Маккенна не удивился, услышав, что Салли, как и ее милый братец, «хорошая девочка». На самом деле она вела себя вполне лояльно по отношению к мужу, можно даже сказать, была верна ему, просто как-то раз решила показать мужчине, притязавшему на ее благосклонность, что его чары никак на нее не действуют. Ни в каком виде. Как на грех, во время демонстрации случился поблизости муж. Не поняв, что Салли на самом деле отбивается от мужика, он отказался слушать объяснения жены и, сказав посетителю, что вовсе не желает лишать его законного мужества, а просто хочет показать, что он упустил, вытащил нож и поставил подруге клеймо позора.
— Такие вот поспешности и превращают жизнь в скопление несуразностей, — сказала старуха. — Если бы мужчины сначала слушали, а уж потом хватались за ножи и ружья, в мире было бы намного меньше слез.
Маккенна, собираясь спросить, нет ли у Пелона и Салли еще каких-нибудь полубратцев или полусестриц, был поражен, увидев, что буквально за его спиной скачет огнеглазая героиня только что рассказанной истории. Разумеется, она слышала каждое слово матери и теперь пожирала Маккенну глазами. Шотландец почувствовал, как они раскаленными угольями со звериным упорством впиваются ему в душу. Так как старатель не очень понимал значение этого взгляда, то он испугался. Но когда сухопарая скво мельком взглянула на Фрэнчи, Маккенне стал ясен смысл недоброго полыхания индейских зрачков. В нем читался не только звериный голод по белому мужчине, но и ненависть к белой девушке. И Маккенна понял, что, начиная с этой ночи, он ни на секунду не оставит Фрэнчи наедине с апачской скво. Отдельную проблему представляло то, каким образом он будет избавляться от притязаний Салли на него самого. Так как до сих пор Маккенна не занимался сердечными делами, поэтому не знал, можно ли назвать чувством то, что испытывает к нему Салли. Ее хищная, стремительная манера двигаться говорила о том, что эту женщину следует опасаться, а чтобы получить желаемое, она, не задумываясь, убьет белую девушку. Эти мысли никак не вязались с удивительной ночью, которая, казалось, очаровала всех участников похода и сплотила разноцветную массу искателей приключений в единое целое. Но Маккенна знал, что, как говорится, апачский повод привяжется к любой лошади.
Наконец, шотландец оторвался от преследовавших его пылающих угольев и поскакал рядом с Беном Коллом, Пелоном и Венустиано Санчесом. Салли отстала и примкнула к остальным — Бешу и Хачите — апачам. Оставшись с белой девушкой наедине, Маль-и-пай, снявшая с Фрэнчи по приказу Пелона все путы, недовольно пробормотала:
— Жаль, мучача, что ты не говоришь по-испански; я бы могла тебе такое порассказать об этой плосконосой сучке… Ты мне нравишься. Такая же жилистая и тощая, как я, правда, немного посимпатичнее. Лично я никогда не отличалась особой красотой. Может, из-за этого ты мне и нравишься. А, может, из-за того поразительного факта, что Маккенна по-настоящему тебя любит? Неважно, почему… Просто мне бы хотелось, чтобы ты — маленькая симпатичная дурочка — меня понимала. Их! Хотя что мне за дело? Ты вполне могла бы плюнуть мне в лицо, если бы узнала, кто я на самом деле такая. В конце концов, ты — белая, а я — коричнево-красная, как плеть из воловьей кожи, которую передержали на солнце. А, черт с тобой! Надеюсь, Салли вырежет тебе яичники живьем!..
Непонятно от чего разъярившись, Маль-и-пай закончила речь подзаборным апачским ругательством, но Фрэнчи улыбнулась в ответ, наклонилась и ласково потрепала старуху по костистой лапе. Маль-и-пай зашипела, как змея, и отдернула руку с такой поспешностью, словно боялась обжечься. Но в лунном свете Фрэнчи заметила, как слезятся глаза старой матери Пелона Лопеса и, вновь улыбнувшись, ответила тихим, но страстным голосом:
— Я верю в то, что ты не сможешь причинить мне боль. Не знаю, о чем именно ты говоришь, но почему-то не боюсь.
На мгновение она нахмурилась, раздумывая, каким образом лучше всего донести до старухи то, о чем она думает и что чувствует. Наконец, ее серые глаза радостно вспыхнули. Вытянув руку, девушка дотронулась до груди старухи прямо над сердцем. Затем ткнула и себя в то же место, произнеся всего одно лишь слово:
— Друзья.
Где бы, на каком бы языке оно не произносилось, его невозможно спутать ни с каким другим. Старуха изумленно воззрилась на девушку. Глаза их встретились, обменялись сообщениями, разошлись…
— Не знаю я, — пробормотала старая скво по-испански. — Не знаю…
«НЕ НРАВЯТСЯ МНЕ ЭТИ СКАЛЛЗ»
— Осталось всего ничего, — сказал Пелон. — Эй! Вы только понюхайте этот утренний ветерок! Что за ночка была. — Он экспансивно помахал рукой, приветствуя Маккенну выразительной улыбкой. — Признайся, старый, старый друг, что я прав. Ведь тебе, как и мне, безумно хочется добраться до сокровищ, и оторваться от этих придурочных черномазых солдат. Ох, уж мне этот юный Микки Тиббс! Их! Он и в подметки не годится своему отцу — тот был старик, что надо. Я-то думал… Но — увы! У такого хитрющего и смекалистого мужика, как Старый Микки, не могло родиться его полное подобие.
Он замолчал, вздохнув полной грудью, и причмокнул губами, смакуя свежий воздух пустыни, как хорошее вино.
— Понимаешь, амиго, так всегда… Двух одинаковых вещей не бывает. И если старик Микки был крутым сукиным сыном, то — ха-ха-ха! — его отпрыск — всего половина крутого сукина сына. Да, именно половинка или серединка на половинку. Что скажешь об этой шутке, Маккенна? Хороша?
— Не больше той, которую отмочила твоя мать о твоей сестре, — тут же отреагировал белый. — Но признаю, что ты унаследовал от своей старухи ровно половину ее таланта рассказчика. Почему ты мне раньше не говорил, что она твоя мать? Разве это тайна?
— И да, и нет, амиго. Знаешь, если узнают, что она мать Пелона Лопеса, то ей не станет легче жить. — В его ответе внезапно промелькнула все та же искорка сострадания, отсвет обыкновенной человеческой привязанности, которая, как показалось Маккенне, горела и раньше. — Я рассказал о Салли, разве нет? По крайней мере ты должен признать, что я был с тобой наполовину честен. Кроме того, какое это имеет значение?
Для ответа Маккенна тщательно подбирал слова.
— Имеет значение, хефе, — наконец сказал шотландец. — Только то, что я о тебе думал. Я видел, как сегодня ночью ты убил двоих и дважды нападал на меня, как безумный, без всякой причины, к тому же просто так ударил Салли. И все же я не считаю тебя похожим на Манки, ты не совсем еще одичал.
— А каким?
— Плохим, конечно, человеком, которому не выпадало случая стать хорошим. Тебе поздно меняться, но семена гордости, которые посеял твой испанский отец, еще могут дать всходы. Несмотря ни на что. Ты разбираешься в испанской религии, а, Пелон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
— Такие вот поспешности и превращают жизнь в скопление несуразностей, — сказала старуха. — Если бы мужчины сначала слушали, а уж потом хватались за ножи и ружья, в мире было бы намного меньше слез.
Маккенна, собираясь спросить, нет ли у Пелона и Салли еще каких-нибудь полубратцев или полусестриц, был поражен, увидев, что буквально за его спиной скачет огнеглазая героиня только что рассказанной истории. Разумеется, она слышала каждое слово матери и теперь пожирала Маккенну глазами. Шотландец почувствовал, как они раскаленными угольями со звериным упорством впиваются ему в душу. Так как старатель не очень понимал значение этого взгляда, то он испугался. Но когда сухопарая скво мельком взглянула на Фрэнчи, Маккенне стал ясен смысл недоброго полыхания индейских зрачков. В нем читался не только звериный голод по белому мужчине, но и ненависть к белой девушке. И Маккенна понял, что, начиная с этой ночи, он ни на секунду не оставит Фрэнчи наедине с апачской скво. Отдельную проблему представляло то, каким образом он будет избавляться от притязаний Салли на него самого. Так как до сих пор Маккенна не занимался сердечными делами, поэтому не знал, можно ли назвать чувством то, что испытывает к нему Салли. Ее хищная, стремительная манера двигаться говорила о том, что эту женщину следует опасаться, а чтобы получить желаемое, она, не задумываясь, убьет белую девушку. Эти мысли никак не вязались с удивительной ночью, которая, казалось, очаровала всех участников похода и сплотила разноцветную массу искателей приключений в единое целое. Но Маккенна знал, что, как говорится, апачский повод привяжется к любой лошади.
Наконец, шотландец оторвался от преследовавших его пылающих угольев и поскакал рядом с Беном Коллом, Пелоном и Венустиано Санчесом. Салли отстала и примкнула к остальным — Бешу и Хачите — апачам. Оставшись с белой девушкой наедине, Маль-и-пай, снявшая с Фрэнчи по приказу Пелона все путы, недовольно пробормотала:
— Жаль, мучача, что ты не говоришь по-испански; я бы могла тебе такое порассказать об этой плосконосой сучке… Ты мне нравишься. Такая же жилистая и тощая, как я, правда, немного посимпатичнее. Лично я никогда не отличалась особой красотой. Может, из-за этого ты мне и нравишься. А, может, из-за того поразительного факта, что Маккенна по-настоящему тебя любит? Неважно, почему… Просто мне бы хотелось, чтобы ты — маленькая симпатичная дурочка — меня понимала. Их! Хотя что мне за дело? Ты вполне могла бы плюнуть мне в лицо, если бы узнала, кто я на самом деле такая. В конце концов, ты — белая, а я — коричнево-красная, как плеть из воловьей кожи, которую передержали на солнце. А, черт с тобой! Надеюсь, Салли вырежет тебе яичники живьем!..
Непонятно от чего разъярившись, Маль-и-пай закончила речь подзаборным апачским ругательством, но Фрэнчи улыбнулась в ответ, наклонилась и ласково потрепала старуху по костистой лапе. Маль-и-пай зашипела, как змея, и отдернула руку с такой поспешностью, словно боялась обжечься. Но в лунном свете Фрэнчи заметила, как слезятся глаза старой матери Пелона Лопеса и, вновь улыбнувшись, ответила тихим, но страстным голосом:
— Я верю в то, что ты не сможешь причинить мне боль. Не знаю, о чем именно ты говоришь, но почему-то не боюсь.
На мгновение она нахмурилась, раздумывая, каким образом лучше всего донести до старухи то, о чем она думает и что чувствует. Наконец, ее серые глаза радостно вспыхнули. Вытянув руку, девушка дотронулась до груди старухи прямо над сердцем. Затем ткнула и себя в то же место, произнеся всего одно лишь слово:
— Друзья.
Где бы, на каком бы языке оно не произносилось, его невозможно спутать ни с каким другим. Старуха изумленно воззрилась на девушку. Глаза их встретились, обменялись сообщениями, разошлись…
— Не знаю я, — пробормотала старая скво по-испански. — Не знаю…
«НЕ НРАВЯТСЯ МНЕ ЭТИ СКАЛЛЗ»
— Осталось всего ничего, — сказал Пелон. — Эй! Вы только понюхайте этот утренний ветерок! Что за ночка была. — Он экспансивно помахал рукой, приветствуя Маккенну выразительной улыбкой. — Признайся, старый, старый друг, что я прав. Ведь тебе, как и мне, безумно хочется добраться до сокровищ, и оторваться от этих придурочных черномазых солдат. Ох, уж мне этот юный Микки Тиббс! Их! Он и в подметки не годится своему отцу — тот был старик, что надо. Я-то думал… Но — увы! У такого хитрющего и смекалистого мужика, как Старый Микки, не могло родиться его полное подобие.
Он замолчал, вздохнув полной грудью, и причмокнул губами, смакуя свежий воздух пустыни, как хорошее вино.
— Понимаешь, амиго, так всегда… Двух одинаковых вещей не бывает. И если старик Микки был крутым сукиным сыном, то — ха-ха-ха! — его отпрыск — всего половина крутого сукина сына. Да, именно половинка или серединка на половинку. Что скажешь об этой шутке, Маккенна? Хороша?
— Не больше той, которую отмочила твоя мать о твоей сестре, — тут же отреагировал белый. — Но признаю, что ты унаследовал от своей старухи ровно половину ее таланта рассказчика. Почему ты мне раньше не говорил, что она твоя мать? Разве это тайна?
— И да, и нет, амиго. Знаешь, если узнают, что она мать Пелона Лопеса, то ей не станет легче жить. — В его ответе внезапно промелькнула все та же искорка сострадания, отсвет обыкновенной человеческой привязанности, которая, как показалось Маккенне, горела и раньше. — Я рассказал о Салли, разве нет? По крайней мере ты должен признать, что я был с тобой наполовину честен. Кроме того, какое это имеет значение?
Для ответа Маккенна тщательно подбирал слова.
— Имеет значение, хефе, — наконец сказал шотландец. — Только то, что я о тебе думал. Я видел, как сегодня ночью ты убил двоих и дважды нападал на меня, как безумный, без всякой причины, к тому же просто так ударил Салли. И все же я не считаю тебя похожим на Манки, ты не совсем еще одичал.
— А каким?
— Плохим, конечно, человеком, которому не выпадало случая стать хорошим. Тебе поздно меняться, но семена гордости, которые посеял твой испанский отец, еще могут дать всходы. Несмотря ни на что. Ты разбираешься в испанской религии, а, Пелон?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61