Хлеб был красив на вид, но вкусом напоминал вату.
Машина свернула с шоссе на обыкновенную проселочную дорогу, потряслась по ней еще с полчаса и, наконец, остановилась у ворот маленькой фермы. Шофер вышел, из кабины и кивнул детям.
— Слезайте! Здесь мы остановимся на некоторое время, — сказал он. — Надо Сэму сделать перевязку. Вы славные ребята. В наше время мало кто из белых поступил бы так же. Людям здорово забили голову всякой чепухой.
— А куда мы еще поедем? — осведомился Вася.
— А у вас есть причины предпочитать одно место другому?
— Нет.
— Ну, значит, все в порядке. Сейчас везде одинаково несладко. Но что же, черт возьми, нас никто не встречает? Побудьте у машины, пока я схожу на разведку.
Шофер пошел к ферме, а Вася, Валерик и Кюльжан спрыгнули на землю и подошли к кабине. Негр, которого шофер назвал Сэмом, сидел, опустив голову на руки. Вся его поза выражала крайнее утомление.
— Почему вы сами не побили этого хулигана, дядя Сэм? — робко спросила девочка. — Вы ведь выше его и мускулы у вас вон какие! Неужели он сильнее вас?
— Ну что ты пристала к больному человеку, — остановил ее Валерик. — И вопросы какие-то глупые! Разве человек позволит себя бить, если он сильнее?
— Приходится позволять, — через силу улыбнулся Сэм. — Маленькая мисс права. Я мог бы сбить этого парня с ног одним ударом, но ведь он белый!
— Ну и что же? Ведь вы не просто дрались, а у вас была боксерская схватка.
— Если бы я поступил иначе, многие, что смотрели на нас, посчитали бы себя кровно обиженными, и я наверняка оттуда живым бы не ушел. Вот одна причина…
— А разве есть и другая?
— Другая та, что этот белый заплатил мне за то, чтобы я позволил себя побить.
И Сэм вытащил из кармана пиджака бумажку, положенную туда его партнером по боксу.
— И вы… согласились? — возмутилась Кюльжан.
— У меня трое малышей, — устало ответил Сэм. — А работу достать человеку с моим цветом кожи, да еще в наше время, дело безнадежное. До войны я был мастером на тракторном заводе. И тогда еще добиться такого высокого положения негру было очень трудно. Потом меня взяли на войну, в танковую часть. А по возвращении домой я уже не мог найти себе работу. Приходится жить случайным заработком. В молодости я увлекался спортом, особенно боксом. Теперь это иногда выручает. Конечно, против профессионала я уже не устою, но для уличного зрелища еще гожусь. Этот белый тоже безработный. О встрече с настоящим боксером ему нечего и мечтать. Вот он и придумал такую комбинацию: заплатить мне пару долларов за то, чтобы я позволил себя публично побить. На такое зрелище у нас любители всегда найдутся. А во время нашей схватки его товарищ заключает с желающими пари и, конечно, всегда выигрывает. Потом они отдают мне мои два доллара из этого выигрыша, а остальное делят пополам. Ничего не поделаешь! Тоже… бизнес!
ПРОСТЫЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ
Наконец, из домика к машине вернулся шофер.
— Ну, вылезай как-нибудь дружище, — обратился он к Сэму. — У нашего товарища большое горе. Он извиняется, что не вышел к вам навстречу, но его жена в таком состоянии, что он боится оставлять ее одну хотя бы на самое короткое время.
— Что-нибудь с Генри, наверное? — спросил Сэм.
— Угадал. Ну, пойдем!
— Догадаться немудрено, — ворчал Сэм, осторожно выбираясь из кабины.
— Ранен?
— Убит…
— Проклятая мясорубка! И придумал же кто-то такой ужас, как войны?!
— На эту тему мы уже с тобой говорили. Шагай, шагай… А вы, ребята, идите за нами… Не удивляйтесь нашей дружбе. Мы с ним из одного танка, а тот, к кому мы сейчас приехали, был у нас третьим. Пусть будут прокляты то, кто заставляет нас скрывать такую хорошую вещь, как дружба.
Они вошли в маленький коттедж, который когда-то был, наверное, уютным и даже красивым, но сейчас, изрядно потрепанный временем, выглядел очень невзрачно. Штакетный забор палисадника давно не видел краски и пестрел заплатами. Штукатурка дома местами отвалилась, обнажив кирпич стен. Внутри домика был тот хаос, который характерен для семьи, где долго отсутствует хозяйка.
Но она была дома. Невысокая худенькая женщина в смятом фланелевом халатике металась по комнате. Ее руки были крепко прижаты к груди, глаза смотрели, ничего не видя. Всем своим видом она напоминала птицу, которая, найдя свое гнездо разоренным, отчаянно мечется в поисках птенцов.
Увидя вошедших, женщина приостановилась, потом бросилась к ним и схватила руку шофера.
— Вы слышали, что они сделали с моим мальчиком? — спросила она хрипло. — Вы мужчины! Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы спасти своих детей? Каким проклятым надо было увести его от меня на край света, чтобы умертвить? Я даже не могу посетить его могилу, и мой сыночек лежит в чужой земле, не оплаканный своей матерью… Мало того! На его могилу, может быть, плюют те, в чью страну его отправили… И они правы… Тысячу раз правы…
— Элизабет! Что ты говоришь? Подумай! — пытался остановить поток ее слов высокий широкоплечий фермер, производивший рядом со своей женой впечатление великана.
— Замолчи, Джон! — отозвалась женщина. — Я говорю правду… Ты сам это знаешь… Любая женщина мира ответит на мои слезы, на мое горе: «Так тебе и надо! Как ты смела отпустить его убивать корейских женщин и детей? Теперь ты получила по заслугам!» Что меня утешит в моем горе? Уж не эта ли побрякушка?
Она указала на небольшую коробочку, лежавшую на столе.
— Орден «Пурпурного Сердца», — засмеялась она злобно. — Я не хочу ни видеть его, ни прикасаться к нему… Мне кажется, что это окровавленное сердце моего сына взывает об отмщении. Но что я могу сделать? Я только глупая женщина! Я не могу даже понять, кому, зачем нужна эта проклятая война с людьми, которых мы никогда и не видели…
Заломив руки, она упала на постель и зарылась лицом в подушки.
— А ты, Джон Купер? Ты так же думаешь, как твоя жена? — обратился к фермеру шофер.
— У меня от всего этого просто мутится в голове, — ответил тот тихо. — Элизабет права! Горе и стыд! — Вот, что я чувствую. Когда мы на Эльбе братались с советскими солдатами, мы клялись друг другу не допускать больше братоубийственной войны. Мог ли я тогда думать, что через своего сына стану клятвопреступником? Когда его призвали в армию, еще и речи не было ни о какой Корее! Тогда мы еще гордились тем, что мы — американцы. А теперь?
…Но вы устали с дороги. И Сэм еле сидит на своем стуле. И с вами какие-то дети. Я принесу вам хоть молока, что ли. С этим горем, что на нас свалилось, мы даже не подумали об обеде… А что за ребята, которых ты привез?
— Я их подобрал в Чарльстоне… У них здесь никого нет. Они помогли мне выручить беднягу Сэма.
— Боже! Какой у меня беспорядок в доме, — воскликнула, возвращаясь, Элизабет Купер. — Садитесь, Сэм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
Машина свернула с шоссе на обыкновенную проселочную дорогу, потряслась по ней еще с полчаса и, наконец, остановилась у ворот маленькой фермы. Шофер вышел, из кабины и кивнул детям.
— Слезайте! Здесь мы остановимся на некоторое время, — сказал он. — Надо Сэму сделать перевязку. Вы славные ребята. В наше время мало кто из белых поступил бы так же. Людям здорово забили голову всякой чепухой.
— А куда мы еще поедем? — осведомился Вася.
— А у вас есть причины предпочитать одно место другому?
— Нет.
— Ну, значит, все в порядке. Сейчас везде одинаково несладко. Но что же, черт возьми, нас никто не встречает? Побудьте у машины, пока я схожу на разведку.
Шофер пошел к ферме, а Вася, Валерик и Кюльжан спрыгнули на землю и подошли к кабине. Негр, которого шофер назвал Сэмом, сидел, опустив голову на руки. Вся его поза выражала крайнее утомление.
— Почему вы сами не побили этого хулигана, дядя Сэм? — робко спросила девочка. — Вы ведь выше его и мускулы у вас вон какие! Неужели он сильнее вас?
— Ну что ты пристала к больному человеку, — остановил ее Валерик. — И вопросы какие-то глупые! Разве человек позволит себя бить, если он сильнее?
— Приходится позволять, — через силу улыбнулся Сэм. — Маленькая мисс права. Я мог бы сбить этого парня с ног одним ударом, но ведь он белый!
— Ну и что же? Ведь вы не просто дрались, а у вас была боксерская схватка.
— Если бы я поступил иначе, многие, что смотрели на нас, посчитали бы себя кровно обиженными, и я наверняка оттуда живым бы не ушел. Вот одна причина…
— А разве есть и другая?
— Другая та, что этот белый заплатил мне за то, чтобы я позволил себя побить.
И Сэм вытащил из кармана пиджака бумажку, положенную туда его партнером по боксу.
— И вы… согласились? — возмутилась Кюльжан.
— У меня трое малышей, — устало ответил Сэм. — А работу достать человеку с моим цветом кожи, да еще в наше время, дело безнадежное. До войны я был мастером на тракторном заводе. И тогда еще добиться такого высокого положения негру было очень трудно. Потом меня взяли на войну, в танковую часть. А по возвращении домой я уже не мог найти себе работу. Приходится жить случайным заработком. В молодости я увлекался спортом, особенно боксом. Теперь это иногда выручает. Конечно, против профессионала я уже не устою, но для уличного зрелища еще гожусь. Этот белый тоже безработный. О встрече с настоящим боксером ему нечего и мечтать. Вот он и придумал такую комбинацию: заплатить мне пару долларов за то, чтобы я позволил себя публично побить. На такое зрелище у нас любители всегда найдутся. А во время нашей схватки его товарищ заключает с желающими пари и, конечно, всегда выигрывает. Потом они отдают мне мои два доллара из этого выигрыша, а остальное делят пополам. Ничего не поделаешь! Тоже… бизнес!
ПРОСТЫЕ ЛЮДИ НЕ ХОТЯТ ВОЙНЫ
Наконец, из домика к машине вернулся шофер.
— Ну, вылезай как-нибудь дружище, — обратился он к Сэму. — У нашего товарища большое горе. Он извиняется, что не вышел к вам навстречу, но его жена в таком состоянии, что он боится оставлять ее одну хотя бы на самое короткое время.
— Что-нибудь с Генри, наверное? — спросил Сэм.
— Угадал. Ну, пойдем!
— Догадаться немудрено, — ворчал Сэм, осторожно выбираясь из кабины.
— Ранен?
— Убит…
— Проклятая мясорубка! И придумал же кто-то такой ужас, как войны?!
— На эту тему мы уже с тобой говорили. Шагай, шагай… А вы, ребята, идите за нами… Не удивляйтесь нашей дружбе. Мы с ним из одного танка, а тот, к кому мы сейчас приехали, был у нас третьим. Пусть будут прокляты то, кто заставляет нас скрывать такую хорошую вещь, как дружба.
Они вошли в маленький коттедж, который когда-то был, наверное, уютным и даже красивым, но сейчас, изрядно потрепанный временем, выглядел очень невзрачно. Штакетный забор палисадника давно не видел краски и пестрел заплатами. Штукатурка дома местами отвалилась, обнажив кирпич стен. Внутри домика был тот хаос, который характерен для семьи, где долго отсутствует хозяйка.
Но она была дома. Невысокая худенькая женщина в смятом фланелевом халатике металась по комнате. Ее руки были крепко прижаты к груди, глаза смотрели, ничего не видя. Всем своим видом она напоминала птицу, которая, найдя свое гнездо разоренным, отчаянно мечется в поисках птенцов.
Увидя вошедших, женщина приостановилась, потом бросилась к ним и схватила руку шофера.
— Вы слышали, что они сделали с моим мальчиком? — спросила она хрипло. — Вы мужчины! Неужели вы ничего не можете сделать, чтобы спасти своих детей? Каким проклятым надо было увести его от меня на край света, чтобы умертвить? Я даже не могу посетить его могилу, и мой сыночек лежит в чужой земле, не оплаканный своей матерью… Мало того! На его могилу, может быть, плюют те, в чью страну его отправили… И они правы… Тысячу раз правы…
— Элизабет! Что ты говоришь? Подумай! — пытался остановить поток ее слов высокий широкоплечий фермер, производивший рядом со своей женой впечатление великана.
— Замолчи, Джон! — отозвалась женщина. — Я говорю правду… Ты сам это знаешь… Любая женщина мира ответит на мои слезы, на мое горе: «Так тебе и надо! Как ты смела отпустить его убивать корейских женщин и детей? Теперь ты получила по заслугам!» Что меня утешит в моем горе? Уж не эта ли побрякушка?
Она указала на небольшую коробочку, лежавшую на столе.
— Орден «Пурпурного Сердца», — засмеялась она злобно. — Я не хочу ни видеть его, ни прикасаться к нему… Мне кажется, что это окровавленное сердце моего сына взывает об отмщении. Но что я могу сделать? Я только глупая женщина! Я не могу даже понять, кому, зачем нужна эта проклятая война с людьми, которых мы никогда и не видели…
Заломив руки, она упала на постель и зарылась лицом в подушки.
— А ты, Джон Купер? Ты так же думаешь, как твоя жена? — обратился к фермеру шофер.
— У меня от всего этого просто мутится в голове, — ответил тот тихо. — Элизабет права! Горе и стыд! — Вот, что я чувствую. Когда мы на Эльбе братались с советскими солдатами, мы клялись друг другу не допускать больше братоубийственной войны. Мог ли я тогда думать, что через своего сына стану клятвопреступником? Когда его призвали в армию, еще и речи не было ни о какой Корее! Тогда мы еще гордились тем, что мы — американцы. А теперь?
…Но вы устали с дороги. И Сэм еле сидит на своем стуле. И с вами какие-то дети. Я принесу вам хоть молока, что ли. С этим горем, что на нас свалилось, мы даже не подумали об обеде… А что за ребята, которых ты привез?
— Я их подобрал в Чарльстоне… У них здесь никого нет. Они помогли мне выручить беднягу Сэма.
— Боже! Какой у меня беспорядок в доме, — воскликнула, возвращаясь, Элизабет Купер. — Садитесь, Сэм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86