На смену весело проведенному вечеру пришла полная грустных размышлений ночь. Сантер ощущал какую-то странную, глубокую депрессию. Нервы его, казалось, были обнажены. Даже великолепный образ Асунсьон не в силах был заставить его забыть об Анри.
Словно наяву видел Сантер, как Намотт раскуривает сигару, держа ее в своих тонких пальцах, а затем с небрежным изяществом опускается в кресло и рассеянно приглаживает рукой волосы... Анри! Он так любил его!.. А теперь...
Что же могло произойти? Почему он стал жертвой глупого и несчастного случая? Как уяснить себе, что Намотт уже не вернется никогда?..
А ведь это ему, самому старшему, пришла в голову эта мысль — взять и разъехаться по всему свету. Как-то ночью, после того, как он вчистую проигрался в покер, все и случилось… Жорж Сантер вспомнил, как те, четверо, которые еще не вернулись из путешествия, и они с Перлонжуром сидели в маленькой красной гостиной, окна которой выходили в парк Принцев, а сама комната была наполнена дымом восточных сигар. После того, как были разыграны последние ставки, Намотт, слегка покачиваясь от выпитого вина, встал и подошел открыть окно. Затем он подошел к проигрывателю, напевающему: «She's funny that way» — и выключил его. Неожиданно, обернувшись к друзьям всем корпусом, он спросил их своим глубоким грудным голосом:
— Ну, а что думаете вы по этому поводу? Неужели вы считаете, что наша жизнь может оставаться такой же бессмысленной, как сейчас?
Никто из них так и не смог выдержать взгляд его голубых глаз и сказать, что их жизнь может вот так продолжаться.
Тогда Намотт приступил к развитию своей мысли. Он предложил разъехаться всем по свету в ближайшее время: завтра, послезавтра, в ближайшие недели или месяц, это было не столь важно, как и кем они будут работать — стюардами, механиками, радистами или же будут просто эмигрантами. Все это не имело значения. Главное — уехать. Главное — порвать всякую связь со Старым Светом и отказаться от этого дурацкого бессмысленного образа жизни, от этих никчемных ночных бдений. Главное удрать от самих себя, скрыться. А затем каждый будет трудиться, не покладая рук, в течение пяти лет. Все шестеро тогда были молоды. Старшему из них — Намотту, исполнилось 32 года, а младшему — Перлонжуру — 24. Что означали для них эти какие-нибудь пять лет, в том положении, в котором они находились? Напротив, им представлялся случай повидать наиболее экзотические страны, женщин, о которых можно было лишь мечтать, истоки крупнейших рек, произрастающие вверх корнем растения. Воспоминания об этих годах служили бы им утешением и отрадой в старости. Кроме того, у них был шанс нажить состояние... «Нажить состояние» — какие магические слова!..
На рассвете все шестеро пришли к полному согласию и поклялись строго соблюдать договор, составленный за ночь. Основным пунктом договора, который они поклялись соблюдать во что бы то ни стало, было то, что спустя пять лет они соберут накопленные ими капиталы и поровну разделят между всеми. Кроме того, они договорились встретиться в определенном месте и в определенное время... Какие прекрасные мгновения пережили они! В тысячный раз за последние пять лет Жорж с волнением вспоминал мужественные лица своих друзей — этих шести веселых парней, отправившихся навстречу неизвестности с пустыми карманами, протянутыми руками и песней на устах. И сколько надежд родилось в ту бессонную ночь! Друзья расстались пьяные, обменявшись объятиями и клятвами, еще ничего не зная о своем будущем и ожидая от него всего, чего угодно.
Затем их, одного за другим, поглотили вокзалы, порты, дороги. Они расстались со своим прошлым без видимого сожаления. Никто не мучился никакими сомнениями, кроме, должно быть, Грибба и Перлонжура, оставивших в одной славной деревушке своих старушек-матерей, от которых они предусмотрительно утаили свое продолжительное отсутствие. Обе эти старушки, сидя в своих старых домиках, все ждали и ждали, не смирясь и вопреки всякой очевидности, продолжая питать надежду в один прекрасный день вновь увидеть «малышей». Они так удачно распределили свои силы, чтобы жить, как бы в замедленном темпе, что все еще пребывали на этом свете, по-прежнему обитая в своих домишках. Они оставались все такими же маленькими и бодрыми, всегда празднично одетые, словно в праздник, и вздрагивающие всякий раз, чуть заслышав чьи-нибудь шаги у их калиток...
Сантер подумал, что по крайней мере одной из них, наконец, воздастся за ее долготерпение, и с тревогой спрашивал себя, скоро ли матери Грибба удастся испытать подобную радость... Где-то сейчас Грибб? А Тиньоль? А Жернико?..
А если кто-нибудь из них, как и Перлонжур, вернется неудачником, откажется ли воспользоваться результатами упорного и удачливого труда остальных? Ох уж этот Перлонжур!.. Он отказался от предложения Сантера только из деликатности и дружеских побуждений. Но ведь уговор есть уговор, и клятва остается клятвой. Все за одного, и один за всех! Разве они не поклялись, не поклялись перед богом, разделить плод их пятилетнего труда?.. Ведь только это окончательно убедило в том, чтобы вступить на путь приключений, поскольку сразу было ясно, что на всех одновременно не может обрушиться неудача и, по крайней мере, двое из них вернутся богатыми не только надеждами, но и по-настоящему богатыми, такими богатыми, как Форд или Ротшильд. «Набитые деньгами!» — как говорил Намотт... А вот Перлонжур, похоже, забыл об этом, о тех торжественных клятвах, данных в лихорадке, об их в какой-то мере священном союзе... Однако Сантер сумеет укротить его гордыню, если не сам, то при помощи трех остальных, которые появятся здесь то ли через две недели, то ли через неделю, а не исключено, что и завтра.
Часы пробили трижды. «Три часа ночи!» — подумал Сантер, поворачиваясь на другой бок.
Да, их приключение было действительно удивительным!.. Кто из них, кроме Сантера, был пять лет тому назад уверен, что на следующей неделе ему не придется голодать? В юности и Перлонжур, и Грибб, и Тиньоль бедствовали, работали, где и кем придется, а по вечерам просаживали в кабаках все, что было заработано накануне. Намотт и Жернико были выходцами из состоятельных семей, однако они, по выражению Намотта, «быстро растратили всю монету», и наконец терпение их отцов лопнуло, и те порвали с ними всякие отношения.
Что же касается самого Сантера, то он один в то время не воспринимал это решение о пятилетней ссылке как отчаянный жест. В те годы Жорж в промежутках между посещением бегов писал стихи и даже собрал их в небольшой сборник, получивший признание и быстро разошедшийся, к большому возмущению Намотта. Так что, им двигало лишь одно — страсть к приключениям, да, пожалуй, волнение, которое еще в детские годы охватывало его при виде освещаемого восходящим солнцем порта, когда в тумане раздается громкий голос сирен, а пианино исполняет последние припевы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35