Запах разлитого вина ударил ему в ноздри, когда он вошел в большую погребальную галерею, где грудой лежали мумии лошадей, слуг, женщин и солдат, которых номарх рассчитывал взять с собой в потусторонний мир.
Панахемеб из осторожности старался казаться глупее Анахотепа, и тот всячески помыкал визирем и ограничивал его свободу, считая себя более умным. За все время своей службы Панахемеб ни разу не позволил себе выйти из этой роли, поэтому удача до сих пор не оставляла его.
Открыв двустворчатую дверь потайных покоев, он обнаружил Анахотепа и Томака, лежащих один на другом посреди винной лужи. Один был мертв, другой хрипел, и, застыв от неожиданности, Панахемеб очумело смотрел на них, не соображая, кто есть кто…
От страха пот выступил на его бритом черепе. Очнувшись, он послал искать дворцового врача и верховного жреца бога Амона Мене-Птаха в надежде, что они лучше его смогут разобраться в происходящем.
В ожидании их прихода он перетащил фараона и его двойника на ложе, покрытое шкурой пантеры, и стал пугливо всматриваться в их лица. За этим занятием и застали его жрец и врач… Визирь так и не пришел ни к какому заключению.
Панахемеб поднял руку, чтобы остановить ритуальные причитания Мене-Птаха, и в нескольких словах обрисовал ситуацию.
— Я только что обнаружил их лежащими на полу, — сказал он. — В луже вина. Либо они слишком много выпили, либо их отравили. Нужно заставить собаку полакать эту жидкость и понаблюдать за ее поведением. Один из них мертв, другой — в агонии… но я не знаю который! По этой причине я и вызвал вас: я не могу их различить.
Врач приблизился к ложу и принялся раздевать обоих мужчин. Лицо его выражало крайнее смущение.
— Клянусь богами, — выдохнул он через какое-то время, — я знаю не больше вашего. Уже давно Анахотеп не подпускал меня к себе. Он никому не позволял прикасаться к его телу или смотреть в глаза. Несколько лет я не осматривал его. Он утверждал, что здоров и все его внутренние органы состоят из чистого золота, как и полагается фараонам…
— Но раны, — настаивал визирь. — Шрамы от ударов ножом после покушения на его жизнь…
— Тебе известно, что, как только Томак заполучил их, Анахотеп заставил продырявить себя в тех же местах, чтобы ничем не отличаться от него, — возразил врач. — Да и было это так давно, что я уже точно и не помню, как они выглядят. Повторяю: больше шести лет я не видел номарха обнаженным. Когда же ему нужен был мой совет, он говорил лишь о навязчивых запахах и ароматах… ко всему прочему, он находил, что от меня неприятно пахнет, и заставлял меня стоять на коленях в двадцати локтях от трона.
— Панахемеб, — пробормотал верховный жрец, — твоя просьба невыполнима. Вспомни, большую часть времени мы даже не знали, с кем имеем дело: с номархом или его двойником. Я всегда подозревал, что Анахотеп дурачил нас. Ну а Томак бесподобно его изображал.
— Верно, — подтвердил врач. — Что-то демоническое было в Анахотепе. Мне часто казалось, что он старался подражать Томаку, чтобы заставить нас поверить в то, что он не был Анахотепом. Они оба были как два ярмарочных близнеца. Сам-то ты можешь похвастаться близостью к номарху в последние годы? Я хочу сказать: приближался ли ты к нему настолько, чтобы касаться его?
Визирь уныло покачал головой.
— Нет, — прошептал он. — И все из-за запаха. Сколько уж я ни купался в духах, он уверял, что от меня пахнет немытым телом, и заставлял разговаривать с ним с другого конца зала.
— Это делалось нарочно, — проворчал жрец, — чтобы держать нас на расстоянии. Никогда я не верил в эти истории о тонком обонянии…
— Ладно… Сейчас вопрос не об этом, — оборвал его Панахемеб. — Кто из них жив, а кто мертв?
Врач снова склонился над телами, ощупал их и в отчаянии пожал плечами.
— Я не знаю, — произнес он. — Того, в агонии, еще можно спасти, если отпоить молоком верблюдицы и вызвать у него рвоту. Яд, похоже, не так сильно подействовал на него, потому что он выпил меньше вина. Должен ли я начать действовать, чтобы вернуть его к жизни?
Панахемеб колебался. Момент был решающий.
— Но если это Томак? — произнес Мене-Птах. — Тогда мы возведем на трон самозванца.
— А он и так уже правит тридцать пять лет, — усмехнулся Панахемеб, — правда, с перерывами, но мы уже привыкли к нему.
— Это не одно и то же, — запротестовал врач. — За ним стоял Анахотеп и дергал за ниточки. Томак был куклой, ученой обезьяной. Если он выживет, он будет неспособен управлять государством.
— Я помогу ему, — сказал визирь, глядя на обоих мужчин. — До настоящего времени ни вам, ни мне не приходилось жаловаться на «правление» Анахотепа. Мы процветали, разбогатели. Приход нового номарха может нарушить это прекрасное равновесие.
— Значит, ты думаешь, что я должен его спасти? — недоверчиво спросил врач.
— Попытайся, — проворчал Панахемеб. — В любом случае ничто не указывает на то, что он выживет. Похоже, он отходит.
— Но если он умрет, — простонал верховный жрец Амона, — кого похороним мы в обители вечности? Невозможно похоронить крестьянина с почестями, полагающимися князю Египта. Это было бы немыслимым кощунством. В гробнице надлежит лежать Анахотепу, и только ему. Если мы ошибемся с трупом, боги разгневаются и на нас падет страшное проклятие. Об этом вы подумали?
Панахемеб понурился, ему было не по себе.
— А нельзя ли похоронить их рядом? — предложил он. — Как… братьев?
— Может быть, — сквозь зубы произнес Мене-Птах. — Такое решение приемлемо… Но при условии, что умерли они одновременно.
— Если тот, который в агонии, победит смерть, — заметил врач, — он скажет нам, кто он такой, и тогда будем решать, что делать.
Панахемеб сжал зубы и ничем не выдал своих мыслей.
Как наивен этот врач!
«На месте Томака, преодолев смерть, — подумал он, — я бы поспешил заверить всех, что я Анахотеп. Умело используя помешательство, я бы спокойно окончил свою жизнь на троне. Да, несомненно, я бы во всеуслышание заявил, что Томак мертв».
Он приблизился к ложу, на котором покоились два тела с такими похожими профилями. Внешние отличия были столь незначительными, что ими можно было пренебречь. Возраст постепенно уравнял стариков, придав им поразительное сходство. Черты их лица чем-то неуловимо разнились, но сейчас этого совсем не было заметно, поскольку лежали они рядом. В повседневной жизни тот, кто встречал их одного после другого, не мог бы предположить, что имел дело с двумя различными людьми.
«Потому-то он и запрещал нам поднимать на него глаза, — повторил себе визирь. — А все для того, чтобы черты его лица не отпечатались в нашей памяти».
Его внимание перекинулось на агонизирующего, чье хриплое дыхание становилось все тяжелее.
«Как можно ему доверять? — гневно подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78
Панахемеб из осторожности старался казаться глупее Анахотепа, и тот всячески помыкал визирем и ограничивал его свободу, считая себя более умным. За все время своей службы Панахемеб ни разу не позволил себе выйти из этой роли, поэтому удача до сих пор не оставляла его.
Открыв двустворчатую дверь потайных покоев, он обнаружил Анахотепа и Томака, лежащих один на другом посреди винной лужи. Один был мертв, другой хрипел, и, застыв от неожиданности, Панахемеб очумело смотрел на них, не соображая, кто есть кто…
От страха пот выступил на его бритом черепе. Очнувшись, он послал искать дворцового врача и верховного жреца бога Амона Мене-Птаха в надежде, что они лучше его смогут разобраться в происходящем.
В ожидании их прихода он перетащил фараона и его двойника на ложе, покрытое шкурой пантеры, и стал пугливо всматриваться в их лица. За этим занятием и застали его жрец и врач… Визирь так и не пришел ни к какому заключению.
Панахемеб поднял руку, чтобы остановить ритуальные причитания Мене-Птаха, и в нескольких словах обрисовал ситуацию.
— Я только что обнаружил их лежащими на полу, — сказал он. — В луже вина. Либо они слишком много выпили, либо их отравили. Нужно заставить собаку полакать эту жидкость и понаблюдать за ее поведением. Один из них мертв, другой — в агонии… но я не знаю который! По этой причине я и вызвал вас: я не могу их различить.
Врач приблизился к ложу и принялся раздевать обоих мужчин. Лицо его выражало крайнее смущение.
— Клянусь богами, — выдохнул он через какое-то время, — я знаю не больше вашего. Уже давно Анахотеп не подпускал меня к себе. Он никому не позволял прикасаться к его телу или смотреть в глаза. Несколько лет я не осматривал его. Он утверждал, что здоров и все его внутренние органы состоят из чистого золота, как и полагается фараонам…
— Но раны, — настаивал визирь. — Шрамы от ударов ножом после покушения на его жизнь…
— Тебе известно, что, как только Томак заполучил их, Анахотеп заставил продырявить себя в тех же местах, чтобы ничем не отличаться от него, — возразил врач. — Да и было это так давно, что я уже точно и не помню, как они выглядят. Повторяю: больше шести лет я не видел номарха обнаженным. Когда же ему нужен был мой совет, он говорил лишь о навязчивых запахах и ароматах… ко всему прочему, он находил, что от меня неприятно пахнет, и заставлял меня стоять на коленях в двадцати локтях от трона.
— Панахемеб, — пробормотал верховный жрец, — твоя просьба невыполнима. Вспомни, большую часть времени мы даже не знали, с кем имеем дело: с номархом или его двойником. Я всегда подозревал, что Анахотеп дурачил нас. Ну а Томак бесподобно его изображал.
— Верно, — подтвердил врач. — Что-то демоническое было в Анахотепе. Мне часто казалось, что он старался подражать Томаку, чтобы заставить нас поверить в то, что он не был Анахотепом. Они оба были как два ярмарочных близнеца. Сам-то ты можешь похвастаться близостью к номарху в последние годы? Я хочу сказать: приближался ли ты к нему настолько, чтобы касаться его?
Визирь уныло покачал головой.
— Нет, — прошептал он. — И все из-за запаха. Сколько уж я ни купался в духах, он уверял, что от меня пахнет немытым телом, и заставлял разговаривать с ним с другого конца зала.
— Это делалось нарочно, — проворчал жрец, — чтобы держать нас на расстоянии. Никогда я не верил в эти истории о тонком обонянии…
— Ладно… Сейчас вопрос не об этом, — оборвал его Панахемеб. — Кто из них жив, а кто мертв?
Врач снова склонился над телами, ощупал их и в отчаянии пожал плечами.
— Я не знаю, — произнес он. — Того, в агонии, еще можно спасти, если отпоить молоком верблюдицы и вызвать у него рвоту. Яд, похоже, не так сильно подействовал на него, потому что он выпил меньше вина. Должен ли я начать действовать, чтобы вернуть его к жизни?
Панахемеб колебался. Момент был решающий.
— Но если это Томак? — произнес Мене-Птах. — Тогда мы возведем на трон самозванца.
— А он и так уже правит тридцать пять лет, — усмехнулся Панахемеб, — правда, с перерывами, но мы уже привыкли к нему.
— Это не одно и то же, — запротестовал врач. — За ним стоял Анахотеп и дергал за ниточки. Томак был куклой, ученой обезьяной. Если он выживет, он будет неспособен управлять государством.
— Я помогу ему, — сказал визирь, глядя на обоих мужчин. — До настоящего времени ни вам, ни мне не приходилось жаловаться на «правление» Анахотепа. Мы процветали, разбогатели. Приход нового номарха может нарушить это прекрасное равновесие.
— Значит, ты думаешь, что я должен его спасти? — недоверчиво спросил врач.
— Попытайся, — проворчал Панахемеб. — В любом случае ничто не указывает на то, что он выживет. Похоже, он отходит.
— Но если он умрет, — простонал верховный жрец Амона, — кого похороним мы в обители вечности? Невозможно похоронить крестьянина с почестями, полагающимися князю Египта. Это было бы немыслимым кощунством. В гробнице надлежит лежать Анахотепу, и только ему. Если мы ошибемся с трупом, боги разгневаются и на нас падет страшное проклятие. Об этом вы подумали?
Панахемеб понурился, ему было не по себе.
— А нельзя ли похоронить их рядом? — предложил он. — Как… братьев?
— Может быть, — сквозь зубы произнес Мене-Птах. — Такое решение приемлемо… Но при условии, что умерли они одновременно.
— Если тот, который в агонии, победит смерть, — заметил врач, — он скажет нам, кто он такой, и тогда будем решать, что делать.
Панахемеб сжал зубы и ничем не выдал своих мыслей.
Как наивен этот врач!
«На месте Томака, преодолев смерть, — подумал он, — я бы поспешил заверить всех, что я Анахотеп. Умело используя помешательство, я бы спокойно окончил свою жизнь на троне. Да, несомненно, я бы во всеуслышание заявил, что Томак мертв».
Он приблизился к ложу, на котором покоились два тела с такими похожими профилями. Внешние отличия были столь незначительными, что ими можно было пренебречь. Возраст постепенно уравнял стариков, придав им поразительное сходство. Черты их лица чем-то неуловимо разнились, но сейчас этого совсем не было заметно, поскольку лежали они рядом. В повседневной жизни тот, кто встречал их одного после другого, не мог бы предположить, что имел дело с двумя различными людьми.
«Потому-то он и запрещал нам поднимать на него глаза, — повторил себе визирь. — А все для того, чтобы черты его лица не отпечатались в нашей памяти».
Его внимание перекинулось на агонизирующего, чье хриплое дыхание становилось все тяжелее.
«Как можно ему доверять? — гневно подумал он.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78