Висящее в воздухе колесо мопеда тихонько покачивалось от ветра. Они вышли из-за двухметрового каменного дувала с автоматами наизготовку, пальцы на спусковых крючках, готовые ко всему: к засаде, к минам, перестрелке, а тут такое! Великолепие… Безделушки блеснули им в глаза фальшивым золотом, мопед весело стрекотнул колесом, замелькали спицы, прилавок засиял: “Ну что же вы, шурави? Все для вас!”
— Ну-ка, ша, чижи! — грозно сказал Чуча. — Знаем мы эти штучки! Рискнем, Духомор?
Дохаев кивнул, и они вдвоем направились к дукану, внимательно глядя под ноги. Скоро были внутри. Исчезли за прилавком, снова появились, осмотрели полки, мопед, облазили все углы. Наконец Чучерин достал из ящика бутылку “Фанты”, откупорил ее, сделал несколько больших глотков, сплюнул и сказал важно: “Проверено: мин нет. Чуча и Духомор”. Тут же все рванули к дукану. Сколько простоял он с выпавшей стеной — неизвестно, но только на банках, бутылках, канистрах был толстый слой пыли, на всем тлен и плесень, и “Фанта” оказалась противной на вкус. Под полками они обнаружили два ящика со сгнившими мандаринами и мешок почерневших земляных орехов. Часики не ходили, зажигалки не зажигались, но было приказано все добро сгрести в вещмешки, донести до “бэтээра” и хранить как зеницу ока. Он пальцем вывел на пыльном прилавке свое имя: “Дмитрий Ч.”. Колмаков увидел, засмеялся и подписал еще две буквы. Получилось: “Дмитрий ЧМО”. Самым ценным приобретением был, конечно, мопед “Судзуки”. От взрыва он почти не пострадал, если не считать разбитого стекла на спидометре. Чижики взвалили мопед на себя и бегом потащили его к “броне”, благо что техника стояла всего метрах в ста на грунтовой дороге. Чуча, убедившись, что начальства рядом нет, тут же заправил “Судзуки” бензином из бронетранспортера, несколько раз крутанул педали, что-то подкрутил, подрегулировал, и через несколько минут уже носился с воплями взад-вперед вдоль колонны, поднимая пыль столбом… Мопед они схоронили под матрасами на днище бронетранспортера, но на следующий день его все равно отобрал начальник штаба. Настучал кто-то…
Он знал, как себя вести, если ему попадутся эти люди: нужно отбросить автомат подальше от себя, высоко поднять руки, стараясь сохранить при этом спокойное выражение лица, будто ты их совсем не боишься, и ждать, пока они сами к тебе подойдут. Он представлял себе, как они будут выглядеть: длиннополые, песочного или салатного цвета рубахи, просторные шаровары, на ногах трофейные армейские ботинки, а может, калоши, на головах плоские афганские шапки или чалмы. Он видел их однажды очень близко. Вторая рота взяла в плен троих. Оружия при них не было, но у одного нашли автоматные патроны, спрятанные под подкладку войлочной шапки. Они сидели на корточках возле дверей особого отдела с разбитыми носами и губами, с потрескавшейся, ящеричьей кожей на руках. У одного были красные глаза. Стоящие чуть поодаль солдаты из второй роты рассказывали штабным, что этот притворялся слепым, а когда замахнулись прикладом, сразу дернулся, вздрогнул. У него-то и нашли патроны. Что потом с ними стало, он не знал. Наверное, отправили в тюрьму. Ему тогда больше всего запомнились их калоши, надетые прямо на босу ногу…
Высоко над головой прошли две вертушки. Он проводил их взглядом. Операция. Стоило бы дождаться темноты, а с той стороны дороги можно заночевать в подвале какого-нибудь разрушенного дома, но по такой жаре, с неполной флягой — нечего даже и думать просидеть здесь целый день. Дорога опустела, и он уже приподнялся на руках, собираясь с силами, чтобы рвануть вперед, но тут из-за поворота с урчанием выполз бронетранспортер, за ним второй, третий… Шла колонна. Точно — операция. Пошли на Чарикар. Интересно, какой полк? Он стал считать “бэтээры” и машины, но скоро сбился. Колонна прошла, пыль улеглась. Он отвинтил крышку фляги, наполнил ее, высосал пахнущую резиной воду, подержал ее несколько секунд во рту, чувствуя, как смягчается высохшее небо, и осторожно проглотил. Сзади послышался легкий шорох, он попытался обернуться и успел заметить боковым зрением бородатого человека, но страшный удар обрушился ему на голову, в ухе что-то треснуло, не было ни искр из глаз, ни цветных кругов — сразу же угольная чернота и беспамятство.
Их было двое. Бородатый был одет в маскхалат, на ногах — легкие сандалии, в руке он держал китайский автомат. Второй — безусый паренек лет пятнадцати в традиционной афганской одежде и босиком — опустил на землю длинноствольную винтовку с большим прикладом, присел рядом с шурави, глянул на его ухо, из которого струилась кровь, тонкими пальцами приподнял правое веко. Бородатый сделал ему знак, парень закинул трофейный автомат на плечо, они взяли Митю за ноги и поволокли за собой вглубь рощи. Там, где он лежал, остались панама и незакрытая фляга. Из фляги в траву тонкой струйкой вытекала вода. Через несколько секунд паренек вернулся, поднял и флягу, и панаму. Панаму надел на голову, из фляги сделал глоток, закрутил крышку, потряс флягу в руке, проверяя, сколько воды осталось, внимательно оглядел место и убежал, легко и бесшумно, едва касаясь босыми ступнями земли.
Они шли по дороге, поднимая густую пыль. Чуча вынул из кармана пачку “Примы”, закурил.
— На понт берет полкан! Нету на нас никакой вины! На чморе вся вина, он дневалил! — Чуча выдул струю дыма и усмехнулся: — Представляю, что будет, если его поймают!
— Птичке недолго виться над полями, вот и коршун закружился…— Колмаков глянул на оторванную лычку на левом погоне. — А кто сказал, что ротным можно руки распускать?
— Все они шакалы, — констатировал Чуча. — Ты че, Духомор, ссышь?
— Э-э, губу не хочу, суд не хочу. Меня дома ждут. Невесту нашли. Брат машину обещал, — Дохаев с досадой щелкнул пальцами. — Знал бы, в первый день в говне утопил, чмо!
— Здесь, — сказал Чуча, и они свернули с дороги к порубленному пулями кустарнику.
Найти своих не составило большого труда — трава в роще была хорошо вытоптана. Минут через сорок они нашли их у арыка. На берегу лежали аккуратно сложеннные “хэбэ”, солдаты плотной цепью стояли поперек потока по грудь в воде. Сначала нырял тот, который стоял у берега, затем второй, третий… Труднее всех было тем, кто находился посредине. Выныривали, отфыркивались, таращили глаза. Двигались вдоль по течению. Взводный прохаживался по берегу взад и вперед. “Дно как следует щупайте! Ногами-ногами топчите! Кто найдет, банку сгущенки на ужин!” Чуча рассмеялся — издалека стриженые затылки и загоревшие плечи солдат походили на поплавки, которые поочередно окунаются в воду, словно на крючки попалась гигантская рыбина и трепещет всем телом, пытаясь вырваться. Взводный увидел “стариков” и удивился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25
— Ну-ка, ша, чижи! — грозно сказал Чуча. — Знаем мы эти штучки! Рискнем, Духомор?
Дохаев кивнул, и они вдвоем направились к дукану, внимательно глядя под ноги. Скоро были внутри. Исчезли за прилавком, снова появились, осмотрели полки, мопед, облазили все углы. Наконец Чучерин достал из ящика бутылку “Фанты”, откупорил ее, сделал несколько больших глотков, сплюнул и сказал важно: “Проверено: мин нет. Чуча и Духомор”. Тут же все рванули к дукану. Сколько простоял он с выпавшей стеной — неизвестно, но только на банках, бутылках, канистрах был толстый слой пыли, на всем тлен и плесень, и “Фанта” оказалась противной на вкус. Под полками они обнаружили два ящика со сгнившими мандаринами и мешок почерневших земляных орехов. Часики не ходили, зажигалки не зажигались, но было приказано все добро сгрести в вещмешки, донести до “бэтээра” и хранить как зеницу ока. Он пальцем вывел на пыльном прилавке свое имя: “Дмитрий Ч.”. Колмаков увидел, засмеялся и подписал еще две буквы. Получилось: “Дмитрий ЧМО”. Самым ценным приобретением был, конечно, мопед “Судзуки”. От взрыва он почти не пострадал, если не считать разбитого стекла на спидометре. Чижики взвалили мопед на себя и бегом потащили его к “броне”, благо что техника стояла всего метрах в ста на грунтовой дороге. Чуча, убедившись, что начальства рядом нет, тут же заправил “Судзуки” бензином из бронетранспортера, несколько раз крутанул педали, что-то подкрутил, подрегулировал, и через несколько минут уже носился с воплями взад-вперед вдоль колонны, поднимая пыль столбом… Мопед они схоронили под матрасами на днище бронетранспортера, но на следующий день его все равно отобрал начальник штаба. Настучал кто-то…
Он знал, как себя вести, если ему попадутся эти люди: нужно отбросить автомат подальше от себя, высоко поднять руки, стараясь сохранить при этом спокойное выражение лица, будто ты их совсем не боишься, и ждать, пока они сами к тебе подойдут. Он представлял себе, как они будут выглядеть: длиннополые, песочного или салатного цвета рубахи, просторные шаровары, на ногах трофейные армейские ботинки, а может, калоши, на головах плоские афганские шапки или чалмы. Он видел их однажды очень близко. Вторая рота взяла в плен троих. Оружия при них не было, но у одного нашли автоматные патроны, спрятанные под подкладку войлочной шапки. Они сидели на корточках возле дверей особого отдела с разбитыми носами и губами, с потрескавшейся, ящеричьей кожей на руках. У одного были красные глаза. Стоящие чуть поодаль солдаты из второй роты рассказывали штабным, что этот притворялся слепым, а когда замахнулись прикладом, сразу дернулся, вздрогнул. У него-то и нашли патроны. Что потом с ними стало, он не знал. Наверное, отправили в тюрьму. Ему тогда больше всего запомнились их калоши, надетые прямо на босу ногу…
Высоко над головой прошли две вертушки. Он проводил их взглядом. Операция. Стоило бы дождаться темноты, а с той стороны дороги можно заночевать в подвале какого-нибудь разрушенного дома, но по такой жаре, с неполной флягой — нечего даже и думать просидеть здесь целый день. Дорога опустела, и он уже приподнялся на руках, собираясь с силами, чтобы рвануть вперед, но тут из-за поворота с урчанием выполз бронетранспортер, за ним второй, третий… Шла колонна. Точно — операция. Пошли на Чарикар. Интересно, какой полк? Он стал считать “бэтээры” и машины, но скоро сбился. Колонна прошла, пыль улеглась. Он отвинтил крышку фляги, наполнил ее, высосал пахнущую резиной воду, подержал ее несколько секунд во рту, чувствуя, как смягчается высохшее небо, и осторожно проглотил. Сзади послышался легкий шорох, он попытался обернуться и успел заметить боковым зрением бородатого человека, но страшный удар обрушился ему на голову, в ухе что-то треснуло, не было ни искр из глаз, ни цветных кругов — сразу же угольная чернота и беспамятство.
Их было двое. Бородатый был одет в маскхалат, на ногах — легкие сандалии, в руке он держал китайский автомат. Второй — безусый паренек лет пятнадцати в традиционной афганской одежде и босиком — опустил на землю длинноствольную винтовку с большим прикладом, присел рядом с шурави, глянул на его ухо, из которого струилась кровь, тонкими пальцами приподнял правое веко. Бородатый сделал ему знак, парень закинул трофейный автомат на плечо, они взяли Митю за ноги и поволокли за собой вглубь рощи. Там, где он лежал, остались панама и незакрытая фляга. Из фляги в траву тонкой струйкой вытекала вода. Через несколько секунд паренек вернулся, поднял и флягу, и панаму. Панаму надел на голову, из фляги сделал глоток, закрутил крышку, потряс флягу в руке, проверяя, сколько воды осталось, внимательно оглядел место и убежал, легко и бесшумно, едва касаясь босыми ступнями земли.
Они шли по дороге, поднимая густую пыль. Чуча вынул из кармана пачку “Примы”, закурил.
— На понт берет полкан! Нету на нас никакой вины! На чморе вся вина, он дневалил! — Чуча выдул струю дыма и усмехнулся: — Представляю, что будет, если его поймают!
— Птичке недолго виться над полями, вот и коршун закружился…— Колмаков глянул на оторванную лычку на левом погоне. — А кто сказал, что ротным можно руки распускать?
— Все они шакалы, — констатировал Чуча. — Ты че, Духомор, ссышь?
— Э-э, губу не хочу, суд не хочу. Меня дома ждут. Невесту нашли. Брат машину обещал, — Дохаев с досадой щелкнул пальцами. — Знал бы, в первый день в говне утопил, чмо!
— Здесь, — сказал Чуча, и они свернули с дороги к порубленному пулями кустарнику.
Найти своих не составило большого труда — трава в роще была хорошо вытоптана. Минут через сорок они нашли их у арыка. На берегу лежали аккуратно сложеннные “хэбэ”, солдаты плотной цепью стояли поперек потока по грудь в воде. Сначала нырял тот, который стоял у берега, затем второй, третий… Труднее всех было тем, кто находился посредине. Выныривали, отфыркивались, таращили глаза. Двигались вдоль по течению. Взводный прохаживался по берегу взад и вперед. “Дно как следует щупайте! Ногами-ногами топчите! Кто найдет, банку сгущенки на ужин!” Чуча рассмеялся — издалека стриженые затылки и загоревшие плечи солдат походили на поплавки, которые поочередно окунаются в воду, словно на крючки попалась гигантская рыбина и трепещет всем телом, пытаясь вырваться. Взводный увидел “стариков” и удивился.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25