— Не еда, а один обман зренья, вернее желудка.
И он пренебрежительно отбросил американское «лакомство», Валерик хотел последовать его примеру.
— Не бросай! — послышался чей-то испуганный возглас. Эти слова принадлежали мальчику в курточке, едва прикрывающей его острые локотки. Он выхватил из рук Валерика комочек резинки и, обтерев его о полу своей курточки, сунул в рот.
— Богач какой нашелся, — сказал он осуждающе Васе, — бросается такими вещами! Она ведь стоит целых пять центов. Не будешь драться, если я твою возьму?
— Но ведь я ее уже выбросил.
— Ну и что же! Я ее отдам сестренке.
И мальчик, не встретив возражения, бережно оторвал от тротуара выброшенную расточительным Васей резинку.
— Если хочешь, возьми и мою, — сконфуженно предложила Кюльжан. — Только надо помыть ее, что ли. Я ведь тоже… жевала.
— Подумаешь, — усмехнулся мальчик. — У нас бывает — десять ребят одну штучку жуют по очереди. Давай, если не жалко.
Он сел на краешек скамейки и с аппетитом задвигал челюстями.
— Мальчик, а что у тебя с руками, — спросила Кюльжан, указывая на синие кровоподтеки и шрамы, покрывавшие худенькие руки их нового знакомого.
— Это от крыс, — ответил тот коротко.
— Как от крыс?
— А разве в вашей квартире нет их?
— Нет, конечно.
— Ну, я так и знал, что вы из богатого квартала. У нас в подвале крысы шныряют даже днем, а ночью прыгают на постель и здорово кусаются. Когда наша соседка работала в ночную смену, ее малыш оставался один. Так крысы забрались к нему в колыбельку и загрызли насмерть. Страшно было смотреть, когда он лежал в гробу. А укусы, это что!
— А почему у вас не уничтожат крыс?
— Да разве их всех перебьешь! Одних убьем — другие налезут.
— Ну хоть бы кошку завели.
— Кошка не дура! В грязи да сырости жить не будет. Да и молока ей хоть изредка надо давать, а я и сам его вкус забыл. Бегут от нас кошки. Водосточные трубы протекают, и полы вечно залиты вонючей жижей. Для крыс раздолье, а кошкам противно, должно быть.
— А почему вы не перемените квартиру?
— За эту-то отец платит чуть не треть жалованья, а за квартиру получше придется и всю получку отдать. А есть что будем? Сестренка и так еле концы с концами сводит.
— Почему сестренка? Разве у тебя нет матери?
— Была, — неохотно ответил мальчик.
— А… Где она?
— Умерла. Фабричный доктор сказал, будто у нее было больное сердце .. Только это враки! Она просто надорвалась на фабрике.
— Она подняла что-нибудь тяжелое?
— Папа подсчитал, что она подняла в этот день около пяти тонн.
— Этого не может быть, — поразился Вася. — Ни один человек не может поднять такую тяжесть!
— Папа объяснил мне, как это получилось. Они работала на консервной фабрике. Ну, там, как и везде, конвейер. Это вроде поезда из разных установок. У одного конца этого «поезда» стояла мама. Работа у нее была как будто легкая. Только вкладывать в отверстие машины прямоугольные пластинки жести. А на другом конце «поезда» из другого отверстия выпадают уже готовые коробки с консервами. Все девять часов мама должна без остановки опускать эти пластинки. Если она остановится хоть на секунду, — остановится весь конвейер, а за это сразу увольняют. Ну, мама так давно там работала, что уже сама стала как машина. Каждую минуту она опускала в отверстие ровно триста пятьдесят пластинок, ни одной больше, ни одной меньше. В час это получалось уже двадцать одна тысяча штук, а за девять часов работы — сто восемьдесят девять тысяч. Каждая пластинка весит двадцать пять граммов. Помножь на сто восемьдесят девять тысяч штук — получится четыре тонны семьсот двадцать пять килограммов.
Но хозяину фабрики показалось, что этого мало, и он приказал пустить конвейер еще быстрее. К нему приделали звонки, которые отмечали время. Мама говорила, что они действуют, как какие-то погонялки. Но как она ни торопилась, никак не могла успеть за новой скоростью, и конвейер два раза останавливался.
В этот день она пришла домой такая измученная, что ничего не могла есть.
На другой день за маминой спиной поставили надсмотрщика с часами, которые показывают не только минуты, но и секунды. Он следил за каждым ее движением и все приговаривал: — Быстрее… Еще быстрее… Вы неспособная работница… Придется вас уволить…
Это мы узнали уже не от мамы, а от ее подруги, которая работала недалеко от нее, а маму принесли домой без сознания, и она умерла даже не простившись с нами.
Мальчик всхлипнул, но тут же сердито потер глаза кулачком, испещренным шрамами, резко повернулся и ушел, не прибавив больше ни слова.
— Неужели все американцы живут так же, как этот мальчик, — недоверчиво оказал Валерик, отходя от витрины. — Для кого же тогда все то, что мы видим в магазинах?
Вася не успел высказать мнения по этому поводу, так как в этот момент прямо под ноги Кюльжан метнулась крохотная желтая собачонка, спасаясь от преследования здоровенного пса. Кюльжан, вскрикнув, подхватила ее на руки. Видно, пес успел-таки хватить собачку зубами — шелковистая шерстка маленького животного была кое-где запятнана кровью.
Пес с рычанием кидался на непрошенных заступников, и мальчикам, которые заслонили собою Кюльжан, пришлось бы плохо, но тут как раз подоспела помощь. На месте происшествия резко остановилась длинная легковая автомашина, из нее поспешно выскочил мужчина в синем костюме с бронзовыми пуговицами и, вынув небольшой револьвер, выстрелил в ухо разъяренной собаке.
С глухим рычанием пес упал, задергал лапами, и свирепый блеск его глаз потух.
Спрятав револьвер, мужчина взял из рук Кюльжан собачку, но сделал это так неловко, что крошечное животное болезненно завизжало.
— Оставьте, Томас, — послышался из автомобиля нетерпеливый женский голос. — Разве вы не знаете, что Эльси не выносит прикосновения мужских рук. Пусть девочка сама отнесет ее в машину.
Томас торопливо вернул собачку Кюльжан и любезным жестом пригласил девочку подойти к машине.
— Ничего, — отнеси, — примирительно сказал Вася, видя колебание подруги.
Кюльжан повиновалась.
— Боже мой, — воскликнул тот же голос из машины. — Я не могу взять ее на руки… Я боюсь крови… Садись, девочка, в машину… Ты довезешь бедную Эльси до самого дома. Я тебе заплачу. Садись же скорее!
Но Кюльжан с возгласом протеста отпрянула от автомобиля и спряталась за спины мальчиков.
— Боже! Какая дикарка! — раздраженно воскликнула женщина. — Томас! Посадите этих мальчишек к себе, раз девочка боится с ними расстаться. Да скорее, пожалуйста! А то бедняжка Эльси совсем изойдет кровью.
Не успели мальчики опомниться, как дюжий Томас втолкнул их в кабину шофера, услужливо открыл дверцу перед Кюльжан, сел сам, и машина тронулась.
Она быстро неслась по улицам города, обгоняя попутные автомобили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86
И он пренебрежительно отбросил американское «лакомство», Валерик хотел последовать его примеру.
— Не бросай! — послышался чей-то испуганный возглас. Эти слова принадлежали мальчику в курточке, едва прикрывающей его острые локотки. Он выхватил из рук Валерика комочек резинки и, обтерев его о полу своей курточки, сунул в рот.
— Богач какой нашелся, — сказал он осуждающе Васе, — бросается такими вещами! Она ведь стоит целых пять центов. Не будешь драться, если я твою возьму?
— Но ведь я ее уже выбросил.
— Ну и что же! Я ее отдам сестренке.
И мальчик, не встретив возражения, бережно оторвал от тротуара выброшенную расточительным Васей резинку.
— Если хочешь, возьми и мою, — сконфуженно предложила Кюльжан. — Только надо помыть ее, что ли. Я ведь тоже… жевала.
— Подумаешь, — усмехнулся мальчик. — У нас бывает — десять ребят одну штучку жуют по очереди. Давай, если не жалко.
Он сел на краешек скамейки и с аппетитом задвигал челюстями.
— Мальчик, а что у тебя с руками, — спросила Кюльжан, указывая на синие кровоподтеки и шрамы, покрывавшие худенькие руки их нового знакомого.
— Это от крыс, — ответил тот коротко.
— Как от крыс?
— А разве в вашей квартире нет их?
— Нет, конечно.
— Ну, я так и знал, что вы из богатого квартала. У нас в подвале крысы шныряют даже днем, а ночью прыгают на постель и здорово кусаются. Когда наша соседка работала в ночную смену, ее малыш оставался один. Так крысы забрались к нему в колыбельку и загрызли насмерть. Страшно было смотреть, когда он лежал в гробу. А укусы, это что!
— А почему у вас не уничтожат крыс?
— Да разве их всех перебьешь! Одних убьем — другие налезут.
— Ну хоть бы кошку завели.
— Кошка не дура! В грязи да сырости жить не будет. Да и молока ей хоть изредка надо давать, а я и сам его вкус забыл. Бегут от нас кошки. Водосточные трубы протекают, и полы вечно залиты вонючей жижей. Для крыс раздолье, а кошкам противно, должно быть.
— А почему вы не перемените квартиру?
— За эту-то отец платит чуть не треть жалованья, а за квартиру получше придется и всю получку отдать. А есть что будем? Сестренка и так еле концы с концами сводит.
— Почему сестренка? Разве у тебя нет матери?
— Была, — неохотно ответил мальчик.
— А… Где она?
— Умерла. Фабричный доктор сказал, будто у нее было больное сердце .. Только это враки! Она просто надорвалась на фабрике.
— Она подняла что-нибудь тяжелое?
— Папа подсчитал, что она подняла в этот день около пяти тонн.
— Этого не может быть, — поразился Вася. — Ни один человек не может поднять такую тяжесть!
— Папа объяснил мне, как это получилось. Они работала на консервной фабрике. Ну, там, как и везде, конвейер. Это вроде поезда из разных установок. У одного конца этого «поезда» стояла мама. Работа у нее была как будто легкая. Только вкладывать в отверстие машины прямоугольные пластинки жести. А на другом конце «поезда» из другого отверстия выпадают уже готовые коробки с консервами. Все девять часов мама должна без остановки опускать эти пластинки. Если она остановится хоть на секунду, — остановится весь конвейер, а за это сразу увольняют. Ну, мама так давно там работала, что уже сама стала как машина. Каждую минуту она опускала в отверстие ровно триста пятьдесят пластинок, ни одной больше, ни одной меньше. В час это получалось уже двадцать одна тысяча штук, а за девять часов работы — сто восемьдесят девять тысяч. Каждая пластинка весит двадцать пять граммов. Помножь на сто восемьдесят девять тысяч штук — получится четыре тонны семьсот двадцать пять килограммов.
Но хозяину фабрики показалось, что этого мало, и он приказал пустить конвейер еще быстрее. К нему приделали звонки, которые отмечали время. Мама говорила, что они действуют, как какие-то погонялки. Но как она ни торопилась, никак не могла успеть за новой скоростью, и конвейер два раза останавливался.
В этот день она пришла домой такая измученная, что ничего не могла есть.
На другой день за маминой спиной поставили надсмотрщика с часами, которые показывают не только минуты, но и секунды. Он следил за каждым ее движением и все приговаривал: — Быстрее… Еще быстрее… Вы неспособная работница… Придется вас уволить…
Это мы узнали уже не от мамы, а от ее подруги, которая работала недалеко от нее, а маму принесли домой без сознания, и она умерла даже не простившись с нами.
Мальчик всхлипнул, но тут же сердито потер глаза кулачком, испещренным шрамами, резко повернулся и ушел, не прибавив больше ни слова.
— Неужели все американцы живут так же, как этот мальчик, — недоверчиво оказал Валерик, отходя от витрины. — Для кого же тогда все то, что мы видим в магазинах?
Вася не успел высказать мнения по этому поводу, так как в этот момент прямо под ноги Кюльжан метнулась крохотная желтая собачонка, спасаясь от преследования здоровенного пса. Кюльжан, вскрикнув, подхватила ее на руки. Видно, пес успел-таки хватить собачку зубами — шелковистая шерстка маленького животного была кое-где запятнана кровью.
Пес с рычанием кидался на непрошенных заступников, и мальчикам, которые заслонили собою Кюльжан, пришлось бы плохо, но тут как раз подоспела помощь. На месте происшествия резко остановилась длинная легковая автомашина, из нее поспешно выскочил мужчина в синем костюме с бронзовыми пуговицами и, вынув небольшой револьвер, выстрелил в ухо разъяренной собаке.
С глухим рычанием пес упал, задергал лапами, и свирепый блеск его глаз потух.
Спрятав револьвер, мужчина взял из рук Кюльжан собачку, но сделал это так неловко, что крошечное животное болезненно завизжало.
— Оставьте, Томас, — послышался из автомобиля нетерпеливый женский голос. — Разве вы не знаете, что Эльси не выносит прикосновения мужских рук. Пусть девочка сама отнесет ее в машину.
Томас торопливо вернул собачку Кюльжан и любезным жестом пригласил девочку подойти к машине.
— Ничего, — отнеси, — примирительно сказал Вася, видя колебание подруги.
Кюльжан повиновалась.
— Боже мой, — воскликнул тот же голос из машины. — Я не могу взять ее на руки… Я боюсь крови… Садись, девочка, в машину… Ты довезешь бедную Эльси до самого дома. Я тебе заплачу. Садись же скорее!
Но Кюльжан с возгласом протеста отпрянула от автомобиля и спряталась за спины мальчиков.
— Боже! Какая дикарка! — раздраженно воскликнула женщина. — Томас! Посадите этих мальчишек к себе, раз девочка боится с ними расстаться. Да скорее, пожалуйста! А то бедняжка Эльси совсем изойдет кровью.
Не успели мальчики опомниться, как дюжий Томас втолкнул их в кабину шофера, услужливо открыл дверцу перед Кюльжан, сел сам, и машина тронулась.
Она быстро неслась по улицам города, обгоняя попутные автомобили.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86