Глава двадцать пятая
ПРОЩАЙ, ЦАРЬГРАД!
Сам патриарх вышел провожать отплывающих. Он по очереди благословляет на трудное и опасное дело Михаила, Кирилла и Афанасия. Лицо его печально. Кто знает причину этой печали — жалеет ли он, что теряет милых его сердцу участников ученого кружка, тревожится ли за их судьбу в варварском краю, где они легко могут оказаться совершенно беззащитными? Корабли отчаливают от царьградского берега, и патриарх трижды осеняет их крестным знамением.
Епископ Михаил и проповедники плывут на головном, княжеском, судне. Князья, сами неприхотливые, как простые воины, для епископа и его спутников велели устлать корму пестрыми коврами и на ковры накидать шелковых подушек, чтобы по возможности облегчить морское путешествие непривычным людям. Там, на корме, хранятся и заготовленные в Царьграде нарочито для них лучшие яства и питье. С честью везут Аскольд и Дир посланцев царьградской веры. Князья веселы, они не остались внакладе, несмотря на то, что пришлось вернуть часть награбленной добычи, — царь, их крестный отец, щедро одарил своих крестников.
Кукша вместе с Догоном и Ратшей плывет на корабле новгородцев. Ратша и Догон прячутся до поры среди мешков с припасами. На этом корабле, кроме Кукши, нет ни одного христианина. Новгородцы — народ упрямый, они не спешат менять дедовские обычаи.
Снова Кукша в море! Снова он слушает мерный скрип множества уключин и журчание воды вдоль корабля. Под скамейкой, на которой он сидит, покоится его деревянный, окованный медью сундучок. В сундучке имущество — кое-что из одежды, Евангелие на греческом языке и бронзовый ларчик, Кукша глядит, как удаляется каменистая береговая полоса и высокие стены Царьграда. Наконец, когда ему кажется, что отплыли достаточно далеко, он выдвигает из-под скамейки сундучок и открывает его.
Никто не обращает на Кукшу внимания — все глядят на удаляющийся Царьград. Кукша достает ларчик, рассеянно смотрит на павлина искусной работы, на гроздь винограда, полуприкрытую листьями. Он задумчиво поднимает крышку. Содержимое ларчика вспыхивает, словно он полон звезд небесных. Вот этот перстень с изумрудом или это тонкое запястье, усыпанное алмазами, стоят столько, сколько простому труженику не заработать и за десять жизней. Кукша захлопывает крышку, опускает ларчик за борт и разжимает пальцы. С негромким всплеском ларчик исчезает в прозрачных волнах Пропонтиды.
— Ты что-то уронил? — спрашивает Ратша.
— Заботу! — отвечает Кукша.
Да, теперь у Кукши нет никакой заботы, связывающей его с Царьградом. Он, как и все, спокойно глядит на великий, счастливый, царственный город, который уплывает все дальше и дальше. Все ниже и ниже опускаются встающие, словно из воды, приморские стены, зато все виднее город на семи холмах, все больше открывается взору золотых куполов и беломраморных дворцов, утопающих в пышной зелени. По склонам холмов лепятся, как пчелиные соты, бесчисленные дома. Город подернут голубоватой целомудренной дымкой, и, глядя отсюда, издалека, трудно поверить, что там гнездится столько грязи, горя и нищеты.
Мало-помалу дымка густеет, Царьград растворяется в пей и сам на глазах превращается в голубой дым, становится небом.
Мерные взмахи множества весел, воронки на воде от лопастей, мерные рывки корабля вперед. Журчит вода вдоль корабельных стенок, за кормой кипит пенистый след, он тянется сзади, покуда на него не наступает следующий корабль.

1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51