Если твои узнают о существовании такого плана, то они засядут поблизости и отрежут трапперам путь к отступлению. Они действуют заодно с отрядом Северо-Западной компании, люди которой поддерживают мои интересы. Бледнолицая красавица последует со мной, а ты, сбросив с себя иго унизительного рабства, отправишься дышать свободным воздухом в шалашах черноногих.
— Не могу я изменить женщине с глазами лучезарными, как восход солнца, — возразил индеец тревожно.
— Ну, послушай же, у тебя будут лошади, ружья, стальные блестящие ножи, ведь один их блеск ослепит твоего врага. Назначим дело на завтра. Если же завтра окажется неудобно, то на послезавтра, и так далее, пока не представится случай.
— Восход Солнца имеет доброе сердце, она очень добра к Волку. Кривой Язык, ее сердце не лежит к тебе.
— Неужели сын краснокожего дошел до того, что полюбил свой ошейник? Неужели цепь для него мать, ошейник — отец?
— Ты подстрекаешь меня ко злу, — сказал Волк с горечью.
— Пустое! Дело в том, что ты слишком нерешителен и не заслуживаешь свободы, — бросил Марк с явным презрением.
— Это речи лживого языка, — возразил Волк.
— Глупый мальчишка! Неужели ты не знаешь, что за тобой строго присматривают, что охотники имеют приказание убить тебя, как дикого зверя, в случае, если ты вздумаешь бежать?
— Не верю, — возразил Волк.
— Затяни же свою узду покрепче и да будет твое имя позором для храбрецов твоего племени.
— Кривой Язык, я обдумаю твои слова, и если найду их хорошими, то поговорю с тобой другим языком.
Его вера в бледнолицых, видимо, поколебалась. Морау умел найти слабую струну. Он влил яд сомнения в него, и яд работал и производил брожение. Волка терзала борьба, в которой любовь к Сильвине противостояла врожденной ненависти к белым и рабству.
— Теперь, когда ты начинаешь чувствовать, как мужчина, я скажу тебе еще больше. Этот Кенет Айверсон…
— Великое сердце! Храбрец из храбрецов! — прервал Волк с живостью.
— Да, в нем есть искра мужества, — отвечал Марк с горечью, — но не в том дело. Видишь ли, приятель, мир тесен для нас двоих. Меня не очень огорчит, если я увижу его скальп в вигваме одного из черноногих.
— Если он твой враг, почему же ты не убьешь его?
— По-моему, гораздо удобнее употребить для этого пустячного дела чужую руку, и это будет твоя рука, если только у тебя на это хватит храбрости.
Было довольно светло, так что Кенет мог рассмотреть, что Марк совсем пригнулся к Волку, чтобы видеть выражение его лица.
— Будь я на твоем месте, — возразил Волк с гордостью, — никогда не стал бы просить другого о том, что сам мог бы сделать. Разве у тебя нет карабина? Нет ножа?
— Волк, — сказал Марк, — видел ли ты, как змея проворно скользит в высокой траве? О ее присутствии узнают только тогда, когда она поднимет голову, чтобы ужалить. Мне желательно тихо отделаться от этого человека. Он должен почувствовать удар, но ему не следует знать, откуда и кто его нанес.
После короткого молчания Марк продолжал:
— Мне случалось не раз подмечать, как твои глаза останавливались на этом великолепном револьвере и на этом кинжале в серебряной оправе. Один знаменитый доктор сказал, что это оружие имеет свойство неизменно приносить успех тому, кому оно принадлежит. Люди твоего племени знают, что доктора в минуту вдохновения произносят слова истины и мудрости. Сын черноногих, теперь это оружие принадлежит тебе, возьми его, и пусть бледнолицый, державший тебя под позорным игом, научится страшиться его!
Кенету казалось, что он слышит, как бьется сердце молодого индейца. Все, к чему стремились инстинкты дикой и страстной натуры мальчика, было возбуждено. Он уже давно мечтал иметь кинжал и револьвер. Для него они были дороже золота. Он поднял правую руку, но она бессильно опустилась, он опять поднял ее, протянул, с лихорадочной торопливостью схватил орудия смерти, с любопытством принялся рассматривать их богатую серебряную насечку и наконец заткнул их себе за пояс.
— Может быть, — заговорил он с жаром, — может быть, от этого оружия солнце осветит пути Кривого Языка и мрак спустится на путь его врагов. Волк оживляется, чуя добычу. Он не вернется в свою нору прежде, чем не лизнет крови. Бледнолицый, дело кончено! Мой путь лежит — иду!
С быстротой зверя Волк исчез, прежде чем Кенет догадался о его уходе. Наступившее затем молчание известило его, что кровавый договор заключен. Тогда он направился к своему лагерю, размышляя о только что услышанном.
Глава XII
ТАИНСТВЕННЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ
Возвратившись в лагерь, Кенет удивился, что не было часового, прежде стоявшего на дороге. Теперь становилось уже светлее, и он мог хорошо различать предметы. Он подошел ближе к тому месту, где стоял часовой, и окликнул его по имени, из опасения, чтобы он не выстрелил в него, приняв за неприятеля. Не получив ответа, Кенет подумал, что часовой заснул, и, ни о чем не подозревая, смело подошел к нему. Каково же было его удивление, когда он увидел, что часовой лежит на земле, растянувшись во весь рост.
— Бедняга, — прошептал он, — усталость его одолела. Я подменю его, а он пусть выспится.
С этими словами Айверсон наклонился, чтобы взять карабин. Но холодна была рука, державшая ружье. Часовой был мертв, хотя пальцы его все еще крепко держали оружие. Айверсон внимательно осмотрел окоченевший труп. Острое оружие, вероятно, нож, видимо, не удовлетворил жестокости убийцы, потому что голова была отрублена и едва держалась, а кровавый венец на черепе ясно показывал, что с несчастного содрали скальп.
Удивление сменилось жалостью и негодованием, вполне естественно возбужденными кровавым зрелищем, Кенет решил продолжить свой путь, и раздумывал, что ему предпринять относительно Волка. Он намеревался предупредить Сильвину, как вдруг споткнулся о невидимый в траве предмет и упал ничком, но в ту же минуту вскочил, содрогаясь от ужаса. Ночным приключениям не было конца: перед глазами Айверсона вновь предстало жуткое зрелище того же рода, как и то, которое привело его в ужас днем, когда он попал в лес. На земле лежало безжизненное тело индейца, и череп его был разрублен на равные половины, что указывало на ту же мощную руку неумолимого мстителя.
«Вот и третий, — подумал Кенет. — Какой ангел-истребитель так таинственно карает убийц? Вероятно, заклятый враг индейского племени перемещается незаметно с места на место, истребляя объекты своей ненависти одним ударом».
Дрожь ужаса пробежала по всему телу Кенета. Но он прошел мимо и подошел к кострам. Волк лежал перед палаткой Саула Вандера и, по-видимому, крепко спал. Разумеется, Айверсона он не провел своим притворством. Измученный нравственными и физическими потрясениями, Кенет, однако, не спал до тех пор, пока не послышался голос Саула Вандера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79
— Не могу я изменить женщине с глазами лучезарными, как восход солнца, — возразил индеец тревожно.
— Ну, послушай же, у тебя будут лошади, ружья, стальные блестящие ножи, ведь один их блеск ослепит твоего врага. Назначим дело на завтра. Если же завтра окажется неудобно, то на послезавтра, и так далее, пока не представится случай.
— Восход Солнца имеет доброе сердце, она очень добра к Волку. Кривой Язык, ее сердце не лежит к тебе.
— Неужели сын краснокожего дошел до того, что полюбил свой ошейник? Неужели цепь для него мать, ошейник — отец?
— Ты подстрекаешь меня ко злу, — сказал Волк с горечью.
— Пустое! Дело в том, что ты слишком нерешителен и не заслуживаешь свободы, — бросил Марк с явным презрением.
— Это речи лживого языка, — возразил Волк.
— Глупый мальчишка! Неужели ты не знаешь, что за тобой строго присматривают, что охотники имеют приказание убить тебя, как дикого зверя, в случае, если ты вздумаешь бежать?
— Не верю, — возразил Волк.
— Затяни же свою узду покрепче и да будет твое имя позором для храбрецов твоего племени.
— Кривой Язык, я обдумаю твои слова, и если найду их хорошими, то поговорю с тобой другим языком.
Его вера в бледнолицых, видимо, поколебалась. Морау умел найти слабую струну. Он влил яд сомнения в него, и яд работал и производил брожение. Волка терзала борьба, в которой любовь к Сильвине противостояла врожденной ненависти к белым и рабству.
— Теперь, когда ты начинаешь чувствовать, как мужчина, я скажу тебе еще больше. Этот Кенет Айверсон…
— Великое сердце! Храбрец из храбрецов! — прервал Волк с живостью.
— Да, в нем есть искра мужества, — отвечал Марк с горечью, — но не в том дело. Видишь ли, приятель, мир тесен для нас двоих. Меня не очень огорчит, если я увижу его скальп в вигваме одного из черноногих.
— Если он твой враг, почему же ты не убьешь его?
— По-моему, гораздо удобнее употребить для этого пустячного дела чужую руку, и это будет твоя рука, если только у тебя на это хватит храбрости.
Было довольно светло, так что Кенет мог рассмотреть, что Марк совсем пригнулся к Волку, чтобы видеть выражение его лица.
— Будь я на твоем месте, — возразил Волк с гордостью, — никогда не стал бы просить другого о том, что сам мог бы сделать. Разве у тебя нет карабина? Нет ножа?
— Волк, — сказал Марк, — видел ли ты, как змея проворно скользит в высокой траве? О ее присутствии узнают только тогда, когда она поднимет голову, чтобы ужалить. Мне желательно тихо отделаться от этого человека. Он должен почувствовать удар, но ему не следует знать, откуда и кто его нанес.
После короткого молчания Марк продолжал:
— Мне случалось не раз подмечать, как твои глаза останавливались на этом великолепном револьвере и на этом кинжале в серебряной оправе. Один знаменитый доктор сказал, что это оружие имеет свойство неизменно приносить успех тому, кому оно принадлежит. Люди твоего племени знают, что доктора в минуту вдохновения произносят слова истины и мудрости. Сын черноногих, теперь это оружие принадлежит тебе, возьми его, и пусть бледнолицый, державший тебя под позорным игом, научится страшиться его!
Кенету казалось, что он слышит, как бьется сердце молодого индейца. Все, к чему стремились инстинкты дикой и страстной натуры мальчика, было возбуждено. Он уже давно мечтал иметь кинжал и револьвер. Для него они были дороже золота. Он поднял правую руку, но она бессильно опустилась, он опять поднял ее, протянул, с лихорадочной торопливостью схватил орудия смерти, с любопытством принялся рассматривать их богатую серебряную насечку и наконец заткнул их себе за пояс.
— Может быть, — заговорил он с жаром, — может быть, от этого оружия солнце осветит пути Кривого Языка и мрак спустится на путь его врагов. Волк оживляется, чуя добычу. Он не вернется в свою нору прежде, чем не лизнет крови. Бледнолицый, дело кончено! Мой путь лежит — иду!
С быстротой зверя Волк исчез, прежде чем Кенет догадался о его уходе. Наступившее затем молчание известило его, что кровавый договор заключен. Тогда он направился к своему лагерю, размышляя о только что услышанном.
Глава XII
ТАИНСТВЕННЫЙ ИСТРЕБИТЕЛЬ
Возвратившись в лагерь, Кенет удивился, что не было часового, прежде стоявшего на дороге. Теперь становилось уже светлее, и он мог хорошо различать предметы. Он подошел ближе к тому месту, где стоял часовой, и окликнул его по имени, из опасения, чтобы он не выстрелил в него, приняв за неприятеля. Не получив ответа, Кенет подумал, что часовой заснул, и, ни о чем не подозревая, смело подошел к нему. Каково же было его удивление, когда он увидел, что часовой лежит на земле, растянувшись во весь рост.
— Бедняга, — прошептал он, — усталость его одолела. Я подменю его, а он пусть выспится.
С этими словами Айверсон наклонился, чтобы взять карабин. Но холодна была рука, державшая ружье. Часовой был мертв, хотя пальцы его все еще крепко держали оружие. Айверсон внимательно осмотрел окоченевший труп. Острое оружие, вероятно, нож, видимо, не удовлетворил жестокости убийцы, потому что голова была отрублена и едва держалась, а кровавый венец на черепе ясно показывал, что с несчастного содрали скальп.
Удивление сменилось жалостью и негодованием, вполне естественно возбужденными кровавым зрелищем, Кенет решил продолжить свой путь, и раздумывал, что ему предпринять относительно Волка. Он намеревался предупредить Сильвину, как вдруг споткнулся о невидимый в траве предмет и упал ничком, но в ту же минуту вскочил, содрогаясь от ужаса. Ночным приключениям не было конца: перед глазами Айверсона вновь предстало жуткое зрелище того же рода, как и то, которое привело его в ужас днем, когда он попал в лес. На земле лежало безжизненное тело индейца, и череп его был разрублен на равные половины, что указывало на ту же мощную руку неумолимого мстителя.
«Вот и третий, — подумал Кенет. — Какой ангел-истребитель так таинственно карает убийц? Вероятно, заклятый враг индейского племени перемещается незаметно с места на место, истребляя объекты своей ненависти одним ударом».
Дрожь ужаса пробежала по всему телу Кенета. Но он прошел мимо и подошел к кострам. Волк лежал перед палаткой Саула Вандера и, по-видимому, крепко спал. Разумеется, Айверсона он не провел своим притворством. Измученный нравственными и физическими потрясениями, Кенет, однако, не спал до тех пор, пока не послышался голос Саула Вандера.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79