Выбрала черный фломастер, приготовилась написать «Олениха по имени Балерина» своим самым красивым почерком с завитушками. Вместо черного у меня вышла слабенькая серая линия. Фломастер был совсем исписанный.
Как видно, Максик потихоньку им рисовал. Наверное, придется маме закупить еще упаковку чистящего порошка.
Ладно, я взяла красный фломастер. Он оставил на бумаге бледно-розовый след. Максик и красный израсходовал! Я проверила золотистый, фиолетовый, ярко-синий. Почти все фломастеры были изработаны вдрызг. Остались только нелюбимые Максиком цвета — темно-зеленый и все оттенки коричневого.
Я ничего не могла понять. Я ни разу не видела, чтобы Максик ими рисовал. Как они оказались в таком состоянии?
Пришлось мне начинать свою книжку о Балерине собственными простенькими гелевыми ручками. Я долго не могла придумать, как бы мне нормально начать. Как-то глупо и по-детски звучит: олениха по имени Балерина сделала то-то и то-то… Куда интереснее было, когда она сама рассказывала о себе.
Вдруг меня осенило. Я прокралась в спальню, осторожно вытащила Балерину из-под Виты и вернулась в свое лежбище в ванной. Я надела Балерину на правую руку и вложила ей в лапки гелевую ручку.
— Что это? — Она повертела ручку.
Ты знаешь что. Это такая специальная розовая гелевая ручка, под цвет твоего хорошенького розового носика. Я хочу, чтобы ты, Балерина, записала для меня свою историю. Вроде автобиографии, начиная с самого твоего рождения.
— Когда я была еще совсем крошечным олененком, с большущими глазами и без рожек? — сказала Балерина.
Она глубоко вздохнула, поудобнее пристроила гелевую ручку в лапках и приступила к делу.
Я — олениха, меня зовут Балерина. Я родилась в страшную пургу, в такую вьюжную ночь, что нам с моей бедной мамочкой негде было укрыться. Мама старалась меня заслонить своим усталым, измученным телом, а я стояла по самую шейку в снегу и слабо тыкалась в нее носом. Ты, наверное, думаешь, что после такого холодного начала я на всю жизнь стала бояться холода? Но хоть я и хрупкая, даже теперь, в зрелом возрасте, я горжусь крепким здоровьем. У меня ни разу не было ни насморка, ни простуды, ни гриппа. Носу меня всегда розовый и красивый, он никогда не бывает красным и распухшим. Я бы считала унизительным для себя, если бы меня повсюду славили как красноносого олененка, да еще и сочиняли обо мне песенки.
Не хочу хвастаться, но я уверена, что заслужила не меньше славы своим хореографическим искусством. Я умею танцевать бальные танцы, чертовски здорово танцую бип-боп, лихо отбиваю чечетку, но моя главная специальность — балет. Я — Анна Павлова оленьего царства.
Я нажала на розовый носик Балерины — заиграла тихая музыка, «Танец феи Драже». Балерина сделала пируэт, раздувая колокольчиком свою прозрачную юбочку. Она закружилась по ванной, потом заплясала на водопроводном кране.
— Вот, я исполняю чечетку! — объявила она.
Мы обе засмеялись.
— Эм! — В дверь постучалась мама. — Эм, что ты там заперлась? Почему не спишь? Кто там с тобой?
— Только Балерина, мам.
Я вылезла из ванны и впустила маму внутрь.
— Опять ты со своей Балериной! Сумасшедшая девчонка! — сказала мама. — Меня просто убивает, как вы, дети, с ней возитесь, словно она живая. Ты совсем свихнулась, деточка. Но сочиняешь ты про нее просто замечательно. Уже начала записывать эти истории в свою новую тетрадку?
— Ага! — Я махнула перед ней раскрытой тетрадью.
— Ты пишешь в ванне? — ужаснулась мама, увидев груду мятых полотенец.
— Это у меня такая специальная сочинительская лежанка, мам.
— Господи боже, — вздохнула мама. — Не думала, что ты станешь сочинять по ночам. Ночью надо сладко спать в кроватке.
— Разве ты никогда не слышала о светильнике, горящем всю ночь напролет, мам? У меня вдохновение!
— У тебя на все найдется ответ, моя Эм! — Мама обняла меня. — Ну давай почитаем что у тебя получилось.
— Нет, подожди. Я сперва все закончу и заполню всю тетрадку целиком.
— Ну скажи, хорошо я придумала? Я специально купила нелинованную тетрадку, чтобы ты могла рисовать картинки. Может быть, Максик тебе одолжит на время свои шикарные фломастеры, если ты его очень вежливо попросишь.
Я сказала:
— Может быть.
Я решила, что не стану ябедничать на Максика. Сначала проведу собственное расследование.
Я даже не пробовала прямо спрашивать Максика. Просто на следующий день старалась за ним приглядывать. Я видела: когда он одевался, тайком вытащил из коробки коричневый фломастер и спрятал к себе в носок.
Я упорно ходила за ним по пятам, хоть это и было жутко утомительно. Максик носился по всему дому, кидался то туда, то сюда, бегал вверх и вниз по лестнице и вообще бесился. Пытался карабкаться на маму, бодал головой бабушку, дергал меня за волосы, щипал Виту. Опрокинул пакет с кукурузными хлопьями, облился соком, споткнулся о пылесос и поднял визг до небес — но он не вынимал из носка коричневый фломастер и ничего не рисовал.
Я терпеливо выжидала. Максик отправился в туалет. Я поднялась за ним и стала караулить у двери. Я ждала, ждала, ждала… Правду говорила бабушка, Максик в последнее время очень уж подолгу заседает в уборной.
Мне уже и самой понадобилось туда зайти. Да и надоело ждать. Я постучалась в дверь:
— Максик! Выходи, ты, наверное, уже закончил свои дела.
— Уйди, Эм, — ответил Максик из-за двери.
— Максик, ты там сидишь уже пятнадцать минут. В чем дело? Живот разболелся?
— Нет! Канай отсюда! — заорал Максик.
Он знал, что так говорить не полагается. Это выражение он подхватил из какой-то телепередачи, бабушку оно просто из себя выводило.
— Никуда я не собираюсь канать. Сам выходи оттуда! — Я выдержала паузу и зашипела в замочную скважину: — Я знаю, чем ты там занимаешься!
— Не знаешь! — Но в голосе Максика звучал страх.
— Выходи, не то расскажу маме, — пригрозила я.
Максик затих. Потом вдруг отпер дверь и вышел.
Тебе же не разрешают запираться, — сказала я. — Вдруг замок заест?
— А я тогда выпрыгну в окошко, — сказал Максик. — Вот так!
Он запрыгал по коридору, словно гигантская лягушка. Прыгал он как-то неуклюже, придерживая руками футболку на груди. Все ясно — он что-то прячет.
Я ему немножко подыграла, тоже стала прыгать по-лягушачьи. Максик радостно заквакал, потерял равновесие и покачнулся, взмахнув руками. Я воспользовалась случаем, сунула руку ему под футболку и выдернула… большущий комок мятой розовой туалетной бумаги!
—Фу!
Я тут же его выронила.
— Не трогай, не трогай, не трогай! — заорал Максик как резаный, хотя я ее уже потрогала.
— Максик, что это еще за игры? Использованную бумагу бросают в унитаз, а не прячут за пазуху!
Он потянулся к бумаге, я перехватила его запястья.
— Отдай! — ревел Максик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52
Как видно, Максик потихоньку им рисовал. Наверное, придется маме закупить еще упаковку чистящего порошка.
Ладно, я взяла красный фломастер. Он оставил на бумаге бледно-розовый след. Максик и красный израсходовал! Я проверила золотистый, фиолетовый, ярко-синий. Почти все фломастеры были изработаны вдрызг. Остались только нелюбимые Максиком цвета — темно-зеленый и все оттенки коричневого.
Я ничего не могла понять. Я ни разу не видела, чтобы Максик ими рисовал. Как они оказались в таком состоянии?
Пришлось мне начинать свою книжку о Балерине собственными простенькими гелевыми ручками. Я долго не могла придумать, как бы мне нормально начать. Как-то глупо и по-детски звучит: олениха по имени Балерина сделала то-то и то-то… Куда интереснее было, когда она сама рассказывала о себе.
Вдруг меня осенило. Я прокралась в спальню, осторожно вытащила Балерину из-под Виты и вернулась в свое лежбище в ванной. Я надела Балерину на правую руку и вложила ей в лапки гелевую ручку.
— Что это? — Она повертела ручку.
Ты знаешь что. Это такая специальная розовая гелевая ручка, под цвет твоего хорошенького розового носика. Я хочу, чтобы ты, Балерина, записала для меня свою историю. Вроде автобиографии, начиная с самого твоего рождения.
— Когда я была еще совсем крошечным олененком, с большущими глазами и без рожек? — сказала Балерина.
Она глубоко вздохнула, поудобнее пристроила гелевую ручку в лапках и приступила к делу.
Я — олениха, меня зовут Балерина. Я родилась в страшную пургу, в такую вьюжную ночь, что нам с моей бедной мамочкой негде было укрыться. Мама старалась меня заслонить своим усталым, измученным телом, а я стояла по самую шейку в снегу и слабо тыкалась в нее носом. Ты, наверное, думаешь, что после такого холодного начала я на всю жизнь стала бояться холода? Но хоть я и хрупкая, даже теперь, в зрелом возрасте, я горжусь крепким здоровьем. У меня ни разу не было ни насморка, ни простуды, ни гриппа. Носу меня всегда розовый и красивый, он никогда не бывает красным и распухшим. Я бы считала унизительным для себя, если бы меня повсюду славили как красноносого олененка, да еще и сочиняли обо мне песенки.
Не хочу хвастаться, но я уверена, что заслужила не меньше славы своим хореографическим искусством. Я умею танцевать бальные танцы, чертовски здорово танцую бип-боп, лихо отбиваю чечетку, но моя главная специальность — балет. Я — Анна Павлова оленьего царства.
Я нажала на розовый носик Балерины — заиграла тихая музыка, «Танец феи Драже». Балерина сделала пируэт, раздувая колокольчиком свою прозрачную юбочку. Она закружилась по ванной, потом заплясала на водопроводном кране.
— Вот, я исполняю чечетку! — объявила она.
Мы обе засмеялись.
— Эм! — В дверь постучалась мама. — Эм, что ты там заперлась? Почему не спишь? Кто там с тобой?
— Только Балерина, мам.
Я вылезла из ванны и впустила маму внутрь.
— Опять ты со своей Балериной! Сумасшедшая девчонка! — сказала мама. — Меня просто убивает, как вы, дети, с ней возитесь, словно она живая. Ты совсем свихнулась, деточка. Но сочиняешь ты про нее просто замечательно. Уже начала записывать эти истории в свою новую тетрадку?
— Ага! — Я махнула перед ней раскрытой тетрадью.
— Ты пишешь в ванне? — ужаснулась мама, увидев груду мятых полотенец.
— Это у меня такая специальная сочинительская лежанка, мам.
— Господи боже, — вздохнула мама. — Не думала, что ты станешь сочинять по ночам. Ночью надо сладко спать в кроватке.
— Разве ты никогда не слышала о светильнике, горящем всю ночь напролет, мам? У меня вдохновение!
— У тебя на все найдется ответ, моя Эм! — Мама обняла меня. — Ну давай почитаем что у тебя получилось.
— Нет, подожди. Я сперва все закончу и заполню всю тетрадку целиком.
— Ну скажи, хорошо я придумала? Я специально купила нелинованную тетрадку, чтобы ты могла рисовать картинки. Может быть, Максик тебе одолжит на время свои шикарные фломастеры, если ты его очень вежливо попросишь.
Я сказала:
— Может быть.
Я решила, что не стану ябедничать на Максика. Сначала проведу собственное расследование.
Я даже не пробовала прямо спрашивать Максика. Просто на следующий день старалась за ним приглядывать. Я видела: когда он одевался, тайком вытащил из коробки коричневый фломастер и спрятал к себе в носок.
Я упорно ходила за ним по пятам, хоть это и было жутко утомительно. Максик носился по всему дому, кидался то туда, то сюда, бегал вверх и вниз по лестнице и вообще бесился. Пытался карабкаться на маму, бодал головой бабушку, дергал меня за волосы, щипал Виту. Опрокинул пакет с кукурузными хлопьями, облился соком, споткнулся о пылесос и поднял визг до небес — но он не вынимал из носка коричневый фломастер и ничего не рисовал.
Я терпеливо выжидала. Максик отправился в туалет. Я поднялась за ним и стала караулить у двери. Я ждала, ждала, ждала… Правду говорила бабушка, Максик в последнее время очень уж подолгу заседает в уборной.
Мне уже и самой понадобилось туда зайти. Да и надоело ждать. Я постучалась в дверь:
— Максик! Выходи, ты, наверное, уже закончил свои дела.
— Уйди, Эм, — ответил Максик из-за двери.
— Максик, ты там сидишь уже пятнадцать минут. В чем дело? Живот разболелся?
— Нет! Канай отсюда! — заорал Максик.
Он знал, что так говорить не полагается. Это выражение он подхватил из какой-то телепередачи, бабушку оно просто из себя выводило.
— Никуда я не собираюсь канать. Сам выходи оттуда! — Я выдержала паузу и зашипела в замочную скважину: — Я знаю, чем ты там занимаешься!
— Не знаешь! — Но в голосе Максика звучал страх.
— Выходи, не то расскажу маме, — пригрозила я.
Максик затих. Потом вдруг отпер дверь и вышел.
Тебе же не разрешают запираться, — сказала я. — Вдруг замок заест?
— А я тогда выпрыгну в окошко, — сказал Максик. — Вот так!
Он запрыгал по коридору, словно гигантская лягушка. Прыгал он как-то неуклюже, придерживая руками футболку на груди. Все ясно — он что-то прячет.
Я ему немножко подыграла, тоже стала прыгать по-лягушачьи. Максик радостно заквакал, потерял равновесие и покачнулся, взмахнув руками. Я воспользовалась случаем, сунула руку ему под футболку и выдернула… большущий комок мятой розовой туалетной бумаги!
—Фу!
Я тут же его выронила.
— Не трогай, не трогай, не трогай! — заорал Максик как резаный, хотя я ее уже потрогала.
— Максик, что это еще за игры? Использованную бумагу бросают в унитаз, а не прячут за пазуху!
Он потянулся к бумаге, я перехватила его запястья.
— Отдай! — ревел Максик.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52