На это было затрачено несколько веселых дней за пределами школы. Для заключенных прогулка за пределы тюрьмы – все равно что для всех остальных путешествие в Европу. Большую часть недели они обсуждали соседей и выяснили тот постыдный факт, что, кроме выводка Мэрфи, было девять возможных детей, и что ни один из этих девяти не принадлежал семьям, которые с чистой совестью можно было бы назвать бедными. Здравомыслящие, трудолюбивые родители могли прекрасно удовлетворить скромные рождественские запросы своих детей.
– Только шестеро Мэрфи подходят по возрасту, – проворчала Конни, когда они возвращались домой в холодных сумерках зимнего дня после двух часов бесплодной ходьбы.
– Выходит примерно по одному ребенку на каждые пять девочек, – угрюмо кивнула Присцилла.
– Ах, эта благотворительность меня утомляет! – взорвалась Пэтти. – Для девочек это просто забава. То, как мы скупо раздаем хлам этим безупречно милым людям, просто оскорбительно. Если бы кто-нибудь ткнул в меня розовым носком из тарлатана, полным конфет, и сказал, что это за то, что я была хорошей маленькой девочкой, я бы швырнула его им в лицо.
В напряженные моменты английский язык Пэтти был не безупречен.
– Да ладно тебе, Пэтти, – Присцилла успокаивающе взяла ее под руку, – мы зайдем к Мэрфи и заново их пересчитаем. Может, есть кто-то, кого мы проглядели.
– Близнецам всего пятнадцать, – с надеждой проговорила Конни. – Я считаю, они подойдут.
– А Ричарду Хардингу почти четыре. Он достаточно большой, чтобы радоваться елке. Чем больше Мэрфи мы сможем набрать, тем лучше. Им всегда нравится то, что мы дарим.
– Я знаю! – рявкнула Пэтти. – Большинство из них мы учим быть отъявленными попрошайками. Я буду жалеть о том, что когда-либо использовала сленг, если мы не найдем этим деньгам лучшего применения.
Праздничные фонды ежегодно пополнялись за счет налога на сленг. В «Святой Урсуле» взимался штраф в один цент за каждый случай прилюдного употребления сленга или неправильной грамматики. Разумеется, в уединении собственной комнаты, в кругу избранных, сии меры были не столь строги. Ближайшие подружки не выдавали, разве что когда случалось охлаждение взаимоотношений. Но приятели, враги и учителя делали это, а в моменты пылкой откровенности даже сама виновная сдавала себя. Как бы то ни было, фонд сленга увеличивался. Вскрыв ящик в этом году, члены комитета обнаружили тридцать семь долларов, восемьдесят четыре цента.
После небольших протестов Пэтти позволила притащить себя к двери жилища Мэрфи. Она была не в настроении, а чтобы гостить у Мэрфи, требовалось поддерживать невероятное количество разговоров. Оказалось, что семья в полном составе оживленно толпится на переполненной кухне. Все двенадцать детей верещали разом, все пронзительнее и надоедливее, тщетно стараясь заглушить друг друга. От тушеной капусты на плите в комнате стоял душистый пар. Бедная старая Бабушка Фланниган втиснулась в угол у очага, в окружении шумной, толкающейся малышни, которая едва ли выказывала уважение ее сединам. Пока девочки любовались новорожденным, Йоланда и Ричард Хардинг, у которых были липкие руки, взобрались к ним на колени. Тем временем миссис Мэрфи с роскошным ирландским акцентом распространялась по поводу достоинств имени «Кутберт Сен-Джоон». Она объявила, что оно ей нравится, впрочем, как и все остальные. Наверняка, ребенку принесут удачу имена сразу двух святых. Она любезно поблагодарила юных леди.
Пэтти оставила Конни и Присциллу с тем, чтобы они со светской учтивостью завершили визит, а сама протиснулась на деревянный ящик, к креслу Бабушки Фланниган. Матушка миссис Мэрфи была трогательной старушкой, речи и манерам которой было присуще обаяние Ирландии прошлого поколения. Пэтти решила, что она является самым ценным членом семейства, поскольку с нею было интересно. Ей всегда нравилось заводить ее рассказами о ее девических годах, когда она была служанкой миледи в замке лорда Стерлинга, в графстве Клэр, и юный Таммас Фланниган пришел и увез ее в Америку, чтобы там разбогатеть. Теперь Таммас был согбенным от ревматизма стариком, но в его проницательных голубых глазах и ирландской улыбке Бабушка по-прежнему видела парня, который ухаживал за ней.
– Как себя чувствует Ваш муж этой зимой? – спросила Пэтти, зная, что это кратчайший путь к сердцу пожилой женщины.
Она покачала головой и робко улыбнулась.
– Я не получала от него вестей четыре дня. Таммас уже с нами не живет.
– Как жаль, что вас разлучили! – промолвила Пэтти, незамедлительно почувствовав симпатию и не сознавая, насколько болезненна затронутая ею тема.
Старушкина словоохотливость потоком хлынула в ворота шлюза.
– Урсула и Джер-р-альдин выросли, и так как появился маленький, понадобилась комната, которую они занимали, и они больше не могли предоставлять комнату мне с Таммасом. Так что меня поселили на чердаке с четырьмя девчонками, а Таммас, его собрали в дорогу и отправили к моему сыну Таммасу. Жена Таммаса сказала, что Таммас может спать на кухне в уплату за то, что он будет таскать дрова и воду, но она не может взять нас двоих, потому что держит квартирантов.
Минуту Пэтти молчала, склонив набок голову, пытаясь уловить смысл в этой путанице из Таммасов.
– Очень плохо! – сказала она утешительно и сочувственно положила руку на колено старушки.
Глаза Бабушки Фланниган наполнились старческими, готовыми хлынуть слезами.
– Я не жалуюсь, ведь так устроена жизнь. Старики должны отойти в сторонку и уступить место молодым. Но мне так одиноко без него! Мы прожили вместе сорок семь лет и знаем привычки друг друга.
– Но Ваш сын живет не слишком далеко. – Пэтти нашла лучшее утешение, на какое только была способна. – Вы должны видеться с Томасом очень часто.
– Этого я и не хочу! Когда твой муж за полторы мили отсюда лежит с ревматизмом, то это все равно, как если бы он умер.
Стрелка часов показала без четверти шесть, и гости поднялись. Им еще предстояло пройти полмили и переодеться к ужину.
На прощание старушка коснулась руки Пэтти. Похоже, маленькое, случайное сочувствие Пэтти подарило ей большее утешение, нежели весь ее имеющийся в изобилии выводок внуков.
– Как ужасно быть старой и просто сидеть и ждать смерти, правда? – поежилась Пэтти, когда они вышли в морозную тьму.
– Жуть! – искренне согласилась Конни. – Поторопись! Не то мы опоздаем на ужин, а сегодня будет курица.
Они припустили рысцой, и при таком темпе для разговоров не хватало дыхания, однако голова Пэтти работала так же быстро, как и ноги.
– У меня появилась поистине блестящая идея, – тяжело дыша, проговорила она, завернув в ворота и пустившись рысью по подъездной аллее к большому освещенному дому, который приветливо распростер свои широкие крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45
– Только шестеро Мэрфи подходят по возрасту, – проворчала Конни, когда они возвращались домой в холодных сумерках зимнего дня после двух часов бесплодной ходьбы.
– Выходит примерно по одному ребенку на каждые пять девочек, – угрюмо кивнула Присцилла.
– Ах, эта благотворительность меня утомляет! – взорвалась Пэтти. – Для девочек это просто забава. То, как мы скупо раздаем хлам этим безупречно милым людям, просто оскорбительно. Если бы кто-нибудь ткнул в меня розовым носком из тарлатана, полным конфет, и сказал, что это за то, что я была хорошей маленькой девочкой, я бы швырнула его им в лицо.
В напряженные моменты английский язык Пэтти был не безупречен.
– Да ладно тебе, Пэтти, – Присцилла успокаивающе взяла ее под руку, – мы зайдем к Мэрфи и заново их пересчитаем. Может, есть кто-то, кого мы проглядели.
– Близнецам всего пятнадцать, – с надеждой проговорила Конни. – Я считаю, они подойдут.
– А Ричарду Хардингу почти четыре. Он достаточно большой, чтобы радоваться елке. Чем больше Мэрфи мы сможем набрать, тем лучше. Им всегда нравится то, что мы дарим.
– Я знаю! – рявкнула Пэтти. – Большинство из них мы учим быть отъявленными попрошайками. Я буду жалеть о том, что когда-либо использовала сленг, если мы не найдем этим деньгам лучшего применения.
Праздничные фонды ежегодно пополнялись за счет налога на сленг. В «Святой Урсуле» взимался штраф в один цент за каждый случай прилюдного употребления сленга или неправильной грамматики. Разумеется, в уединении собственной комнаты, в кругу избранных, сии меры были не столь строги. Ближайшие подружки не выдавали, разве что когда случалось охлаждение взаимоотношений. Но приятели, враги и учителя делали это, а в моменты пылкой откровенности даже сама виновная сдавала себя. Как бы то ни было, фонд сленга увеличивался. Вскрыв ящик в этом году, члены комитета обнаружили тридцать семь долларов, восемьдесят четыре цента.
После небольших протестов Пэтти позволила притащить себя к двери жилища Мэрфи. Она была не в настроении, а чтобы гостить у Мэрфи, требовалось поддерживать невероятное количество разговоров. Оказалось, что семья в полном составе оживленно толпится на переполненной кухне. Все двенадцать детей верещали разом, все пронзительнее и надоедливее, тщетно стараясь заглушить друг друга. От тушеной капусты на плите в комнате стоял душистый пар. Бедная старая Бабушка Фланниган втиснулась в угол у очага, в окружении шумной, толкающейся малышни, которая едва ли выказывала уважение ее сединам. Пока девочки любовались новорожденным, Йоланда и Ричард Хардинг, у которых были липкие руки, взобрались к ним на колени. Тем временем миссис Мэрфи с роскошным ирландским акцентом распространялась по поводу достоинств имени «Кутберт Сен-Джоон». Она объявила, что оно ей нравится, впрочем, как и все остальные. Наверняка, ребенку принесут удачу имена сразу двух святых. Она любезно поблагодарила юных леди.
Пэтти оставила Конни и Присциллу с тем, чтобы они со светской учтивостью завершили визит, а сама протиснулась на деревянный ящик, к креслу Бабушки Фланниган. Матушка миссис Мэрфи была трогательной старушкой, речи и манерам которой было присуще обаяние Ирландии прошлого поколения. Пэтти решила, что она является самым ценным членом семейства, поскольку с нею было интересно. Ей всегда нравилось заводить ее рассказами о ее девических годах, когда она была служанкой миледи в замке лорда Стерлинга, в графстве Клэр, и юный Таммас Фланниган пришел и увез ее в Америку, чтобы там разбогатеть. Теперь Таммас был согбенным от ревматизма стариком, но в его проницательных голубых глазах и ирландской улыбке Бабушка по-прежнему видела парня, который ухаживал за ней.
– Как себя чувствует Ваш муж этой зимой? – спросила Пэтти, зная, что это кратчайший путь к сердцу пожилой женщины.
Она покачала головой и робко улыбнулась.
– Я не получала от него вестей четыре дня. Таммас уже с нами не живет.
– Как жаль, что вас разлучили! – промолвила Пэтти, незамедлительно почувствовав симпатию и не сознавая, насколько болезненна затронутая ею тема.
Старушкина словоохотливость потоком хлынула в ворота шлюза.
– Урсула и Джер-р-альдин выросли, и так как появился маленький, понадобилась комната, которую они занимали, и они больше не могли предоставлять комнату мне с Таммасом. Так что меня поселили на чердаке с четырьмя девчонками, а Таммас, его собрали в дорогу и отправили к моему сыну Таммасу. Жена Таммаса сказала, что Таммас может спать на кухне в уплату за то, что он будет таскать дрова и воду, но она не может взять нас двоих, потому что держит квартирантов.
Минуту Пэтти молчала, склонив набок голову, пытаясь уловить смысл в этой путанице из Таммасов.
– Очень плохо! – сказала она утешительно и сочувственно положила руку на колено старушки.
Глаза Бабушки Фланниган наполнились старческими, готовыми хлынуть слезами.
– Я не жалуюсь, ведь так устроена жизнь. Старики должны отойти в сторонку и уступить место молодым. Но мне так одиноко без него! Мы прожили вместе сорок семь лет и знаем привычки друг друга.
– Но Ваш сын живет не слишком далеко. – Пэтти нашла лучшее утешение, на какое только была способна. – Вы должны видеться с Томасом очень часто.
– Этого я и не хочу! Когда твой муж за полторы мили отсюда лежит с ревматизмом, то это все равно, как если бы он умер.
Стрелка часов показала без четверти шесть, и гости поднялись. Им еще предстояло пройти полмили и переодеться к ужину.
На прощание старушка коснулась руки Пэтти. Похоже, маленькое, случайное сочувствие Пэтти подарило ей большее утешение, нежели весь ее имеющийся в изобилии выводок внуков.
– Как ужасно быть старой и просто сидеть и ждать смерти, правда? – поежилась Пэтти, когда они вышли в морозную тьму.
– Жуть! – искренне согласилась Конни. – Поторопись! Не то мы опоздаем на ужин, а сегодня будет курица.
Они припустили рысцой, и при таком темпе для разговоров не хватало дыхания, однако голова Пэтти работала так же быстро, как и ноги.
– У меня появилась поистине блестящая идея, – тяжело дыша, проговорила она, завернув в ворота и пустившись рысью по подъездной аллее к большому освещенному дому, который приветливо распростер свои широкие крылья.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45