Механик подтвердит, что за последнее время я не менял шин.
– Обязательно проверим, – сказал Хью. – И теперь, когда у нас есть ваш точный портрет, будет интересно выяснить, узнают ли вас продавцы магазина, в котором работала Хелен Фэрли.
– Будет ли это доказательством того, что я убил ее? Знаете что, Лэтимер, извините за выражение, но мне кажется, что вы перехитрили самого себя. Разумеется, я могу вас понять. Вы пытаетесь выручить своего отца, и, клянусь Господом, на вашем месте я сделал бы то же самое. Я могу сделать скидку на ваши чувства, но если вы думаете, что я имею какое-то отношение к убийству, то вы положительно свихнулись. Можете мне не верить, вскоре вы сами придете к такому же выводу. Ваша реконструкция производит сильное впечатление, и некоторые события могли происходить в точности так, как вы говорили – наверняка сказать не берусь, но зато знаю, что вы набросились не на того человека. Предупреждаю: если вы не будете следить за своим поведением, то вас ждут крупные неприятности.
– Вы блефуете, – холодно сказал Хью. – Мы произвели тщательную проверку: ваша яхта оказалась единственной, с которой можно было подняться на лодке вверх по реке. Вы – единственный человек, у которого был мотив для убийства, так что не стоит делать вид, будто вы не имеете к нему никакого отношения.
– А теперь послушайте меня, – спокойно сказал Вильями. – Вы и так уже наговорили достаточно. Я прекрасно понимаю, каким образом вы могли вбить себе в голову такую чушь. Сначала вы обнаружили, что «Ласточка» заходила в Бродуотер, а затем навестили дядюшку Уолтера и он угостил вас доброй порцией своего яда. Разве не так? А теперь разрешите мне кое о чем вам рассказать. Мой отец был славным человеком – немного старомодным и с пуританскими понятиями, но против него я ничего не имею. Он по крайней мере имел чувство юмора. Но его братья, иными словами, мои дядья – настоящие фанатики. Они нетерпимые, брюзгливые евангелисты, толкователи Библии со множеством подавленных комплексов, и оба к тому же строгие ревнители того, что они называют воздержанностью. Я считаю себя таким же человеком, как все, не хуже и не лучше других. Но я не святой; и лишь потому, что я не вписываюсь в их идиотские жизненные стандарты, они считают меня предателем семейных интересов. Последние десять лет они копались в моих мелких грешках, так как с самого начала решили, что отцовские деньги достанутся не мне, а обществу трезвости или христианам-баптистам. Естественно, теперь им приходится как-то оправдывать свои действия. Если вы разговаривали с дядюшкой Уолтером, то неудивительно, что вы считаете меня последним подлецом, но его точку зрения трудно назвать беспристрастной.
– Дело не только в дядюшке Уолтере, – заметил Хью. – Как насчет обвинения в контрабанде?
– Было дело, – признал Вильями. – Однако меня оправдали по всем статьям. Если жюри присяжных поверило мне, то почему бы и вам не поверить? Я оказался замешан в деле, в котором не принимал никакого участия, но чуть не попал за решетку. Вот и все.
– У коммандера Фиджиса с Крич-Ривер совсем иное мнение по этому поводу.
Лицо Вильями вспыхнуло.
– Интересно, как вам понравится, если я начну околачиваться возле вашего дома и собирать грязные сплетни про вас? Вы когда-нибудь слышали о том, что у каждой палки есть два конца? Фиджис – старый морской стервятник, сбывший мне никчемную яхту за бешеную цену в то время, когда я еще был новичком в таких делах. Та еще скотина: перед крупными клиентами разливается соловьем, а мелких готов сожрать со всеми потрохами. Если бы у меня было достаточно денег, чтобы подать на него в суд, я бы сделал это, но в то время я был беден, и ему удалось выкрутиться.
– Кажется, сейчас вы неплохо зарабатываете, – заметил Хью. – Откуда такие деньги?
– Опять слышу моего дорогого дядюшку, – проворчал Вильями. – Хорошо, Лэтимер, я расскажу, так и быть. Из армии я вернулся с наградными, как, впрочем, и множество других парней. Я вступил в долю в предприятие по постройке и продаже яхт и с головой ушел в работу. Вскоре после войны в нашем бизнесе наметился большой подъем, а я, скажу без лишнего хвастовства, неплохо нахожу общий язык с клиентами. Заметьте, к семейным делам это не относится: дядюшки-евангелисты с самого начала с подозрением отнеслись к моей затее. Как бы то ни было, мы строили, продавали и покупали яхты. Капитал оборачивался быстро. Я сделал целую кучу денег, но все они были заработаны честным трудом, если бизнес вообще можно назвать честным занятием. Кстати, могу добавить – я никогда не ожидал, что увижу хоть пенс из отцовских денег. И хотя я уверен, что мои богобоязненные родственники провернули на пару довольно грязное дельце, мне это совершенно безразлично. Я все равно не прикоснулся бы к деньгам на таких условиях: мне предлагалось изображать из себя пай-мальчика, а у меня от этого кишки сводит. Не понимаю, какое отношение все это имеет к вам – если хотите знать мое мнение, то вы с поразительным бесстыдством лезете в мои дела. Но черт меня возьми, если эта история сойдет с рук дядюшке Уолтеру!
– Вы довольно красноречивы, – заметил Хью. – Впрочем, этого мы и ожидали.
– Я говорю правду, – раздраженно бросил Вильями. – Как вы ее воспринимаете – это уж ваше дело. А что касается вашей истории, то в ней тоже много красивых слов – на мой взгляд, слишком много. Неужели вы и в самом деле думаете, что я проделал такую огромную работу лишь ради того, чтобы досадить дядюшке Уолтеру? Жизнь слишком коротка, ребята. Ладно, в любом случае все это сплошная чушь. Я ни разу не слышал об этой мисс Фэйли или Фэрли до тех пор, пока не прочел эту газету. Я никогда с ней не встречался, мы не были знакомы. Мне не нужно оправдываться, поскольку для этого нет никаких причин. Напоследок могу сказать: если я услышу хоть слово из вашей истории вне стен этой каюты, то подам на вас в суд, и это не пустая угроза. Ваши обвинения по меньшей мере возмутительны.
Хью решил, что пора разыграть козырного туза.
– Если вы абсолютно невиновны, Вильями, то не могли бы вы рассказать нам, где вы были в течение тех нескольких дней, когда ваша яхта стояла в устье Бродуотера, и где находилась ваша лодка?
– С радостью, если это поможет вам воздержаться от ваших идиотских обвинений. Лодка стояла в небольшом илистом заливчике на солончаках, напротив яхты. Я тщательно спрятал ее. Дело было так: во вторник я отправился на «Ласточке» от Крич-Ривер к устью Бродуотера. Здесь нет ничего необычного – большую часть лета я плаваю от стоянки к стоянке, разговариваю с людьми, интересуюсь яхтами. Сегодня, например, если я не пропущу отлив из-за нашей дурацкой беседы, то отправлюсь в Орвелл… Так, на чем я остановился? Ах, да, я бросил якорь в Бродуотере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55
– Обязательно проверим, – сказал Хью. – И теперь, когда у нас есть ваш точный портрет, будет интересно выяснить, узнают ли вас продавцы магазина, в котором работала Хелен Фэрли.
– Будет ли это доказательством того, что я убил ее? Знаете что, Лэтимер, извините за выражение, но мне кажется, что вы перехитрили самого себя. Разумеется, я могу вас понять. Вы пытаетесь выручить своего отца, и, клянусь Господом, на вашем месте я сделал бы то же самое. Я могу сделать скидку на ваши чувства, но если вы думаете, что я имею какое-то отношение к убийству, то вы положительно свихнулись. Можете мне не верить, вскоре вы сами придете к такому же выводу. Ваша реконструкция производит сильное впечатление, и некоторые события могли происходить в точности так, как вы говорили – наверняка сказать не берусь, но зато знаю, что вы набросились не на того человека. Предупреждаю: если вы не будете следить за своим поведением, то вас ждут крупные неприятности.
– Вы блефуете, – холодно сказал Хью. – Мы произвели тщательную проверку: ваша яхта оказалась единственной, с которой можно было подняться на лодке вверх по реке. Вы – единственный человек, у которого был мотив для убийства, так что не стоит делать вид, будто вы не имеете к нему никакого отношения.
– А теперь послушайте меня, – спокойно сказал Вильями. – Вы и так уже наговорили достаточно. Я прекрасно понимаю, каким образом вы могли вбить себе в голову такую чушь. Сначала вы обнаружили, что «Ласточка» заходила в Бродуотер, а затем навестили дядюшку Уолтера и он угостил вас доброй порцией своего яда. Разве не так? А теперь разрешите мне кое о чем вам рассказать. Мой отец был славным человеком – немного старомодным и с пуританскими понятиями, но против него я ничего не имею. Он по крайней мере имел чувство юмора. Но его братья, иными словами, мои дядья – настоящие фанатики. Они нетерпимые, брюзгливые евангелисты, толкователи Библии со множеством подавленных комплексов, и оба к тому же строгие ревнители того, что они называют воздержанностью. Я считаю себя таким же человеком, как все, не хуже и не лучше других. Но я не святой; и лишь потому, что я не вписываюсь в их идиотские жизненные стандарты, они считают меня предателем семейных интересов. Последние десять лет они копались в моих мелких грешках, так как с самого начала решили, что отцовские деньги достанутся не мне, а обществу трезвости или христианам-баптистам. Естественно, теперь им приходится как-то оправдывать свои действия. Если вы разговаривали с дядюшкой Уолтером, то неудивительно, что вы считаете меня последним подлецом, но его точку зрения трудно назвать беспристрастной.
– Дело не только в дядюшке Уолтере, – заметил Хью. – Как насчет обвинения в контрабанде?
– Было дело, – признал Вильями. – Однако меня оправдали по всем статьям. Если жюри присяжных поверило мне, то почему бы и вам не поверить? Я оказался замешан в деле, в котором не принимал никакого участия, но чуть не попал за решетку. Вот и все.
– У коммандера Фиджиса с Крич-Ривер совсем иное мнение по этому поводу.
Лицо Вильями вспыхнуло.
– Интересно, как вам понравится, если я начну околачиваться возле вашего дома и собирать грязные сплетни про вас? Вы когда-нибудь слышали о том, что у каждой палки есть два конца? Фиджис – старый морской стервятник, сбывший мне никчемную яхту за бешеную цену в то время, когда я еще был новичком в таких делах. Та еще скотина: перед крупными клиентами разливается соловьем, а мелких готов сожрать со всеми потрохами. Если бы у меня было достаточно денег, чтобы подать на него в суд, я бы сделал это, но в то время я был беден, и ему удалось выкрутиться.
– Кажется, сейчас вы неплохо зарабатываете, – заметил Хью. – Откуда такие деньги?
– Опять слышу моего дорогого дядюшку, – проворчал Вильями. – Хорошо, Лэтимер, я расскажу, так и быть. Из армии я вернулся с наградными, как, впрочем, и множество других парней. Я вступил в долю в предприятие по постройке и продаже яхт и с головой ушел в работу. Вскоре после войны в нашем бизнесе наметился большой подъем, а я, скажу без лишнего хвастовства, неплохо нахожу общий язык с клиентами. Заметьте, к семейным делам это не относится: дядюшки-евангелисты с самого начала с подозрением отнеслись к моей затее. Как бы то ни было, мы строили, продавали и покупали яхты. Капитал оборачивался быстро. Я сделал целую кучу денег, но все они были заработаны честным трудом, если бизнес вообще можно назвать честным занятием. Кстати, могу добавить – я никогда не ожидал, что увижу хоть пенс из отцовских денег. И хотя я уверен, что мои богобоязненные родственники провернули на пару довольно грязное дельце, мне это совершенно безразлично. Я все равно не прикоснулся бы к деньгам на таких условиях: мне предлагалось изображать из себя пай-мальчика, а у меня от этого кишки сводит. Не понимаю, какое отношение все это имеет к вам – если хотите знать мое мнение, то вы с поразительным бесстыдством лезете в мои дела. Но черт меня возьми, если эта история сойдет с рук дядюшке Уолтеру!
– Вы довольно красноречивы, – заметил Хью. – Впрочем, этого мы и ожидали.
– Я говорю правду, – раздраженно бросил Вильями. – Как вы ее воспринимаете – это уж ваше дело. А что касается вашей истории, то в ней тоже много красивых слов – на мой взгляд, слишком много. Неужели вы и в самом деле думаете, что я проделал такую огромную работу лишь ради того, чтобы досадить дядюшке Уолтеру? Жизнь слишком коротка, ребята. Ладно, в любом случае все это сплошная чушь. Я ни разу не слышал об этой мисс Фэйли или Фэрли до тех пор, пока не прочел эту газету. Я никогда с ней не встречался, мы не были знакомы. Мне не нужно оправдываться, поскольку для этого нет никаких причин. Напоследок могу сказать: если я услышу хоть слово из вашей истории вне стен этой каюты, то подам на вас в суд, и это не пустая угроза. Ваши обвинения по меньшей мере возмутительны.
Хью решил, что пора разыграть козырного туза.
– Если вы абсолютно невиновны, Вильями, то не могли бы вы рассказать нам, где вы были в течение тех нескольких дней, когда ваша яхта стояла в устье Бродуотера, и где находилась ваша лодка?
– С радостью, если это поможет вам воздержаться от ваших идиотских обвинений. Лодка стояла в небольшом илистом заливчике на солончаках, напротив яхты. Я тщательно спрятал ее. Дело было так: во вторник я отправился на «Ласточке» от Крич-Ривер к устью Бродуотера. Здесь нет ничего необычного – большую часть лета я плаваю от стоянки к стоянке, разговариваю с людьми, интересуюсь яхтами. Сегодня, например, если я не пропущу отлив из-за нашей дурацкой беседы, то отправлюсь в Орвелл… Так, на чем я остановился? Ах, да, я бросил якорь в Бродуотере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55