Освободитель кряхтел досками поблизости. Вадим глянул исподлобья. Тот задумчиво изымал из красного пластмассового тельца все загадочным образом уместившиеся в нем лезвия, щипчики, пилочки, штопоры, шила, открывашки:
— Так какую подержанную тачку ты хочешь?
— Не знаю. БМВ, может быть.
— Боевую машину воров? Типа понты?
— Почему понты? — кисти наконец заныли. — К подержанным бэмкам запчасти дешевые, и достать никаких проблем. И ломаются они редко.
— Ну ладно. Но тачка ведь для тебя не главное. А что для тебя главное?
Кисти помаленьку оттаивали. Вадим старался не морщиться от мучительной маеты — особенно почему-то под ногтями.
— А может, это тебя не касается?
— Что меня касается — мне решать, — ЭТОТ полюбовался на разлохмаченный швейцарский ножик, уподобившийся махонькому вареному ракообразному — и резко швырнул его об пол рядом с Вадимом. Швейцарец отрикошетил в одну строну, какая-то его звякнувшая конечность — в противоположную. — Давай я не буду за волыной лезть, лады?
— Лады, — Вадим напрягся — руки пульсировали уже размеренно, встраивались в нормальный кровеносный ритм. Он прикинул: сумка с пистолетом — метрах в пяти, но псих прохаживается как раз между ней и Вадимом. Нет, не сейчас. — Я… — он помедлил. — Я жениться собираюсь.
— Ну? — ЭТОТ остановился, наверняка глядя сейчас на Вадима, но тот сидел, уткнув взгляд в пол, еще энергичнее массируя руки. — Серьезно?
— Представь себе, — он несколько раз сжал и разжал кулаки.
— И на ком же?
— На девушке своей.
— Ну-ка, ну-ка, — псих присел перед Вадимом на корточки, но тот по-прежнему не смотрел. — Расскажи мне о своей девушке.
Вадим быстро вскинул глаза — и встретился с глазами ЭТОГО:
— А не пошел бы ты!
Псих бритвенно прищурился, но голос был по-контрастному мягок, сожалеющ:
— Не, боденшатц. Ты все-таки не понял… — он точным движением бросил правую вбок. Взял с пола. Поднялся сам, перехватывая. Ту самую железяку, которую он всю дорогу валял — полутораметровый здоровенный равномерно порыжевший ржавчиной лом. Направил на Вадима уплощенное, расширяющееся на конце острие. Пожалуй, Вадим решился бы на драку, и даже был готов к пистолету, но — никак не к грязной заскорузлой вещественности, тяжести, грубости этой жлобской хреновины. — Продолжаем разговор, — псих — псих, псих, ебанашка! — лыбился блаженненько. — Что у тебя за девушка?
— Что тебя интересует? — Вадим, не отрываясь от столба, распрямился в несколько приемов.
— Ну, как зовут, во-первых.
— Лена.
Убью, подумал Вадим. Я тебя, сука, убью.
— Лет ей сколько?
— Двадцать два.
— Работает, учится?
— Да.
— Что — да?… Э! Але!
— Зачем ты это делаешь?
— Я же сказал: я хочу понять. Как вы живете, гомункулы, блядь, чем? — ебанашка качнул ромбовидной головкой лома. — Что думаете, что чувствуете… Ты ее любишь? Але!!!
— Да.
— Вы давно встречаетесь?
— Полтора года.
— Как вы познакомились?
— Обычно, — Вадим стиснул зубы. — Обыкновенно. Она… Знакомая сестры. Однокурсница.
— А. Где она учится? На кого?
— На психолога.
— Какой курс?
— Четвертый.
— Подрабатывает?
— Угу.
— Где?
— В центре реабилитации.
— Наркоманов лечит?
— Типа того.
— Как выглядит?
— Слушай…
— Ну?!
— Зачем…
— Ты. Боден-хуеден, — лом ахнул в доски в паре сантиметров от вадимовой ступни. — Вопроса не понял?
— Понял.
Убью.
— Ну!
— Что?
— Красивая она — твоя… Лена?
— Да.
— Ну, а конкретнее? Рост?
— Невысокая.
— Волосы?
— Рыжие… Светло-рыжие.
— Глаза?… Глаза?!
— Серые.
— Ну вот видишь. Правда, наверное, красивая. Как она тебя называет?
— Вадик.
— Ты предложение сделал уже, Вадик?
— Нет.
— Но собираешься?
— Да.
— И скоро?
— Скоро.
— Вы Новый год вместе решили встречать?
— Да.
— Где?
— У меня.
— Так ты предложение, случаем, не под это дело намерен?…
— Пошел на хуй.
— Не нервничай, — ЭТОТ положил лом на плечо. — Ну вот сделаешь ты ей предложение. Она согласится. Согласится ведь? А то… Ну, поженитесь вы. Ну, дите заведете. Заведете? Заведете. Да не одно. О'кей. И что?
— Все.
— Все?
— А чего тебе еще надо?
— Мне? Нет, не о том базар, что мне…
— Что? Тебе? Надо? От? Меня?
— Так я ж говорю… Понять.
— Чего ты еще не понял?
— Да, в общем, все понял.
— Ну чем я тебе так не нравлюсь?
— Почему не нравишься, — псих, придерживая лом левой и не глядя на Вадима, механически тер рыжую правую ладонь о джинсы. — Вполне нравишься, — он посмотрел на руку. Снова перенял ею ржавое железо — и стал оттирать другую. — Хуже всего, что нравишься.
— Парень. Послушай. Я ведь тебе ничего не делал, да? Нам с тобой делить нечего. Давай я сейчас отсюда пойду, ладно? До ближайшего телефона отсюда минуты полторы, не меньше. Раньше чем через пять минут менты никак не приедут. Ты всяко уйдешь. Ладно?
Пока не смотрит — двинуть правой в морду. Свалить. Надо его свалить. Потом — сумка. ЭТОТ так и не посмотрел на Вадима. Даже хватая лом обеими, даже размахиваясь коротко. Так он и ударил — с силой, не целясь, ткнул плоским острым концом в живот, в мягкое. Вадим даже удивился, что может быть настолько больно. Но еще страшнее боли разорванных мыщц, брюшины, желудка было ощущение безусловной летальной необратимости происходящего — потому что до самого конца Вадим так толком и не поверил в его настоящесть. Ног не стало, он упал ничком, ослепнув, чувствуя, как неостановимо из него льется: из раны, из расслабившегося мочевого пузыря — и тогда ЭТОТ ударил, еще и еще дважды ударил Вадима по шее и по затылку.
17
Она пересчитала патроны, вошла в комнату и убила всех, кто там находился. После этого у нее осталась всего одна обойма. Других дверей в комнате не обнаружилось; только широкие бронированные ворота с магнитным замком. Ключа у нее не было. Пришлось вернуться обратно, в коридор. Здесь идти следовало осторожно, осмотрительно размещая стопы: дощатый настил стонал, похрустывал, прогибался, грозил обвалиться. Продавившиеся в щели и дыры стен солнечные жгуты, полосы, полотнища колыхались водорослями, сохнущими простынями — и так же влажно касались лица. Она докралась до угла, постояла, подняв опухший глушителем ствол, вслушиваясь в пылепад нечистой тишины. Ни-че-го.
Она вкатилась — выкатилась — за угол — вскочила, втискивая спуск — и немедля получила смачной вонючей плюхой сиреневого дерьма в мордяку. И еще, и еще — впечатав ее спиной в стенную шуткатурку, дерьмище с сосущим звуком втянулось в поры кевларового бронежилета, мгновенно расплавив одежду, проело кожу, мышцы, ворвалось в грудную полость, густеющим воском обняло сердце. Она вошла в комнату и убила всех, кто там находился. После этого у нее осталась всего одна обойма. Других дверей в комнате не обнаружилось; только широкие бронированные ворота с магнитным замком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67
— Так какую подержанную тачку ты хочешь?
— Не знаю. БМВ, может быть.
— Боевую машину воров? Типа понты?
— Почему понты? — кисти наконец заныли. — К подержанным бэмкам запчасти дешевые, и достать никаких проблем. И ломаются они редко.
— Ну ладно. Но тачка ведь для тебя не главное. А что для тебя главное?
Кисти помаленьку оттаивали. Вадим старался не морщиться от мучительной маеты — особенно почему-то под ногтями.
— А может, это тебя не касается?
— Что меня касается — мне решать, — ЭТОТ полюбовался на разлохмаченный швейцарский ножик, уподобившийся махонькому вареному ракообразному — и резко швырнул его об пол рядом с Вадимом. Швейцарец отрикошетил в одну строну, какая-то его звякнувшая конечность — в противоположную. — Давай я не буду за волыной лезть, лады?
— Лады, — Вадим напрягся — руки пульсировали уже размеренно, встраивались в нормальный кровеносный ритм. Он прикинул: сумка с пистолетом — метрах в пяти, но псих прохаживается как раз между ней и Вадимом. Нет, не сейчас. — Я… — он помедлил. — Я жениться собираюсь.
— Ну? — ЭТОТ остановился, наверняка глядя сейчас на Вадима, но тот сидел, уткнув взгляд в пол, еще энергичнее массируя руки. — Серьезно?
— Представь себе, — он несколько раз сжал и разжал кулаки.
— И на ком же?
— На девушке своей.
— Ну-ка, ну-ка, — псих присел перед Вадимом на корточки, но тот по-прежнему не смотрел. — Расскажи мне о своей девушке.
Вадим быстро вскинул глаза — и встретился с глазами ЭТОГО:
— А не пошел бы ты!
Псих бритвенно прищурился, но голос был по-контрастному мягок, сожалеющ:
— Не, боденшатц. Ты все-таки не понял… — он точным движением бросил правую вбок. Взял с пола. Поднялся сам, перехватывая. Ту самую железяку, которую он всю дорогу валял — полутораметровый здоровенный равномерно порыжевший ржавчиной лом. Направил на Вадима уплощенное, расширяющееся на конце острие. Пожалуй, Вадим решился бы на драку, и даже был готов к пистолету, но — никак не к грязной заскорузлой вещественности, тяжести, грубости этой жлобской хреновины. — Продолжаем разговор, — псих — псих, псих, ебанашка! — лыбился блаженненько. — Что у тебя за девушка?
— Что тебя интересует? — Вадим, не отрываясь от столба, распрямился в несколько приемов.
— Ну, как зовут, во-первых.
— Лена.
Убью, подумал Вадим. Я тебя, сука, убью.
— Лет ей сколько?
— Двадцать два.
— Работает, учится?
— Да.
— Что — да?… Э! Але!
— Зачем ты это делаешь?
— Я же сказал: я хочу понять. Как вы живете, гомункулы, блядь, чем? — ебанашка качнул ромбовидной головкой лома. — Что думаете, что чувствуете… Ты ее любишь? Але!!!
— Да.
— Вы давно встречаетесь?
— Полтора года.
— Как вы познакомились?
— Обычно, — Вадим стиснул зубы. — Обыкновенно. Она… Знакомая сестры. Однокурсница.
— А. Где она учится? На кого?
— На психолога.
— Какой курс?
— Четвертый.
— Подрабатывает?
— Угу.
— Где?
— В центре реабилитации.
— Наркоманов лечит?
— Типа того.
— Как выглядит?
— Слушай…
— Ну?!
— Зачем…
— Ты. Боден-хуеден, — лом ахнул в доски в паре сантиметров от вадимовой ступни. — Вопроса не понял?
— Понял.
Убью.
— Ну!
— Что?
— Красивая она — твоя… Лена?
— Да.
— Ну, а конкретнее? Рост?
— Невысокая.
— Волосы?
— Рыжие… Светло-рыжие.
— Глаза?… Глаза?!
— Серые.
— Ну вот видишь. Правда, наверное, красивая. Как она тебя называет?
— Вадик.
— Ты предложение сделал уже, Вадик?
— Нет.
— Но собираешься?
— Да.
— И скоро?
— Скоро.
— Вы Новый год вместе решили встречать?
— Да.
— Где?
— У меня.
— Так ты предложение, случаем, не под это дело намерен?…
— Пошел на хуй.
— Не нервничай, — ЭТОТ положил лом на плечо. — Ну вот сделаешь ты ей предложение. Она согласится. Согласится ведь? А то… Ну, поженитесь вы. Ну, дите заведете. Заведете? Заведете. Да не одно. О'кей. И что?
— Все.
— Все?
— А чего тебе еще надо?
— Мне? Нет, не о том базар, что мне…
— Что? Тебе? Надо? От? Меня?
— Так я ж говорю… Понять.
— Чего ты еще не понял?
— Да, в общем, все понял.
— Ну чем я тебе так не нравлюсь?
— Почему не нравишься, — псих, придерживая лом левой и не глядя на Вадима, механически тер рыжую правую ладонь о джинсы. — Вполне нравишься, — он посмотрел на руку. Снова перенял ею ржавое железо — и стал оттирать другую. — Хуже всего, что нравишься.
— Парень. Послушай. Я ведь тебе ничего не делал, да? Нам с тобой делить нечего. Давай я сейчас отсюда пойду, ладно? До ближайшего телефона отсюда минуты полторы, не меньше. Раньше чем через пять минут менты никак не приедут. Ты всяко уйдешь. Ладно?
Пока не смотрит — двинуть правой в морду. Свалить. Надо его свалить. Потом — сумка. ЭТОТ так и не посмотрел на Вадима. Даже хватая лом обеими, даже размахиваясь коротко. Так он и ударил — с силой, не целясь, ткнул плоским острым концом в живот, в мягкое. Вадим даже удивился, что может быть настолько больно. Но еще страшнее боли разорванных мыщц, брюшины, желудка было ощущение безусловной летальной необратимости происходящего — потому что до самого конца Вадим так толком и не поверил в его настоящесть. Ног не стало, он упал ничком, ослепнув, чувствуя, как неостановимо из него льется: из раны, из расслабившегося мочевого пузыря — и тогда ЭТОТ ударил, еще и еще дважды ударил Вадима по шее и по затылку.
17
Она пересчитала патроны, вошла в комнату и убила всех, кто там находился. После этого у нее осталась всего одна обойма. Других дверей в комнате не обнаружилось; только широкие бронированные ворота с магнитным замком. Ключа у нее не было. Пришлось вернуться обратно, в коридор. Здесь идти следовало осторожно, осмотрительно размещая стопы: дощатый настил стонал, похрустывал, прогибался, грозил обвалиться. Продавившиеся в щели и дыры стен солнечные жгуты, полосы, полотнища колыхались водорослями, сохнущими простынями — и так же влажно касались лица. Она докралась до угла, постояла, подняв опухший глушителем ствол, вслушиваясь в пылепад нечистой тишины. Ни-че-го.
Она вкатилась — выкатилась — за угол — вскочила, втискивая спуск — и немедля получила смачной вонючей плюхой сиреневого дерьма в мордяку. И еще, и еще — впечатав ее спиной в стенную шуткатурку, дерьмище с сосущим звуком втянулось в поры кевларового бронежилета, мгновенно расплавив одежду, проело кожу, мышцы, ворвалось в грудную полость, густеющим воском обняло сердце. Она вошла в комнату и убила всех, кто там находился. После этого у нее осталась всего одна обойма. Других дверей в комнате не обнаружилось; только широкие бронированные ворота с магнитным замком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67