Затем послышался топот вырывающихся из кустарника коней, во весь опор несущихся к сторожевым кострам солдатского лагеря.
Негры-кавалеристы, испуганно таращась, стали поспешно вскакивать на ноги, сбрасывать одеяла, а дозорные орать, чтобы никто не стрелял, потому что скачущие по всей видимости друзья или во всяком случае не совсем индейцы. В то же самое время Санчес на испанском, а Дэплен на ломаном английском вторили патрулям: они-де не апачи и благодарят Господа за то, что он послал в эту безлюдную пустыню отряд американских солдат.
Вся эта кутерьма совершенно дезорганизовала лагерь. Дозорные орали: «Не стрелять!»; белый лейтенант жалобно просил своего первого сержанта сообщить, что тут происходит, трое-четверо цветных все-таки начали палить, несмотря на мольбы стоящих в карауле. Лучшую суматоху вряд ли можно было спланировать.
— Поехали! — ликующе крикнул Пелон своим товарищам. — Боже праведный! Да с подобным переполохом мы можем шататься под самым носом у этих черномазых. Ай, да Венустиано!
— Может быть и можно, — сказал Колл по-английски, — но я лучше поскачу во весь опор.
— Держись, Фрэнчи! — услышал Маккенна свой голос. И только помчавшись по склону, понял, что впервые назвал девушку по имени. Его так захватила победа над собственной холостяцкой осмотрительностью, что шотландец проскочил мимо кавалерийского лагеря и углубился в пустыню на полмили прежде, чем сообразил, что следовало бы испугаться или по крайней мере побеспокоиться о шквале ружейного огня, которым его встретили солдаты.
Банда Пелона ускользнула от кавалеристов без потерь. Это был блестящий, восхитительный, можно даже сказать, потрясающий маневр. Хотя до полной победы пока еще было далеко. Увидев, что негры совершенно одурели от леденящих душу воплей Хачиты и Беша, Санчес и Дэплен решили добавить подарочек и от себя, присовокупив свой отход к нахальному удару, нанесенному их предводителем.
Оставив Люпе — женщину-пиму — в окружении восхищенных ее смелостью негров, которые изо всех сил старались помочь бабе слезть с коня и как можно быстрее развеять ее потенциальные страхи, двое негодяев потихоньку провели своих пони к валунам и дальше, мимо сторожевых костров. Потом, не торопясь, вскочили на коней и рванули по пустыне под светом восходящей луны к тому месту, где Пелон делал разворот к северным холмам.
Никто не надеялся на подобную удачу. Раненых и убитых не было ни с одной, ни с другой стороны. Солдатам не удалось рассмотреть членов банды, кроме Санчеса и Дэплена, которые всегда могли свалить вину на взбесившихся лошадей. План Пелона Лопеса блестяще удался, принеся отряду сладкие плоды успеха, и теперь перед идущими стремительным галопом лошадьми лежала лишь выжженная безжалостная земля, — ничто больше не отделяло исстрадавшихся мучачос от несметных сокровищ каньона Погибшего Эдамса. Негры-кавалеристы сели в лужу. Юный Микки Тиббс еще позевывал, завернувшись в одеяло, а Санчес с Дэпленом уже покидали солдатский лагерь. Как бы ни был смышлен разведчик кавалеристов, ему не оставалось ничего другого, как дожидаться утра. Только тогда он мог пойти по следам банды. Потому что на пути отряда Пелона было чересчур много камней и непробиваемого, как асфальт, песочного покрытия; подобную тропу без достаточного количества света не мог расшифровать даже такой блестящий разведчик, как Микки Тиббс. Пелон не смог сдержаться и огласил пустыню лающим смехом, крикнув товарищам, чтобы попридержали лошадей и перешли на более спокойную рысь. Даже столь умеренная езда доставит их к утру в Скаллз. Там они напоят лошадей и несколько часиков отдохнут, точно зная, что в тот момент, когда они подъедут к источнику, юный Микки с солдатами только-только выедут из Яки-Спринг.
— Господи! — рявкнул Пелон, вытягиваясь и изо всех сил стукая Глена Маккенну по влажному от пота плечу. — Это даже для меня круто! Бедные негритосы! Видел, как они бегали по лагерю? Точь-в-точь — запутанные псы! Из пушек палили как ненормальные! Закатывали глаза и вращали белками, как жеребцы, старающиеся избавиться от веревки. Ай, да мы! Почему Пелону Лопесу казалось, что эти ненормальные обезьяны так страшны?!
Ни Колл, ни Маккенна не ответили. Огромная лысая голова угрожающе стала вращаться из стороны в сторону.
— Что такое?! — с ненавистью спросил Пелон. — Злобишься, Бенито, что не смог меня переиграть, так? А ты, друг мой Маккенна, не можешь признать, что я оказался умнее тебя в данной ситуации?!
— Ничего подобного, хефе, — отрицательно покачал головой шотландец, заметив бешеный отсверк в глазах бандита. — Просто мы никак не можем поверить неожиданной удаче.
— Что ж, не могу с вами не согласиться. Я уникален.
Глен Маккенна посмотрел на него и кивнул.
— Не скромничай.
— Опять шуточки, Маккенна?
— Нет, хефе. Просто «уникальный» какое-то неопределенное, дурацкое слово… Ты заслужил эпитета похлеще.
— Может у тебя что-нибудь отыщется?
— Ага. Как насчет «омерзительный до икоты»?
Предводитель шайки выпрямился в седле и гордо посмотрел на своего пленника:
— Я знаю, — сказал он высокомерно, — в один прекрасный день моя истинная сущность откроется тебе во всем своем величии.
— К сожалению, это неизбежно, — признал Маккенна.
Они ехали сквозь ночь. Чудную. Вокруг пахло так, как может пахнуть только от пустыни после невероятно жаркого дня. Солнце прокалило каждый камешек, каждую песчинку, и измученные растения сменили дневную безвкусицу своих красок на ночные ароматы. Те несколько часов темной прохлады, в течение которых отдыхали почва и воздух, земные запахи соревновались вовсю, уничтожая вонь пыли, поднятой копытами, пропахшей потом седельной кожи и резкими выхлопами лошадиной выработки. Эта смесь называлась «вином бродяг», и люди типа Маккенны и Бена Колла, наслаждались ею, вдыхая полной грудью.
Пелон и Санчес — убийца и дезертир — тоже были околдованы сменой жаркого дня на прохладную ночь. Как и худощавый Беш, и молчаливый Хачита. Даже сухопарая Салли и Маль-и-пай с лицом мумии не могли надышаться ночным воздухом. Фрэнчи Стэнтон переполнило чувство полной свободы. Восхищение природой превозмогло страх смерти, и она с удивлением призналась самой себе, что не ощущает даже усталости.
Такая уж это штука — ночной воздух пустыни, которая превращает крестьян в поэтов, мужчин — в мальчишек, а женщин — в девушек и наоборот. Даже бандитов-полукровок из Соноры превращает в философов. А рыжебородых золотоискателей и подозрительных, правда, бывших, помощников шерифа — в искусных политиков и спорщиков. Ночь наполняла тела людей до отказа живительной прохладой. Маль-и-пай отъехала от Пелона, придвинулась ближе к Маккенне и Френчи и, смотря прямо в голубые глаза старателя, выложила ему родословную Эль Хефе вместе с рассказом про настоящего отца Салли — не белого, а воина, дяди Начеза, а также историю печального недоразумения, следствием которого стала утрата носа молодой скво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61
Негры-кавалеристы, испуганно таращась, стали поспешно вскакивать на ноги, сбрасывать одеяла, а дозорные орать, чтобы никто не стрелял, потому что скачущие по всей видимости друзья или во всяком случае не совсем индейцы. В то же самое время Санчес на испанском, а Дэплен на ломаном английском вторили патрулям: они-де не апачи и благодарят Господа за то, что он послал в эту безлюдную пустыню отряд американских солдат.
Вся эта кутерьма совершенно дезорганизовала лагерь. Дозорные орали: «Не стрелять!»; белый лейтенант жалобно просил своего первого сержанта сообщить, что тут происходит, трое-четверо цветных все-таки начали палить, несмотря на мольбы стоящих в карауле. Лучшую суматоху вряд ли можно было спланировать.
— Поехали! — ликующе крикнул Пелон своим товарищам. — Боже праведный! Да с подобным переполохом мы можем шататься под самым носом у этих черномазых. Ай, да Венустиано!
— Может быть и можно, — сказал Колл по-английски, — но я лучше поскачу во весь опор.
— Держись, Фрэнчи! — услышал Маккенна свой голос. И только помчавшись по склону, понял, что впервые назвал девушку по имени. Его так захватила победа над собственной холостяцкой осмотрительностью, что шотландец проскочил мимо кавалерийского лагеря и углубился в пустыню на полмили прежде, чем сообразил, что следовало бы испугаться или по крайней мере побеспокоиться о шквале ружейного огня, которым его встретили солдаты.
Банда Пелона ускользнула от кавалеристов без потерь. Это был блестящий, восхитительный, можно даже сказать, потрясающий маневр. Хотя до полной победы пока еще было далеко. Увидев, что негры совершенно одурели от леденящих душу воплей Хачиты и Беша, Санчес и Дэплен решили добавить подарочек и от себя, присовокупив свой отход к нахальному удару, нанесенному их предводителем.
Оставив Люпе — женщину-пиму — в окружении восхищенных ее смелостью негров, которые изо всех сил старались помочь бабе слезть с коня и как можно быстрее развеять ее потенциальные страхи, двое негодяев потихоньку провели своих пони к валунам и дальше, мимо сторожевых костров. Потом, не торопясь, вскочили на коней и рванули по пустыне под светом восходящей луны к тому месту, где Пелон делал разворот к северным холмам.
Никто не надеялся на подобную удачу. Раненых и убитых не было ни с одной, ни с другой стороны. Солдатам не удалось рассмотреть членов банды, кроме Санчеса и Дэплена, которые всегда могли свалить вину на взбесившихся лошадей. План Пелона Лопеса блестяще удался, принеся отряду сладкие плоды успеха, и теперь перед идущими стремительным галопом лошадьми лежала лишь выжженная безжалостная земля, — ничто больше не отделяло исстрадавшихся мучачос от несметных сокровищ каньона Погибшего Эдамса. Негры-кавалеристы сели в лужу. Юный Микки Тиббс еще позевывал, завернувшись в одеяло, а Санчес с Дэпленом уже покидали солдатский лагерь. Как бы ни был смышлен разведчик кавалеристов, ему не оставалось ничего другого, как дожидаться утра. Только тогда он мог пойти по следам банды. Потому что на пути отряда Пелона было чересчур много камней и непробиваемого, как асфальт, песочного покрытия; подобную тропу без достаточного количества света не мог расшифровать даже такой блестящий разведчик, как Микки Тиббс. Пелон не смог сдержаться и огласил пустыню лающим смехом, крикнув товарищам, чтобы попридержали лошадей и перешли на более спокойную рысь. Даже столь умеренная езда доставит их к утру в Скаллз. Там они напоят лошадей и несколько часиков отдохнут, точно зная, что в тот момент, когда они подъедут к источнику, юный Микки с солдатами только-только выедут из Яки-Спринг.
— Господи! — рявкнул Пелон, вытягиваясь и изо всех сил стукая Глена Маккенну по влажному от пота плечу. — Это даже для меня круто! Бедные негритосы! Видел, как они бегали по лагерю? Точь-в-точь — запутанные псы! Из пушек палили как ненормальные! Закатывали глаза и вращали белками, как жеребцы, старающиеся избавиться от веревки. Ай, да мы! Почему Пелону Лопесу казалось, что эти ненормальные обезьяны так страшны?!
Ни Колл, ни Маккенна не ответили. Огромная лысая голова угрожающе стала вращаться из стороны в сторону.
— Что такое?! — с ненавистью спросил Пелон. — Злобишься, Бенито, что не смог меня переиграть, так? А ты, друг мой Маккенна, не можешь признать, что я оказался умнее тебя в данной ситуации?!
— Ничего подобного, хефе, — отрицательно покачал головой шотландец, заметив бешеный отсверк в глазах бандита. — Просто мы никак не можем поверить неожиданной удаче.
— Что ж, не могу с вами не согласиться. Я уникален.
Глен Маккенна посмотрел на него и кивнул.
— Не скромничай.
— Опять шуточки, Маккенна?
— Нет, хефе. Просто «уникальный» какое-то неопределенное, дурацкое слово… Ты заслужил эпитета похлеще.
— Может у тебя что-нибудь отыщется?
— Ага. Как насчет «омерзительный до икоты»?
Предводитель шайки выпрямился в седле и гордо посмотрел на своего пленника:
— Я знаю, — сказал он высокомерно, — в один прекрасный день моя истинная сущность откроется тебе во всем своем величии.
— К сожалению, это неизбежно, — признал Маккенна.
Они ехали сквозь ночь. Чудную. Вокруг пахло так, как может пахнуть только от пустыни после невероятно жаркого дня. Солнце прокалило каждый камешек, каждую песчинку, и измученные растения сменили дневную безвкусицу своих красок на ночные ароматы. Те несколько часов темной прохлады, в течение которых отдыхали почва и воздух, земные запахи соревновались вовсю, уничтожая вонь пыли, поднятой копытами, пропахшей потом седельной кожи и резкими выхлопами лошадиной выработки. Эта смесь называлась «вином бродяг», и люди типа Маккенны и Бена Колла, наслаждались ею, вдыхая полной грудью.
Пелон и Санчес — убийца и дезертир — тоже были околдованы сменой жаркого дня на прохладную ночь. Как и худощавый Беш, и молчаливый Хачита. Даже сухопарая Салли и Маль-и-пай с лицом мумии не могли надышаться ночным воздухом. Фрэнчи Стэнтон переполнило чувство полной свободы. Восхищение природой превозмогло страх смерти, и она с удивлением призналась самой себе, что не ощущает даже усталости.
Такая уж это штука — ночной воздух пустыни, которая превращает крестьян в поэтов, мужчин — в мальчишек, а женщин — в девушек и наоборот. Даже бандитов-полукровок из Соноры превращает в философов. А рыжебородых золотоискателей и подозрительных, правда, бывших, помощников шерифа — в искусных политиков и спорщиков. Ночь наполняла тела людей до отказа живительной прохладой. Маль-и-пай отъехала от Пелона, придвинулась ближе к Маккенне и Френчи и, смотря прямо в голубые глаза старателя, выложила ему родословную Эль Хефе вместе с рассказом про настоящего отца Салли — не белого, а воина, дяди Начеза, а также историю печального недоразумения, следствием которого стала утрата носа молодой скво.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61