привлечь на нас свистки
образованности и карикатуры г-на Степанова. К ужасу моему, я немедленно
оказался прав в пугливых подозрениях моих: вдруг раздвинулась занавесь,
отделявшая крокодильную от входной каморки, в которой собирали четвертаки,
и на пороге показалась фигура с усами, с бородой и с фуражкой в руках,
весьма сильно нагибавшаяся верхнею частью тела вперед и весьма
предусмотрительно старавшаяся держать свои ноги за порогом крокодильной,
чтоб сохранить за собой право не заплатить за вход.
- Такое ретроградное желание, сударыня, - сказал незнакомец, стараясь не
перевалиться как-нибудь к нам и устоять за порогом, - не делает чести
вашему развитию и обусловливается недостатком фосфору в ваших мозгах. Вы
немедленно будете освистаны в хронике прогресса и в сатирических листках
наших...
Но он не докончил: опомнившийся хозяин, с ужасом увидев человека,
говорящего в крокодильной и ничего за это не заплатившего, с яростию
бросился на прогрессивного незнакомца и обоими кулаками вытолкал его в шею.
На минуту оба скрылись из глаз наших за занавесью, и тут только я наконец
догадался, что вся кутерьма вышла из ничего; Елена Ивановна оказалась
совершенно невинною: она отнюдь и не думала, как уже заметил я выше,
подвергать крокодила ретроградному и унизительному наказанию розгами, а
просто-запросто пожелала, чтоб ему только вспороли ножом брюхо и таким
образом освободили из его внутренности Ивана Матвеича.
- Как! ви хатит, чтоб мой крокодиль пропадиль! - завопил вбежавший опять
хозяин, - нетт, пускай ваш муж сперва пропадиль, а потом крокодиль!.. Мейн
фатер показаль крокодиль, мейн гросфатер показаль крокодиль, мейн зон будет
показать крокодиль, и я будет показать крокодиль! Все будут показать
крокодиль! Я ганц Европа известен, а ви неизвестен ганц Европа и мне платит
штраф.
- Я, я! - подхватила злобная немка, - ми вас не пускайт, штраф, когда
Карльхен лопаль!
- Да и бесполезно вспарывать, - спокойно прибавил я, желая отвлечь Елену
Ивановну поскорее домой, - ибо наш милый Иван Матвеич, по всей вероятности,
парит теперь где-нибудь в эмпиреях.
- Друг мой, - раздался в эту минуту совершенно неожиданно голос Ивана
Матвеича, изумивший нас до крайности, - друг мой, мое мнение - действовать
прямо через контору надзирателя, ибо немец без помощи полиции не поймет
истины.
Эти слова, высказанные твердо, с весом и выражавшие присутствие духа
необыкновенное, сначала до того изумили нас, что мы все отказались было
верить ушам нашим. Но, разумеется, тотчас же подбежали к крокодильному
ящику и столько же с благоговением, сколько и с недоверчивостью слушали
несчастного узника. Голос его был заглушенный, тоненький и даже крикливый,
как будто выходивший из значительного от нас отдаления. Похоже было на то,
когда какой-либо шутник, уходя в другую комнату и закрыв рот обыкновенной
спальной подушкой, начинает кричать, желая представить оставшейся в другой
комнате публике, как перекликаются два мужика в пустыне или будучи
разделены между собою глубоким оврагом, - что я имел удовольствие слышать
однажды у моих знакомых на святках.
- Иван Матвеич, друг мой, итак, ты жив! - лепетала Елена Ивановна.
- Жив и здоров, - отвечал Иван Матвеич, - и благодаря всевышнего проглочен
без всякого повреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11
голова для того только и выскочила, чтоб еще раз бросить последний взгляд
на все предметы и мысленно проститься со всеми светскими удовольствиями. Но
она не успела в своем намерении: крокодил вновь собрался с силами, глотнул
- и вмиг она снова исчезла, в этот раз уже навеки. Это появление и
исчезновение еще живой человеческой головы было так ужасно, но вместе с тем
- от быстроты ли и неожиданности действия или вследствие падения с носу
очков - заключало в себе что-то до того смешное, что я вдруг и совсем
неожиданно фыркнул; но, спохватившись, что смеяться в такую минуту мне в
качестве домашнего друга неприлично, обратился тотчас же к Елене Ивановне и
с симпатическим видом сказал ей:
- Теперь капут нашему Ивану Матвеичу!
Не могу даже и подумать выразить, до какой степени было сильно волнение
Елены Ивановны в продолжение всего процесса. Сначала, после первого крика,
она как бы замерла на месте и смотрела на представлявшуюся ей кутерьму,
по-видимому, равнодушно, но с чрезвычайно выкатившимися глазами; потом
вдруг залилась раздирающим воплем, но я схватил ее за руки. В это мгновение
и хозяин, сначала тоже отупевший от ужаса, вдруг всплеснул руками и
закричал, глядя на небо:
- О мой крокодиль, о мейн аллерлибстер Карльхен! Муттер, муттер, муттер!
На этот крик отворилась задняя дверь и показалась муттер, в чепце, румяная,
пожилая, но растрепанная, и с визгом бросилась к своему немцу.
Тут-то начался содом: Елена Ивановна выкрикивала, как исступленная, одно
только слово: "Вспороть! вспороть!" - и бросалась к хозяину и к муттер,
по-видимому, упрашивая их - вероятно, в самозабвении - кого-то и за что-то
вспороть. Хозяин же и муттер ни на кого из нас не обращали внимания: они
оба выли, как телята, около ящика.
- Он пропадиль, он сейчас будет лопаль, потому что он проглатиль ганц
чиновник! - кричал хозяин.
- Унзер Карльхен, унзер аллерлибстер Карльхен вирд штербен! - выла хозяйка.
- Мы сиротт и без клеб! - подхватывал хозяин.
- Вспороть, вспороть, вспороть! - заливалась Елена Ивановна, вцепившись в
сюртук немца.
- Он дразниль крокодиль, - зачем ваш муж дразниль крокодиль! - кричал,
отбиваясь, немец, - вы заплатит, если Карльхен вирд лопаль, - дас вар мейн
зон, дас вар мейн айнцигер зон!
Признаюсь, я был в страшном негодовании, видя такой эгоизм заезжего немца и
сухость сердца в его растрепанной муттер; и не менее беспрерывно
повторяемые крики Елены Ивановны: "Вспороть, вспороть!" - еще более
возбуждали мое беспокойство и увлекли наконец все мое внимание, так что я
даже испугался... Скажу заранее - странные сии восклицания были поняты мною
совершенно превратно: мне показалось, что Елена Ивановна потеряла на
мгновение рассудок, но тем не менее, желая отмстить за погибель любезного
ей Ивана Матвеича, предлагала, в виде следуемого ей удовлетворения,
наказать крокодила розгами. А между тем она разумела совсем другое. Не без
смущения озираясь на дверь, начал я упрашивать Елену Ивановну успокоиться
и, главное, не употреблять щекотливого слова "вспороть". Ибо такое
ретроградное желание здесь, в самом сердце Пассажа и образованного
общества, в двух шагах от той самой залы, где, может быть, в эту самую
минуту господин Лавров читал публичную лекцию, - не только было невозможно,
но даже немыслимо и с минуты на минуту могло привлечь на нас свистки
образованности и карикатуры г-на Степанова. К ужасу моему, я немедленно
оказался прав в пугливых подозрениях моих: вдруг раздвинулась занавесь,
отделявшая крокодильную от входной каморки, в которой собирали четвертаки,
и на пороге показалась фигура с усами, с бородой и с фуражкой в руках,
весьма сильно нагибавшаяся верхнею частью тела вперед и весьма
предусмотрительно старавшаяся держать свои ноги за порогом крокодильной,
чтоб сохранить за собой право не заплатить за вход.
- Такое ретроградное желание, сударыня, - сказал незнакомец, стараясь не
перевалиться как-нибудь к нам и устоять за порогом, - не делает чести
вашему развитию и обусловливается недостатком фосфору в ваших мозгах. Вы
немедленно будете освистаны в хронике прогресса и в сатирических листках
наших...
Но он не докончил: опомнившийся хозяин, с ужасом увидев человека,
говорящего в крокодильной и ничего за это не заплатившего, с яростию
бросился на прогрессивного незнакомца и обоими кулаками вытолкал его в шею.
На минуту оба скрылись из глаз наших за занавесью, и тут только я наконец
догадался, что вся кутерьма вышла из ничего; Елена Ивановна оказалась
совершенно невинною: она отнюдь и не думала, как уже заметил я выше,
подвергать крокодила ретроградному и унизительному наказанию розгами, а
просто-запросто пожелала, чтоб ему только вспороли ножом брюхо и таким
образом освободили из его внутренности Ивана Матвеича.
- Как! ви хатит, чтоб мой крокодиль пропадиль! - завопил вбежавший опять
хозяин, - нетт, пускай ваш муж сперва пропадиль, а потом крокодиль!.. Мейн
фатер показаль крокодиль, мейн гросфатер показаль крокодиль, мейн зон будет
показать крокодиль, и я будет показать крокодиль! Все будут показать
крокодиль! Я ганц Европа известен, а ви неизвестен ганц Европа и мне платит
штраф.
- Я, я! - подхватила злобная немка, - ми вас не пускайт, штраф, когда
Карльхен лопаль!
- Да и бесполезно вспарывать, - спокойно прибавил я, желая отвлечь Елену
Ивановну поскорее домой, - ибо наш милый Иван Матвеич, по всей вероятности,
парит теперь где-нибудь в эмпиреях.
- Друг мой, - раздался в эту минуту совершенно неожиданно голос Ивана
Матвеича, изумивший нас до крайности, - друг мой, мое мнение - действовать
прямо через контору надзирателя, ибо немец без помощи полиции не поймет
истины.
Эти слова, высказанные твердо, с весом и выражавшие присутствие духа
необыкновенное, сначала до того изумили нас, что мы все отказались было
верить ушам нашим. Но, разумеется, тотчас же подбежали к крокодильному
ящику и столько же с благоговением, сколько и с недоверчивостью слушали
несчастного узника. Голос его был заглушенный, тоненький и даже крикливый,
как будто выходивший из значительного от нас отдаления. Похоже было на то,
когда какой-либо шутник, уходя в другую комнату и закрыв рот обыкновенной
спальной подушкой, начинает кричать, желая представить оставшейся в другой
комнате публике, как перекликаются два мужика в пустыне или будучи
разделены между собою глубоким оврагом, - что я имел удовольствие слышать
однажды у моих знакомых на святках.
- Иван Матвеич, друг мой, итак, ты жив! - лепетала Елена Ивановна.
- Жив и здоров, - отвечал Иван Матвеич, - и благодаря всевышнего проглочен
без всякого повреждения.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11