), ели, резались в засаленные
карты. И тут стояла все та же плотная вонь, запах бомжей... Патрули полиции
или межрегиональников их не трогали, кроме особых случаев, когда город
объявлялся на военном положении. Тогда бездомных загоняли в огромные крытые
грузовики и вывозили, кого сумели изловить, во временные лагеря. Впрочем,
большинство бомжей успевало рассеяться по заброшенным кварталам и подземным
коммуникациям - и во время любых волнений первенствовало в грабежах и
разбое.
Наконец, я подошел к Житнему рынку - здоровенной стеклобетонной коробке,
украшенной эмблемами древних торговых путей. Смешно! Тысячу лет назад мы
слыли добрыми купцами, везли товары на Запад.
Длинные прилавки в квадратном гулком здании мне были знакомы с детства.
Тогда сидели за ними чистые, полные достоинства крестьяне, насыпав перед
собою груды крепких овощей или кудрявой вымытой зелени; молодцы в мясных
рядах лихо рубили туши, разворачивали пласты нежно-розовой свинины...
Теперь же все плодородные земли и пастбища подгребли западные агрофирмы. С
их техникой и удобрениями, да с нашей, самой дешевой в мире, рабсилой,
продуктов, конечно, производят побольше, чем при советской власти,
новедьхозяин-барин: вселучшеезабираютконцессии, а крохи с барского стола
получаем мы по талонам либо в благотворительных столовых...
Крестьянский рынок умер, зато расплескалась бурно и похабно стихия
вещевого обмена. Сейчас, когда большинство товаров стало доступно лишь
держателям валюты, когда и за сотни миллионов гривен я не купил бы в
государственном магазине стиральную машину или электрочайник, - это был
единственный способ жизни... За прилавками менялись дорогими вещами и
мелочовкой из бабушкиных шкатулок, ударяли друг друга по рукам, затевали
драки, наполняя зал криками и крутой матерщиной.
Однако мне были нужны не меновщики, не торговцы валютой и не разносчики
порносадистских журналов, мрачным шепотом предлагавшие свой товар, В
укромном углу, под лестницей нашел я людей отрешенно-строгих,
сосредоточенно куривших; через плечо у них висели большие сумки. То были
бутлегеры. Истинные спасатели для нас, подданных республики, которой едва
на хлеб агрофирмы оставляли зерна - что уж говорить о водке!..
Моя физиономия достаточно бородата, чтобы никто не принял меня за
полицейского или эрэсбиста. Но, видимо, недавно случилась облава, поскольку
ребята не торопились открывать закрома, а один даже сказал, что я обращаюсь
не по адресу.
И тут возник странноватый человек, которого я нередко встречал на
развалах и толкучках. Промышлял он чепухой - носками домашней вязки,
старыми дешевыми книгами, - но среди торгашей пользовался немалым почетом.
Должно быть, не вымерло у нас племя бродячих полушутов, полупророков: люди
толпы потешаются над ними за их добровольную нищету и заумные речи, но в
глубине души суеверно побаиваются... Густые волосы лебединой белизны лежат
на плечах - и волосок не выпал с юности; длинное, породистое, с выпяченной
нижней губой лицо без алкогольного румянца-бережет себя, насколько может!..
Лет, пожалуй, под семьдесят; вид слегка надменный - сущий граф в изгнании.
Раньше мы не здоровались; теперь "граф" кивнул мне, затем небрежно бросил
бутлегерам:
- Кто дает быстро, дает дважды!
Мигом ближайшая сумка была раскрыта, и я увидел запечатанные горлышки
-вина из государств сопредельных и дальних, Галиции, Новороссии, из
главного винного погреба Румынского королевства - провинции Молдова... Я
выбрал виноградную настойку, вонючую, но забористую пародию на коньяк,
которую штампует (и тем живет) Федерация Буковины и Подолии. Три миллионных
купюры перешло из моего бумажника в ухватистую лапу бутлегера; дрожащей
рукой я спрятал покупку во внутренний карман - и лишь тогда вспомнил о
"графе".
Он стоял перед мной, непонятно усмехаясь, подняв плечи и держа руки в
карманах замызганного пальтишка. И вдруг проговорил сварливым, каркающим
голосом:
- Астрея, молодой человек! Астрея! Да откликнется ваше сердце на это имя,
когда услышите его!..
Смутно знакомое слово заметалось в памяти, ища свою ячейку. "Богиня
справедливости - у греков, римлян? ВекАстреи - золотой век... Масонская
ложа, что ли?!"
Я мучился, рожая ответ, когда "граф" сказал:
- Не пройдите мимо, когда откроется дверь.
Быстро отвернулся, забросил за спину грязный туристский вещмешок, и тут
же сутулые плечи его и белые кудри поглотила толпа. Бутлегеры одобрительно
выматерились, точно им показали цирковой номер.
Цель моего прихода на рынок была достигнута; пробормотав благодарность, я
устремился к дверям. Вдруг мощно дрогнул пол, в десяти шагах от меня
разлетелись огненно-дымные стрелы. Жаркое дуновение бросило капли на мое
лицо. Стерев их, я увидел на пальцах чужую кровь. Истошно завопила женщина,
вскочив на прилавок; масса людей шумно вскипела, где-то уже сыпались
стекла, визжали задавленные.
Судорожным движением прижав бутылку, я плюхнулся на живот: главным моим
желанием было втиснуться в прилавок, чтобы не растоптали. Боже мой, очки!
Нет, к счастью, не раздавил, стекла целы, оправа тоже пока что держится...
Ахнул второй взрыв - от входа били из американского сорокамиллиметрового
гранатомета, и хотелось бы знать, в кого.
Скоро положение выяснилось. Не отрывая головы от пола, я услышал
торопливый лай "Калашникова". Стреляли со стороны, противоположной входу,
через головы метавшейся толпы. Не иначе, как хозяева рынка, местные
рэкетиры, застигли на горячем группу гастролеров. Те мобильны, и оружие у
них полегче. Налететь, под дулами автоматов второпях пощипать меновщиков и
умчаться - вот все, на что они способны. Хозяева же могут выставить кое-что
и посильнее гранатомета...
Увы, я ошибся. Заезжие щипачи оказались твердыми орешками. Гранаты
хлопнули еще пару раз, и навстречу им откуда-то сверху, со второго или
третьего яруса, где стояли киоски с валютным ширпотребом, оглушительно
застучал крупнокалиберный пулемет. Дикие вопли заполнили рынок, умножились
эхом, стали нестерпимыми. Судя по звукам, народ, осатанело рвя и топча друг
друга, выдавливался разом во все двери. Через мое "укрытие" валили потоком,
я видел ноги прыгавших, уши заложило от грохота каблуков.
Раз-другой меня изрядно саданули в бок, затем проход очистился. Можно
было бы переждать всю заваруху здесь, но я не сомневался, что через
считанные минуты пожалует РСБ. У спецпатрулей же разговор простой: газовые
бомбы... Никак не хотелось очутиться среди массово усыпленных, свозимых и
сваливаемых штабелями в бывшем Дворце спорта, а после пробуждения попасть
на мордобойный допрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24
карты. И тут стояла все та же плотная вонь, запах бомжей... Патрули полиции
или межрегиональников их не трогали, кроме особых случаев, когда город
объявлялся на военном положении. Тогда бездомных загоняли в огромные крытые
грузовики и вывозили, кого сумели изловить, во временные лагеря. Впрочем,
большинство бомжей успевало рассеяться по заброшенным кварталам и подземным
коммуникациям - и во время любых волнений первенствовало в грабежах и
разбое.
Наконец, я подошел к Житнему рынку - здоровенной стеклобетонной коробке,
украшенной эмблемами древних торговых путей. Смешно! Тысячу лет назад мы
слыли добрыми купцами, везли товары на Запад.
Длинные прилавки в квадратном гулком здании мне были знакомы с детства.
Тогда сидели за ними чистые, полные достоинства крестьяне, насыпав перед
собою груды крепких овощей или кудрявой вымытой зелени; молодцы в мясных
рядах лихо рубили туши, разворачивали пласты нежно-розовой свинины...
Теперь же все плодородные земли и пастбища подгребли западные агрофирмы. С
их техникой и удобрениями, да с нашей, самой дешевой в мире, рабсилой,
продуктов, конечно, производят побольше, чем при советской власти,
новедьхозяин-барин: вселучшеезабираютконцессии, а крохи с барского стола
получаем мы по талонам либо в благотворительных столовых...
Крестьянский рынок умер, зато расплескалась бурно и похабно стихия
вещевого обмена. Сейчас, когда большинство товаров стало доступно лишь
держателям валюты, когда и за сотни миллионов гривен я не купил бы в
государственном магазине стиральную машину или электрочайник, - это был
единственный способ жизни... За прилавками менялись дорогими вещами и
мелочовкой из бабушкиных шкатулок, ударяли друг друга по рукам, затевали
драки, наполняя зал криками и крутой матерщиной.
Однако мне были нужны не меновщики, не торговцы валютой и не разносчики
порносадистских журналов, мрачным шепотом предлагавшие свой товар, В
укромном углу, под лестницей нашел я людей отрешенно-строгих,
сосредоточенно куривших; через плечо у них висели большие сумки. То были
бутлегеры. Истинные спасатели для нас, подданных республики, которой едва
на хлеб агрофирмы оставляли зерна - что уж говорить о водке!..
Моя физиономия достаточно бородата, чтобы никто не принял меня за
полицейского или эрэсбиста. Но, видимо, недавно случилась облава, поскольку
ребята не торопились открывать закрома, а один даже сказал, что я обращаюсь
не по адресу.
И тут возник странноватый человек, которого я нередко встречал на
развалах и толкучках. Промышлял он чепухой - носками домашней вязки,
старыми дешевыми книгами, - но среди торгашей пользовался немалым почетом.
Должно быть, не вымерло у нас племя бродячих полушутов, полупророков: люди
толпы потешаются над ними за их добровольную нищету и заумные речи, но в
глубине души суеверно побаиваются... Густые волосы лебединой белизны лежат
на плечах - и волосок не выпал с юности; длинное, породистое, с выпяченной
нижней губой лицо без алкогольного румянца-бережет себя, насколько может!..
Лет, пожалуй, под семьдесят; вид слегка надменный - сущий граф в изгнании.
Раньше мы не здоровались; теперь "граф" кивнул мне, затем небрежно бросил
бутлегерам:
- Кто дает быстро, дает дважды!
Мигом ближайшая сумка была раскрыта, и я увидел запечатанные горлышки
-вина из государств сопредельных и дальних, Галиции, Новороссии, из
главного винного погреба Румынского королевства - провинции Молдова... Я
выбрал виноградную настойку, вонючую, но забористую пародию на коньяк,
которую штампует (и тем живет) Федерация Буковины и Подолии. Три миллионных
купюры перешло из моего бумажника в ухватистую лапу бутлегера; дрожащей
рукой я спрятал покупку во внутренний карман - и лишь тогда вспомнил о
"графе".
Он стоял перед мной, непонятно усмехаясь, подняв плечи и держа руки в
карманах замызганного пальтишка. И вдруг проговорил сварливым, каркающим
голосом:
- Астрея, молодой человек! Астрея! Да откликнется ваше сердце на это имя,
когда услышите его!..
Смутно знакомое слово заметалось в памяти, ища свою ячейку. "Богиня
справедливости - у греков, римлян? ВекАстреи - золотой век... Масонская
ложа, что ли?!"
Я мучился, рожая ответ, когда "граф" сказал:
- Не пройдите мимо, когда откроется дверь.
Быстро отвернулся, забросил за спину грязный туристский вещмешок, и тут
же сутулые плечи его и белые кудри поглотила толпа. Бутлегеры одобрительно
выматерились, точно им показали цирковой номер.
Цель моего прихода на рынок была достигнута; пробормотав благодарность, я
устремился к дверям. Вдруг мощно дрогнул пол, в десяти шагах от меня
разлетелись огненно-дымные стрелы. Жаркое дуновение бросило капли на мое
лицо. Стерев их, я увидел на пальцах чужую кровь. Истошно завопила женщина,
вскочив на прилавок; масса людей шумно вскипела, где-то уже сыпались
стекла, визжали задавленные.
Судорожным движением прижав бутылку, я плюхнулся на живот: главным моим
желанием было втиснуться в прилавок, чтобы не растоптали. Боже мой, очки!
Нет, к счастью, не раздавил, стекла целы, оправа тоже пока что держится...
Ахнул второй взрыв - от входа били из американского сорокамиллиметрового
гранатомета, и хотелось бы знать, в кого.
Скоро положение выяснилось. Не отрывая головы от пола, я услышал
торопливый лай "Калашникова". Стреляли со стороны, противоположной входу,
через головы метавшейся толпы. Не иначе, как хозяева рынка, местные
рэкетиры, застигли на горячем группу гастролеров. Те мобильны, и оружие у
них полегче. Налететь, под дулами автоматов второпях пощипать меновщиков и
умчаться - вот все, на что они способны. Хозяева же могут выставить кое-что
и посильнее гранатомета...
Увы, я ошибся. Заезжие щипачи оказались твердыми орешками. Гранаты
хлопнули еще пару раз, и навстречу им откуда-то сверху, со второго или
третьего яруса, где стояли киоски с валютным ширпотребом, оглушительно
застучал крупнокалиберный пулемет. Дикие вопли заполнили рынок, умножились
эхом, стали нестерпимыми. Судя по звукам, народ, осатанело рвя и топча друг
друга, выдавливался разом во все двери. Через мое "укрытие" валили потоком,
я видел ноги прыгавших, уши заложило от грохота каблуков.
Раз-другой меня изрядно саданули в бок, затем проход очистился. Можно
было бы переждать всю заваруху здесь, но я не сомневался, что через
считанные минуты пожалует РСБ. У спецпатрулей же разговор простой: газовые
бомбы... Никак не хотелось очутиться среди массово усыпленных, свозимых и
сваливаемых штабелями в бывшем Дворце спорта, а после пробуждения попасть
на мордобойный допрос.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24