— Какие соседи?
— Соседи знали, что ваш муж в больнице?
— Разумеется, нет.
— А как вы объяснили им его отсутствие?
— Я им вообще ничего не объясняла. Мы не поддерживали с соседями никаких отношений.
— Может, тогда ваш сын? Рассказал приятелям?
— Стефан? Нет, исключено. Он ведь знал, чего хочет отец, а Стефану никогда бы даже в голову не пришло поступать ему наперекор. Он позволял себе только одно — каждый вечер ходить к отцу, но в глубине души Стиг и этого не одобрял.
Мартин Бек сделал несколько записей на открытом листке блокнота и сказал, как бы подводя итоги:
— Итак, только вы лично, Стефан, доктор Блумберг и оба брата комиссара Нюмана могли знать точно, в каком отделении и в какой палате лежал ваш супруг?
— Да.
— Ну что ж, все ясно. Только еще одно.
— А именно?
— С кем из своих коллег он общался?
— Не понимаю вас.
Мартин Бек отложил ручку и задумчиво потер переносицу большим и указательным пальцами. Неужели он так нечетко сформулировал вопрос?
— Я хотел бы вот о чем вас спросить: с какими полицейскими встречались вы и ваш муж?
— Ни с какими.
— Что-о-о?
— Чему вы удивляетесь?
— Неужели ваш муж не поддерживал отношений с коллегами? Не встречался с ними в свободное от работы время?
— Нет. За те двадцать шесть лет, что мы прожили вместе со Стигом, ни один полицейский не переступил порог нашего дома.
— Серьезно?
— Вполне. Вы и тот человек, что приходил с вами, были единственными. Но к этому времени Стига уже не было в живых.
— Но ведь должен же был кто-то приносить извещения, вообще приносить что-нибудь или заходить за вашим мужем.
— Да, вы правы. Вестовые.
— Кто, кто?
— Мой муж их так называл. Тех, кто сюда приходил. Это случалось. Но порог они действительно не переступали. Стиг был очень щепетилен в таких вопросах.
— Да ну?
— Очень. И всегда. Если приходил полицейский позвать его, или что-нибудь передать, или выполнить другое поручение, Стиг его в дом не пускал. Если дверь открывала я или кто-нибудь из детей, мы просили подождать за дверью, а сами снова запирали ее, пока не явится Стиг.
— Это ваш муж завел такой порядок?
— Да, он самым недвусмысленным образом потребовал, чтобы так было. Раз и навсегда.
— Но ведь существуют люди, с которыми он проработал бок о бок много лет. На них тоже распространялось это правило?
— Да.
— И вы никого из них не знаете?
— Нет. Разве что по имени.
— Он по крайней мере говорил с вами о своих сослуживцах?
— Крайне редко.
— О своих подчиненных?
— Я же сказала: крайне редко. Видите ли, один из основных принципов Стига заключался в том, что служебные дела никоим образом не должны соприкасаться с частной жизнью.
— Но вы говорили, что знаете некоторых хотя бы по имени. Кого же?
— Кое-кого из руководства. Ну, начальника государственной полиции, полицмейстера, главного инспектора…
— Из отдела общественного порядка?
— Да, — отвечала она. — А разве есть и другие инспектора?
В комнату вошел Рённ с какими-то документами. Мартин Бек изумленно воззрился на него. Потом он собрался с мыслями и продолжил разговор.
— Неужели ваш муж не упоминал никого из тех, с кем вместе работал?
— Одного по крайней мере. Я знаю, что у него был подчиненный, которого он очень ценил. Звали этого человека Хульт. Стиг время от времени поминал его. С Хультом он работал еще задолго до того, как мы поженились.
— Значит, Хульта вы знаете?
— Нет. Сколько мне помнится, я никогда его не видела.
— Не видели?
— Нет. Только по телефону с ним разговаривала.
— И все?
— Все.
— Подождите минутку, госпожа Нюман.
— Пожалуйста.
Мартин Бек опустил на стол руку с зажатой в ней трубкой и задумался, постукивая кончиками пальцев по корням волос, обрамляющих лоб. Рённ безучастно зевал.
Мартин снова поднес трубку к уху.
— Фру Нюман, вы слушаете?
— Да.
— Известно ли вам, как зовут первого помощника комиссара, то есть Хульта?
— Да, по чистой случайности. Пальмон Харальд Хульт. А вот его звание я узнала только от вас.
— По случайности, вы сказали?
— Да, именно так. Оно записано тут, его имя. В телефонной книге. Пальмон Харальд Хульт.
— Кто же его записал?
— Я сама и записала.
Мартин Бек промолчал.
— Господин Хульт звонил нам вчера вечером, он справлялся о Стиге. И был потрясен, узнав, что Стиг тяжело болен.
— Вы дали ему адрес больницы?
— Да. Он хотел послать Стигу цветы. А я, как уже было сказано, знала Хульта. Он был единственным, кому я рискнула бы дать адрес, кроме…
— Кого?
— Ну, начальника полиции, или полицмейстера, или главного инспектора, сами понимаете…
— Понимаю. Значит, вы дали Хульту адрес?
— Да.
Она помолчала, потом спросила с изумлением:
— На что вы намекаете?
— Ни на что, — успокоил ее Мартин Бек. — Все это ровным счетом ничего не значит.
— Но вы себя так ведете, будто…
— Просто мы обязаны все проверить, фру Нюман. Вы очень нам помогли. Благодарю вас.
— Пожалуйста, — откликнулась она так же растерянно.
— Благодарю, — повторил Мартин Бек и положил трубку.
Рённ стоял, прислонясь к дверному косяку.
— По-моему, — начал он, — я наидентифицировался сколько мог. Двое умерли. А про этого чертова Эриксона никто ничего не знает.
— Так, так, — с отсутствующим видом протянул Мартин Бек и уставился на раскрытый лист блокнота. Там стояло: Пальмон Харальд Хульт.
XVIII
Раз Хульт поехал на работу, значит, он сидит за своим столом. Хульт — человек в годах и теперь больше занимается писаниной, официально по крайней мере.
Но человек, снявший трубку в Мариинском участке, ничего, казалось, о нем не знал.
— Хульт? Нет, его здесь нет. Он выходной по субботам и воскресеньям.
— Он даже не показывался у вас сегодня?
— Нет.
— Это точно?
— Да. Я, во всяком случае, его не видел.
— Будьте так любезны, расспросите остальных.
— Каких это остальных?
— Ну, я надеюсь, у вас не так худо с персоналом, чтобы на целый участок никого, кроме вас, не было, — объяснил Мартин Бек с некоторой долей раздражения. — Не один же вы тут сидите.
— Конечно, не один, — сказал человек у аппарата на полтона ниже. — Подождите, сейчас я узнаю.
Мартин Бек слышал, как звякнула об стол телефонная трубка и как затихли шаги.
Потом до него донесся отдаленный голос:
— Эй! Из вас никто не видел Хульта? Этот воображала Бек из комиссии по убийствам спрашивает…
Конец фразы затерялся в шуме и голосах.
Мартин Бек ждал, он бросил усталый взгляд на Рённа, а тот устремил еще более усталый взгляд на свои часы.
Почему полицейский считает его воображалой? Может, потому, что Мартин Бек обратился к нему на «вы»? Мартин Бек лишь с трудом заставлял себя говорить «ты» соплякам, у которых еще молоко на губах не обсохло, и выслушивать такое же «ты» в ответ.
Хотя в остальном его никак нельзя было назвать поборником формализма.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48