«Как бы, думаю, какого греха не вышло?» Ну и сменял. Да и шут с ними, с этими сапогами! Мне ведь и вправду с непривычки-то в них жестковато показалось – набил ноги.
Барин был не дурак. Он эту мужикову рассказку так понял: «Значит, хочет мои сапоги у себя оставить. Ну ладно, пусть пользуется. Все равно они мне маловаты». И говорит он мужику:
– Что же ты с медведя-то придачи не спросил? Мена получилась не ровная – что лапти, а что сапоги – ведь всё же разница.
А мужик ему:
– Придача, барин, была! Хорошая! Он меня медком угостил: «Ешь, говорит, Степан Степаныч, сколько душа хочет». А я и рад – поел сладенького досыта. Мне это в охотку. А то, ты ведь сам видал, у меня только и было с собой – хлебушка кусок. Хотел я, барин, и тебе медку принести, да кружку с собой не захватил. И у него, как на грех, подходящей посудки не случилось.
Понял барин и эту мужикову басню. Ну да что прошло, того не воротишь – ветчинка-то уже съедена…
На Дальнем болоте хорошо они поохотились: барин еще трех уток взял, а мужик еще семь. С тем они и домой отправились.
Шли-шли, дошли до росстани, – барину дорога вправо – в усадьбу, а мужику влево – на село. Мужик остановился и говорит:
– Мне перед тобой, барин, неудобно: когда мы обувкой менялись, я тебе придачи-то не дал. Возьми у меня четыре уточки и – в расчете будем.
Барин уток взял, даже «спасибо» сказал. Сапоги ему что – у него другие есть, да еще и не одни. А вот охотничья добыча – другое дело. Шутка сказать – десять уток домой принесет! Будет чем похвалиться.
Прошло времени много ли, мало ли.
Однажды в праздник поехал барин в гости к своим знакомым. Едет он селом, а мужик ему навстречу идет. В сапогах!
Остановил барин лошадь, говорит:
– Здравствуй, Степан Степаныч! Как же это так – ведь ты сапоги-то медведю променял?
Мужик вздохнул и головой покрутил:
– Кабы ты знал, барин, сколько мне с ними канители было! Не прошло с того дня и недели, слышу однажды ночью – кто-то по стеклу царапает. «Что, думаю, такое?» И – к окошку. Глядь, а там этот мой знакомый медведь стоит. Я ему: «Мишенька! Что ты делаешь – зачем в село пришел? Ну-ка люди услышат? Ведь убить тебя могут». А он мне: «Ошибся я тогда с этими сапогами – обувка мне совсем неподходящая, до невозможности ноги жмет. Давай, говорит, разменяемся». Что тут станешь делать? Я ему скорей лапти в окошко сунул, сапоги взял. Говорю: «Беги, Миша, что есть мочи, пока собаки не забрехали да людей не подняли» Он и залился-затопал, аж на все село слышно! Собаки, конечно, лай подняли, да уж поздно – унес он свою шкуру.
Посмеялся барин и говорит:
– Ну ты в карман за словом не лазишь! Ловко всё поворачиваешь.
А мужик на это:
– Да ведь знаешь, барин, с ними, с медведями-то, иначе и нельзя. Необразованные! Ему не намекни, он сам-то и не догадается.
Как нужда от старика отказалась
Старик со старухой жили, как все равно таракан с мухой – старик день и ночь на печке в теплом местечке лежит да лежит, а старуха, как муха, все жужжит да жужжит.
Жили они поживали, не столько наживали, сколько проживали. В былое-то время старика знали за доброго пахаря. А старуха жала – говорили: «Таких мало!» Молоды были – работящими слыли. А как состарились, так и открестьянились – силен-ки-то не стало. Была у них лошадь Карюха, свели на базар, продали, а деньги прожили. Была корова. Рыжонкой звали, и эту продали, а деньжонки туда-сюда размотали.
И дожили старик со старухой до такого времечка, что есть им пришлось помаленечку, а потом и вовсе с утра до вечера куснуть нечего.
А старик все лежит. А старуха все жужжит:
– Ступай, старик, в люди, мучицы займи. Хоть блины испечем.
А старик:
– Не дадут нипочем. Знают, что мы долг отдать не в состоянии.
Все же доняла его старуха. Вот он с печки слез, подтянул пустой живот пояском потуже и пошел муки занимать.
Приходит он к богатому мужику, просит мучицы взаймы или хоть хлебца кусок. А богатый говорит:
– Не то что кусок, дал бы целый пирог, да больно у тебя лоб широк. Поди-ка, поработай.
А старику какая работа, он обессилел, ему бы только поесть да на печку залезть.
Пошел он к бедному мужику. Объясняет – так и так, есть вовсе нечего:
– Дай хоть хлебца на ужин.
Бедный мужик полкаравая дал, головой покачал и спрашивает:
– Да ведь вы все вроде ничего жили? Как же это ты до такого положения дошел?
Вздохнул старик и говорит:
– Да ведь как, милый, дошел – нужда довела. А Нужда-то как раз в этом доме жила, у самого этого бедного мужика. Семья у него была большая, ребятишки малые, ну и, конечно, сколько он ни работает, сколько он ни заработает, всё у него нехватки да недостатки. Как говорится: «Один с сошкой, а семеро с ложкой». А для Нужды такое положение самое подходящее дело, тут она и прижилась, никак мужик от нее не отобьется.
Вот услыхала Нужда, что старик на нее жалуется, как она вскочила, встала посреди избы да начала руками махать, старика пробирать да конфузить. Уж так-то она его бранила, так-то корила:
– Как тебе, старый, не стыдно, да и как тебе не совестно! На старости лет врать учишься! Да разве ты через меня без хлеба мучишься? Да я тебя еще в глаза не видала и, какой ты есть житель, слыхом не слыхала. Я к тебе не ходила и ни до чего тебя не доводила. Ты, старый греховодник, по людям-то не ходи да на Нужду напраслину не наводи. Не знаю я тебя, и знать не хочу!
Ну старик скорей за порог да от Нужды наутек… И стало это всему селу известно, как Нужда от старика отказалась. Куда он ни придет взаймы хлеба просить, все ему отказывают, говорят: – Ты еще Нужды не видал.
Ну что тут будешь делать? Походил-походил старик, никто ему хлеба не дает. И говорит старик старухе:
– Ничего, старуха, не выходит. Никто про нас хлеба не припас, велят держать свой запас. Надо за работу приниматься да своим куском разживаться, а ведь у меня силы-то нету… Ах ты горе-то какое! Правду говорят: «Старость – не радость».
А пока они свое горе горевали, во всех селах и деревнях колхозы организовались, заработали люди сообща. Как взялись за дела дружно да ладно, так и жизнь у них пошла хорошо да складно.
А старик все лежит… А старуха все жужжит:
– Ступай, старик, пишись в колхоз. Погляди-ка – там люди-то шумом-шумят, работают. Без нужды живут. У кого в руках дело есть, у того будет и что поесть. А мы тут, дома-то сидя, вовсе с голоду пропадем. Ступай, пишись, проси дела и себе и мне.
Говорит старик старухе:
– Да какая у нас с тобой сила?
Старуха и на это слов не долго искала. Говорит:
– Было бы дело мило, придет и сила. Ступай, пишись!
– Боюсь, старуха, не примут…
Ну все же пошел старик. Приняли! Записались они оба со старухой.
Дали им в колхозе работу по силе: старика в конюха поставили, а старуху цыплят караулить приставили. Трудодней у них каждый год много бывает, так что хлеба им вполне хватает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33
Барин был не дурак. Он эту мужикову рассказку так понял: «Значит, хочет мои сапоги у себя оставить. Ну ладно, пусть пользуется. Все равно они мне маловаты». И говорит он мужику:
– Что же ты с медведя-то придачи не спросил? Мена получилась не ровная – что лапти, а что сапоги – ведь всё же разница.
А мужик ему:
– Придача, барин, была! Хорошая! Он меня медком угостил: «Ешь, говорит, Степан Степаныч, сколько душа хочет». А я и рад – поел сладенького досыта. Мне это в охотку. А то, ты ведь сам видал, у меня только и было с собой – хлебушка кусок. Хотел я, барин, и тебе медку принести, да кружку с собой не захватил. И у него, как на грех, подходящей посудки не случилось.
Понял барин и эту мужикову басню. Ну да что прошло, того не воротишь – ветчинка-то уже съедена…
На Дальнем болоте хорошо они поохотились: барин еще трех уток взял, а мужик еще семь. С тем они и домой отправились.
Шли-шли, дошли до росстани, – барину дорога вправо – в усадьбу, а мужику влево – на село. Мужик остановился и говорит:
– Мне перед тобой, барин, неудобно: когда мы обувкой менялись, я тебе придачи-то не дал. Возьми у меня четыре уточки и – в расчете будем.
Барин уток взял, даже «спасибо» сказал. Сапоги ему что – у него другие есть, да еще и не одни. А вот охотничья добыча – другое дело. Шутка сказать – десять уток домой принесет! Будет чем похвалиться.
Прошло времени много ли, мало ли.
Однажды в праздник поехал барин в гости к своим знакомым. Едет он селом, а мужик ему навстречу идет. В сапогах!
Остановил барин лошадь, говорит:
– Здравствуй, Степан Степаныч! Как же это так – ведь ты сапоги-то медведю променял?
Мужик вздохнул и головой покрутил:
– Кабы ты знал, барин, сколько мне с ними канители было! Не прошло с того дня и недели, слышу однажды ночью – кто-то по стеклу царапает. «Что, думаю, такое?» И – к окошку. Глядь, а там этот мой знакомый медведь стоит. Я ему: «Мишенька! Что ты делаешь – зачем в село пришел? Ну-ка люди услышат? Ведь убить тебя могут». А он мне: «Ошибся я тогда с этими сапогами – обувка мне совсем неподходящая, до невозможности ноги жмет. Давай, говорит, разменяемся». Что тут станешь делать? Я ему скорей лапти в окошко сунул, сапоги взял. Говорю: «Беги, Миша, что есть мочи, пока собаки не забрехали да людей не подняли» Он и залился-затопал, аж на все село слышно! Собаки, конечно, лай подняли, да уж поздно – унес он свою шкуру.
Посмеялся барин и говорит:
– Ну ты в карман за словом не лазишь! Ловко всё поворачиваешь.
А мужик на это:
– Да ведь знаешь, барин, с ними, с медведями-то, иначе и нельзя. Необразованные! Ему не намекни, он сам-то и не догадается.
Как нужда от старика отказалась
Старик со старухой жили, как все равно таракан с мухой – старик день и ночь на печке в теплом местечке лежит да лежит, а старуха, как муха, все жужжит да жужжит.
Жили они поживали, не столько наживали, сколько проживали. В былое-то время старика знали за доброго пахаря. А старуха жала – говорили: «Таких мало!» Молоды были – работящими слыли. А как состарились, так и открестьянились – силен-ки-то не стало. Была у них лошадь Карюха, свели на базар, продали, а деньги прожили. Была корова. Рыжонкой звали, и эту продали, а деньжонки туда-сюда размотали.
И дожили старик со старухой до такого времечка, что есть им пришлось помаленечку, а потом и вовсе с утра до вечера куснуть нечего.
А старик все лежит. А старуха все жужжит:
– Ступай, старик, в люди, мучицы займи. Хоть блины испечем.
А старик:
– Не дадут нипочем. Знают, что мы долг отдать не в состоянии.
Все же доняла его старуха. Вот он с печки слез, подтянул пустой живот пояском потуже и пошел муки занимать.
Приходит он к богатому мужику, просит мучицы взаймы или хоть хлебца кусок. А богатый говорит:
– Не то что кусок, дал бы целый пирог, да больно у тебя лоб широк. Поди-ка, поработай.
А старику какая работа, он обессилел, ему бы только поесть да на печку залезть.
Пошел он к бедному мужику. Объясняет – так и так, есть вовсе нечего:
– Дай хоть хлебца на ужин.
Бедный мужик полкаравая дал, головой покачал и спрашивает:
– Да ведь вы все вроде ничего жили? Как же это ты до такого положения дошел?
Вздохнул старик и говорит:
– Да ведь как, милый, дошел – нужда довела. А Нужда-то как раз в этом доме жила, у самого этого бедного мужика. Семья у него была большая, ребятишки малые, ну и, конечно, сколько он ни работает, сколько он ни заработает, всё у него нехватки да недостатки. Как говорится: «Один с сошкой, а семеро с ложкой». А для Нужды такое положение самое подходящее дело, тут она и прижилась, никак мужик от нее не отобьется.
Вот услыхала Нужда, что старик на нее жалуется, как она вскочила, встала посреди избы да начала руками махать, старика пробирать да конфузить. Уж так-то она его бранила, так-то корила:
– Как тебе, старый, не стыдно, да и как тебе не совестно! На старости лет врать учишься! Да разве ты через меня без хлеба мучишься? Да я тебя еще в глаза не видала и, какой ты есть житель, слыхом не слыхала. Я к тебе не ходила и ни до чего тебя не доводила. Ты, старый греховодник, по людям-то не ходи да на Нужду напраслину не наводи. Не знаю я тебя, и знать не хочу!
Ну старик скорей за порог да от Нужды наутек… И стало это всему селу известно, как Нужда от старика отказалась. Куда он ни придет взаймы хлеба просить, все ему отказывают, говорят: – Ты еще Нужды не видал.
Ну что тут будешь делать? Походил-походил старик, никто ему хлеба не дает. И говорит старик старухе:
– Ничего, старуха, не выходит. Никто про нас хлеба не припас, велят держать свой запас. Надо за работу приниматься да своим куском разживаться, а ведь у меня силы-то нету… Ах ты горе-то какое! Правду говорят: «Старость – не радость».
А пока они свое горе горевали, во всех селах и деревнях колхозы организовались, заработали люди сообща. Как взялись за дела дружно да ладно, так и жизнь у них пошла хорошо да складно.
А старик все лежит… А старуха все жужжит:
– Ступай, старик, пишись в колхоз. Погляди-ка – там люди-то шумом-шумят, работают. Без нужды живут. У кого в руках дело есть, у того будет и что поесть. А мы тут, дома-то сидя, вовсе с голоду пропадем. Ступай, пишись, проси дела и себе и мне.
Говорит старик старухе:
– Да какая у нас с тобой сила?
Старуха и на это слов не долго искала. Говорит:
– Было бы дело мило, придет и сила. Ступай, пишись!
– Боюсь, старуха, не примут…
Ну все же пошел старик. Приняли! Записались они оба со старухой.
Дали им в колхозе работу по силе: старика в конюха поставили, а старуху цыплят караулить приставили. Трудодней у них каждый год много бывает, так что хлеба им вполне хватает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33