Не его испанская инквизиция так старалась защитить своим авторитетом. Не к нему это суровое учреждение было так снисходительно. Несмотря на все умолчания Ланкра, вы живо чувствуете, что есть еще что-то другое. И если в 1614 г. Генеральные штаты заявляют, что священник не должен судить священника, то и они думают о чем-то другом.
Именно эту тайну и разоблачил провансский парламент.
Духовный отец монахинь как господин, распоряжающийся их телом и душой, околдовывающий их,– вот что обнаружилось во время процесса Гоффриди, а позднее в страшных процессах монахинь Лудена и Лувье, в тех, с которыми нас познакомили Льоренте, Ритчи и другие.
В этих случаях прибегали к той же тактике, чтобы ослабить впечатление скандала, сбить публику с толку, привлечь ее внимание к внешней форме и скрыть от нее сокровенное содержание дела. В процессах против колдунов-священников всегда выдвигали на первый план колдуна, затушевывая священника; все внимание обращалось на магическое искусство, чтобы заставить забыть огромное влияние, которое может иметь мужчина на стадо женщин, всецело отданных в его руки.
Не было никакого средства затушить первое дело. Оно разыгралось в Провансе, в стране яркого, все пронизывающего солнца. Главным театром действия были не только Экс и Марсель, но и Сен-Бом, знаменитое место паломничества, очень посещаемое, куда со всех уголков Франции стекались любопытные посмотреть на смертельный поединок двух одержимых монахинь и их демонов. Доминиканцы, начавшие дело как инквизиторы, весьма скомпрометировали себя своим пристрастным отношением к одной из сторон. Как ни старался парламент поспешить с приговором, монахи-доминиканцы чувствовали настоятельную потребность объясниться и оправдаться. Так возникла имеющая большое значение книга монаха Микаэлиса – смесь истины и басен, изображающая сожженного священника Гоффриди как князя магов не только Франции, но и Испании, Германии, Англии, Турции и вообще всего населенного земного шара.
Гоффриди был, по-видимому, человек симпатичный, не лишенный достоинств. Он родился в горах Прованса и много путешествовал в Нидерландах и на Востоке. Он пользовался прекрасной репутацией в Марселе, где был приходским священником. Епископ ценил его, и самые благочестивые дамы предпочитали иметь его исповедником. Он обладал, говорят, своеобразным даром располагать к себе всех и каждого. И он сохранил бы свою добрую репутацию, если бы одна знатная провансалка, охваченная слепой страстью, уже совращенная им, не дошла в своем пристрастии до того, что вручила ему (быть может, ради религиозного воспитания) прелестную двенадцатилетнюю девочку, блондинку, отличавшуюся кротким характером, Мадлену де ля Палюд. Гоффриди потерял рассудок и не пощадил ни возраста, ни невинности, ни беспомощности своей воспитанницы.
Молодая аристократка росла и поняла свое несчастье, поняла, что связана нечистой любовью и не имеет уже надежды выйти замуж. Желая удержать ее, Гоффриди заявил ей, что может обвенчаться с ней, если не перед лицом Господа, то перед лицом дьявола. Стараясь польстить ее самолюбию, он рассказал ей, что он князь магов, а она будет их царицей. На палец он надел ей серебряное кольцо с магическими знаками. Повел ли он ее на шабаш или только внушил мысль, что она там была, расстроив ее ум колдовскими напитками и приемами, мы не знаем. Известно лишь то, что девушка, раздираемая двумя противоположными верами, исполненная возбуждения и страха, страдала с тех пор временным помешательством, причем иногда приступы сопровождались эпилепсией. Ее преследовала ужасная мысль, что дьявол возьмет ее живой. Не осмеливаясь больше оставаться в доме отца, она нашла себе убежище в монастыре урсулинок в Марселе.
VI. Гоффриди. 1610
Орден урсулинок был, по-видимому, самым спокойным, наименее безрассудным из всех орденов. Урсулинки не предавались праздности, занимались немного воспитанием маленьких девочек. Католическая реакция, начавшаяся взрывом чисто испанского экстатического честолюбия, построившая в безумном порыве ряд монастырей – кармелиток, фельянтинок и капуцинок, скоро истощила свои силы. Девушки, которых так жестоко запирали в этих монастырях, чтобы от них отделаться, сейчас же умирали, и эта быстро наступавшая смерть была страшным обвинением в адрес их бесчеловечных семейств. Не умерщвление плоти убивало их, а скука и отчаяние.
Как только проходили первые минуты религиозного пыла, странная монастырская болезнь (описанная еще в V в. Кассианом) быстро истощала девушек: гнетущая, меланхолическая скука послеобеденного времени, скука, погружающая в непонятную томность. Другие походили на помешанных, которых душила горячая кровь.
Чтобы смерть монахини не вызывала у родственников слишком острых угрызений, монахиня должна была прожить в монастыре около десяти лет (среднее число лет затворниц). Желая несколько смягчить режим, продолжить этот срок, люди, умные и опытные, решили, что монахинь необходимо немного занять, не оставлять их слишком долго в одиночестве. Святой Франциск Сольский основал орден визитантинок, обязанных попарно навещать больных, Сезар де Бюс и Ромильон, основатели ордена доктринариев (в соответствие ораториям), вызвали к жизни орден, если так можно выразиться, «дочерей доктрины», урсулинок, занятых религиозным обучением под руководством священников. Дело велось под надзором епископов и почти не носило монастырского характера. Эти монахини не были погребены в монастыре. Визитантинки выходили на улицу, урсулинки принимали гостей (по крайней мере, родителей учениц). Как те, так и другие, руководимые уважаемыми духовными отцами, не порывали связи с миром.
Подводным камнем в этом деле была посредственность. Пусть оратории и доктринарии были людьми с большими достоинствами, самый дух, пронизывавший орден, был серединный, умеренный, чуждый всяких смелых полетов мысли. Основатель ордена урсулинок Ромильон был человек немолодой, протестант, обратившийся в католичество, все познавший и ко всему охладевший. Он считал молоденьких провансалок такими же благоразумными и верил, что сумеет пасти свое маленькое стадо на тощих пастбищах ораторийской религии, однообразной и рассудочной. В эту дверь и вошла скука. В одно прекрасное утро все пошло прахом. Совсем иное действие произвел на монахинь Гоффриди, уроженец провансальских гор, путешественник и мистик, человек волнений и страстей, приходивший в монастырь в качестве духовного отца Мадлены. Они сразу почувствовали в нем силу и по случайным обмолвкам юной и влюбленной безумицы они, без сомнения, сообразили, что это не более и не менее, как сила дьявольская. И вот они охвачены страхом, некоторые также любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71
Именно эту тайну и разоблачил провансский парламент.
Духовный отец монахинь как господин, распоряжающийся их телом и душой, околдовывающий их,– вот что обнаружилось во время процесса Гоффриди, а позднее в страшных процессах монахинь Лудена и Лувье, в тех, с которыми нас познакомили Льоренте, Ритчи и другие.
В этих случаях прибегали к той же тактике, чтобы ослабить впечатление скандала, сбить публику с толку, привлечь ее внимание к внешней форме и скрыть от нее сокровенное содержание дела. В процессах против колдунов-священников всегда выдвигали на первый план колдуна, затушевывая священника; все внимание обращалось на магическое искусство, чтобы заставить забыть огромное влияние, которое может иметь мужчина на стадо женщин, всецело отданных в его руки.
Не было никакого средства затушить первое дело. Оно разыгралось в Провансе, в стране яркого, все пронизывающего солнца. Главным театром действия были не только Экс и Марсель, но и Сен-Бом, знаменитое место паломничества, очень посещаемое, куда со всех уголков Франции стекались любопытные посмотреть на смертельный поединок двух одержимых монахинь и их демонов. Доминиканцы, начавшие дело как инквизиторы, весьма скомпрометировали себя своим пристрастным отношением к одной из сторон. Как ни старался парламент поспешить с приговором, монахи-доминиканцы чувствовали настоятельную потребность объясниться и оправдаться. Так возникла имеющая большое значение книга монаха Микаэлиса – смесь истины и басен, изображающая сожженного священника Гоффриди как князя магов не только Франции, но и Испании, Германии, Англии, Турции и вообще всего населенного земного шара.
Гоффриди был, по-видимому, человек симпатичный, не лишенный достоинств. Он родился в горах Прованса и много путешествовал в Нидерландах и на Востоке. Он пользовался прекрасной репутацией в Марселе, где был приходским священником. Епископ ценил его, и самые благочестивые дамы предпочитали иметь его исповедником. Он обладал, говорят, своеобразным даром располагать к себе всех и каждого. И он сохранил бы свою добрую репутацию, если бы одна знатная провансалка, охваченная слепой страстью, уже совращенная им, не дошла в своем пристрастии до того, что вручила ему (быть может, ради религиозного воспитания) прелестную двенадцатилетнюю девочку, блондинку, отличавшуюся кротким характером, Мадлену де ля Палюд. Гоффриди потерял рассудок и не пощадил ни возраста, ни невинности, ни беспомощности своей воспитанницы.
Молодая аристократка росла и поняла свое несчастье, поняла, что связана нечистой любовью и не имеет уже надежды выйти замуж. Желая удержать ее, Гоффриди заявил ей, что может обвенчаться с ней, если не перед лицом Господа, то перед лицом дьявола. Стараясь польстить ее самолюбию, он рассказал ей, что он князь магов, а она будет их царицей. На палец он надел ей серебряное кольцо с магическими знаками. Повел ли он ее на шабаш или только внушил мысль, что она там была, расстроив ее ум колдовскими напитками и приемами, мы не знаем. Известно лишь то, что девушка, раздираемая двумя противоположными верами, исполненная возбуждения и страха, страдала с тех пор временным помешательством, причем иногда приступы сопровождались эпилепсией. Ее преследовала ужасная мысль, что дьявол возьмет ее живой. Не осмеливаясь больше оставаться в доме отца, она нашла себе убежище в монастыре урсулинок в Марселе.
VI. Гоффриди. 1610
Орден урсулинок был, по-видимому, самым спокойным, наименее безрассудным из всех орденов. Урсулинки не предавались праздности, занимались немного воспитанием маленьких девочек. Католическая реакция, начавшаяся взрывом чисто испанского экстатического честолюбия, построившая в безумном порыве ряд монастырей – кармелиток, фельянтинок и капуцинок, скоро истощила свои силы. Девушки, которых так жестоко запирали в этих монастырях, чтобы от них отделаться, сейчас же умирали, и эта быстро наступавшая смерть была страшным обвинением в адрес их бесчеловечных семейств. Не умерщвление плоти убивало их, а скука и отчаяние.
Как только проходили первые минуты религиозного пыла, странная монастырская болезнь (описанная еще в V в. Кассианом) быстро истощала девушек: гнетущая, меланхолическая скука послеобеденного времени, скука, погружающая в непонятную томность. Другие походили на помешанных, которых душила горячая кровь.
Чтобы смерть монахини не вызывала у родственников слишком острых угрызений, монахиня должна была прожить в монастыре около десяти лет (среднее число лет затворниц). Желая несколько смягчить режим, продолжить этот срок, люди, умные и опытные, решили, что монахинь необходимо немного занять, не оставлять их слишком долго в одиночестве. Святой Франциск Сольский основал орден визитантинок, обязанных попарно навещать больных, Сезар де Бюс и Ромильон, основатели ордена доктринариев (в соответствие ораториям), вызвали к жизни орден, если так можно выразиться, «дочерей доктрины», урсулинок, занятых религиозным обучением под руководством священников. Дело велось под надзором епископов и почти не носило монастырского характера. Эти монахини не были погребены в монастыре. Визитантинки выходили на улицу, урсулинки принимали гостей (по крайней мере, родителей учениц). Как те, так и другие, руководимые уважаемыми духовными отцами, не порывали связи с миром.
Подводным камнем в этом деле была посредственность. Пусть оратории и доктринарии были людьми с большими достоинствами, самый дух, пронизывавший орден, был серединный, умеренный, чуждый всяких смелых полетов мысли. Основатель ордена урсулинок Ромильон был человек немолодой, протестант, обратившийся в католичество, все познавший и ко всему охладевший. Он считал молоденьких провансалок такими же благоразумными и верил, что сумеет пасти свое маленькое стадо на тощих пастбищах ораторийской религии, однообразной и рассудочной. В эту дверь и вошла скука. В одно прекрасное утро все пошло прахом. Совсем иное действие произвел на монахинь Гоффриди, уроженец провансальских гор, путешественник и мистик, человек волнений и страстей, приходивший в монастырь в качестве духовного отца Мадлены. Они сразу почувствовали в нем силу и по случайным обмолвкам юной и влюбленной безумицы они, без сомнения, сообразили, что это не более и не менее, как сила дьявольская. И вот они охвачены страхом, некоторые также любовью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71