Лента реки сверкала литым серебром. Она причудливо извивалась среди зеленых берегов и уходила в темень дальних лесов.
Под купой ольховых деревьев на взгорке рядом с чистым родником, из которого вытекал животворный ключ, был расстелен легкий шерстяной ковер. Рядом дымился костер, над которым на палке, перекинутой через рогульки, висел объемистый закопченный чугунный котел. Парок, вившийся над варевом, пах ароматом свежей рыбы.
Пришедших встретил сухощавый старик с лицом до бронзового каления обогретый солнцем. Он склонил голову в быстром и легком поклоне.
— Здравствуйте, люди добрые…
Было ясно — ни товарищами, ни господами старик называть их не хотел.
— Все, Иван Саввич, вы можете быть свободным. — Богданов бросил на траву свой посох. — Мы уж тут разберемся сами.
— Не, Богданыч, — старик заупрямился, — ты меня ещё чуток потерпишь. Есипов с поста не уйдет, пока хлебово не будет готово. Вы же наварите хрен знает что, потом будете меня упрекать.
Богданов понял — придется подождать. Славой лучшего специалиста по ухе Есипов дорожил не меньше, чем медалью «За отвагу», которую получил в сорок четвертом году на фронте, и это следовало учитывать.
— Хорошо, тогда давайте пропустим по маленькой. Для адаптации…
— А что, — охотно согласился старик, — по-маленькой можно…
Дед Иван Саввич Есипов с давних фронтовых лет выдерживал тело в спирту и был склонен к высокой философии. В восемьдесят, опрокинув заветную четвертушку беленькой — теперь по его выслуге лет и личным потребностям для среднего обалдения этой нормы хватало — дед ударялся в рассуждения «за политику». Насчет человеческого предназначения и ценности у него существовала своя теория. Он делил мужиков на две категории — на «мозги» и «яйца». Сто раз слышал эту теорию Богданов, но Грибову она показалась в новинку и потому его заинтересовала.
«Каждому человеку, — рассуждал дед Есипов, — от природы масла дано в равной мере. А вот куды оно потекёт — это разложено надвое. У иных оно в голове закрепляется — это „мозги“. У других масло сливается вниз и обращается в семенной фонд. Они и есть „яйца“.
— А ты, дед, кто? — Грибов хитро улыбался.
— Я-то? — Дед себя ждать с ответом не заставил. — У меня внутрях спирт давно все масло изъел. Даже не угадаешь, к какому концу отношусь.
— А как думаешь, кто я? — Теперь Грибов решил проверить, насколько дед прав в своих теориях.
— Чо тут думать? Это сразу видно. Живешь ты телесным низом. Обуревает тебя охота. Значит, куда ни кинь — «яйцо»…
Они выпили ещё по рюмочке и вскоре проводили деда Есипова, который снял пробу с ухи и поднял вверх большой палец.
— Кто скажет — это не то, я с тем разуважаюсь. Можно и ещё что-то вкусное скундёпать, но лучше этой ухи — хрен вам, господа хорошие. Не бывает.
Дед постоял у котла, потом махнул рукой обреченно и засобирался.
— Подамся я, пока хаять не начали.
Когда старик удалился, хозяйство принял на себя Богданов. Он попробовал ушицу, зажмурился, изображая крайнее удовольствие.
— Давай обедать.
Богданов снял с очага котел, принес его и поставил на металлическую хромированную подставку.
— Прости, но предлагаю обед по-рыбацки. Без тарелок, с деревянными ложками. И осилить придется весь котел. Ты не против?
— Я только за. — Грибов придвинулся к котлу, уселся поудобнее. Взял большую деревянную ложку, расписанную под хохлому.
Несколько минут, то и дело крякая от удовольствия, они хлебали ароматное, слегка попахивавшее дымком костра, варево. Когда чувство сосущего голода было удовлетворено, завязался обычный для застолья разговор.
— Раз уж ты здесь, Владимир Семенович, — начал Богданов, — хочу с тобой посоветоваться. Как ты считаешь, в какой сфере бизнеса сегодня выгоднее всего работать?
— Я не специалист в коньюктуре. Однако думаю — это торговля бриллиантами.
— Так и думал, что услышу от тебя нечто подобное.
Грибов задержал ложку, не донеся её до рта.
— Почему ты ожидал от меня «нечто подобное»?
— Потому что наиболее выгодная сфера бизнеса сегодня — наркотики.
— Я думал речь идет о легальном деле.
— Для бизнеса главное — прибыль. Легальная или нелегальная — кого это интересует, кроме налоговых органов? Да и те это задевает только потому, что с нелегальных доходов не урвешь налоги.
— Несколько странно слышать такое от тебя, офицера правоохраны…
— Знаешь, какая разница между мной сегодняшним и вчерашним?
— Объясни.
— Вчера я многое видел, но был обязан говорить только то, что соответствовало официальной точке зрения. Например, что социализм не имеет под собой почвы для преступлений. Что наш суд самый справедливый в мире. Теперь я свои выводы строю на анализе фактов и говорю то, что думаю. Само человечество вне зависимости от политического строя и общественной формации — это главная почва для преступлений. Никакой суд не может быть справедливым. Думать иначе это — несусветная глупость.
— И веришь, что не выгонят?
— Верю, но если и попрут, этого нисколько не боюсь…
Грибов умел анализировать факты ничем не хуже Богданова. Получив приглашение в Ширяево, он сразу попытался понять, что заставило полковника пойти на такой шаг. Версия о том, что поездка в деревню может предшествовать аресту сразу отпала. Слишком уж смешной выглядела бы комбинация такого рода. Куда проще произвести задержание в городе, прямо на квартире или во время передвижения. Офицер ГАИ поднимает жезл, приказывает машине остановиться, а дальше дело техники, которая для стандартных положений отработана до мелочей в повседневных тренировках группы захвата.
Деятельность, которой занимался Грибов, была глубоко законспирирована. Знал о ней лишь узкий круг лиц — ещё пять человек. Но каждый из этой шестерки руководителей наркосиндиката имел в деле солидарную ответственность и вознаграждение, поэтому верить в то, что утечка произошла с верхнего этажа не было причин.
Выход сыщиков на людей с любого другого уровня, безопасности высших авторитетов организации не грозил. Система строилась по ступенчатой схеме.
В самом низу располагались мелкие розничные торговцы. Они не знали друг друга. С каждым из них связи поддерживали звеньевые. Они снабжали своих людей уже расфасованным товаром, собирали выручку за проданное.
Несколько звеньевых поодиночке выходили на бригадира. Всех звеньевых вместе никогда не собирали, а поскольку они работали в разных частях города, познакомиться друг с другом могли только случайно.
Любые попытки обойти внутренние правила пресекалась самым жестоким образом. Для этого у прорабов, каждый из которых имел в подчинении нескольких бригадиров, имелись исполнители наказаний.
Каждый розничный торговец, любой звеньевой и бригадир знали — от взыска за нарушения не укрыться даже в стенах тюрьмы и за колючей проволокой зоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83
Под купой ольховых деревьев на взгорке рядом с чистым родником, из которого вытекал животворный ключ, был расстелен легкий шерстяной ковер. Рядом дымился костер, над которым на палке, перекинутой через рогульки, висел объемистый закопченный чугунный котел. Парок, вившийся над варевом, пах ароматом свежей рыбы.
Пришедших встретил сухощавый старик с лицом до бронзового каления обогретый солнцем. Он склонил голову в быстром и легком поклоне.
— Здравствуйте, люди добрые…
Было ясно — ни товарищами, ни господами старик называть их не хотел.
— Все, Иван Саввич, вы можете быть свободным. — Богданов бросил на траву свой посох. — Мы уж тут разберемся сами.
— Не, Богданыч, — старик заупрямился, — ты меня ещё чуток потерпишь. Есипов с поста не уйдет, пока хлебово не будет готово. Вы же наварите хрен знает что, потом будете меня упрекать.
Богданов понял — придется подождать. Славой лучшего специалиста по ухе Есипов дорожил не меньше, чем медалью «За отвагу», которую получил в сорок четвертом году на фронте, и это следовало учитывать.
— Хорошо, тогда давайте пропустим по маленькой. Для адаптации…
— А что, — охотно согласился старик, — по-маленькой можно…
Дед Иван Саввич Есипов с давних фронтовых лет выдерживал тело в спирту и был склонен к высокой философии. В восемьдесят, опрокинув заветную четвертушку беленькой — теперь по его выслуге лет и личным потребностям для среднего обалдения этой нормы хватало — дед ударялся в рассуждения «за политику». Насчет человеческого предназначения и ценности у него существовала своя теория. Он делил мужиков на две категории — на «мозги» и «яйца». Сто раз слышал эту теорию Богданов, но Грибову она показалась в новинку и потому его заинтересовала.
«Каждому человеку, — рассуждал дед Есипов, — от природы масла дано в равной мере. А вот куды оно потекёт — это разложено надвое. У иных оно в голове закрепляется — это „мозги“. У других масло сливается вниз и обращается в семенной фонд. Они и есть „яйца“.
— А ты, дед, кто? — Грибов хитро улыбался.
— Я-то? — Дед себя ждать с ответом не заставил. — У меня внутрях спирт давно все масло изъел. Даже не угадаешь, к какому концу отношусь.
— А как думаешь, кто я? — Теперь Грибов решил проверить, насколько дед прав в своих теориях.
— Чо тут думать? Это сразу видно. Живешь ты телесным низом. Обуревает тебя охота. Значит, куда ни кинь — «яйцо»…
Они выпили ещё по рюмочке и вскоре проводили деда Есипова, который снял пробу с ухи и поднял вверх большой палец.
— Кто скажет — это не то, я с тем разуважаюсь. Можно и ещё что-то вкусное скундёпать, но лучше этой ухи — хрен вам, господа хорошие. Не бывает.
Дед постоял у котла, потом махнул рукой обреченно и засобирался.
— Подамся я, пока хаять не начали.
Когда старик удалился, хозяйство принял на себя Богданов. Он попробовал ушицу, зажмурился, изображая крайнее удовольствие.
— Давай обедать.
Богданов снял с очага котел, принес его и поставил на металлическую хромированную подставку.
— Прости, но предлагаю обед по-рыбацки. Без тарелок, с деревянными ложками. И осилить придется весь котел. Ты не против?
— Я только за. — Грибов придвинулся к котлу, уселся поудобнее. Взял большую деревянную ложку, расписанную под хохлому.
Несколько минут, то и дело крякая от удовольствия, они хлебали ароматное, слегка попахивавшее дымком костра, варево. Когда чувство сосущего голода было удовлетворено, завязался обычный для застолья разговор.
— Раз уж ты здесь, Владимир Семенович, — начал Богданов, — хочу с тобой посоветоваться. Как ты считаешь, в какой сфере бизнеса сегодня выгоднее всего работать?
— Я не специалист в коньюктуре. Однако думаю — это торговля бриллиантами.
— Так и думал, что услышу от тебя нечто подобное.
Грибов задержал ложку, не донеся её до рта.
— Почему ты ожидал от меня «нечто подобное»?
— Потому что наиболее выгодная сфера бизнеса сегодня — наркотики.
— Я думал речь идет о легальном деле.
— Для бизнеса главное — прибыль. Легальная или нелегальная — кого это интересует, кроме налоговых органов? Да и те это задевает только потому, что с нелегальных доходов не урвешь налоги.
— Несколько странно слышать такое от тебя, офицера правоохраны…
— Знаешь, какая разница между мной сегодняшним и вчерашним?
— Объясни.
— Вчера я многое видел, но был обязан говорить только то, что соответствовало официальной точке зрения. Например, что социализм не имеет под собой почвы для преступлений. Что наш суд самый справедливый в мире. Теперь я свои выводы строю на анализе фактов и говорю то, что думаю. Само человечество вне зависимости от политического строя и общественной формации — это главная почва для преступлений. Никакой суд не может быть справедливым. Думать иначе это — несусветная глупость.
— И веришь, что не выгонят?
— Верю, но если и попрут, этого нисколько не боюсь…
Грибов умел анализировать факты ничем не хуже Богданова. Получив приглашение в Ширяево, он сразу попытался понять, что заставило полковника пойти на такой шаг. Версия о том, что поездка в деревню может предшествовать аресту сразу отпала. Слишком уж смешной выглядела бы комбинация такого рода. Куда проще произвести задержание в городе, прямо на квартире или во время передвижения. Офицер ГАИ поднимает жезл, приказывает машине остановиться, а дальше дело техники, которая для стандартных положений отработана до мелочей в повседневных тренировках группы захвата.
Деятельность, которой занимался Грибов, была глубоко законспирирована. Знал о ней лишь узкий круг лиц — ещё пять человек. Но каждый из этой шестерки руководителей наркосиндиката имел в деле солидарную ответственность и вознаграждение, поэтому верить в то, что утечка произошла с верхнего этажа не было причин.
Выход сыщиков на людей с любого другого уровня, безопасности высших авторитетов организации не грозил. Система строилась по ступенчатой схеме.
В самом низу располагались мелкие розничные торговцы. Они не знали друг друга. С каждым из них связи поддерживали звеньевые. Они снабжали своих людей уже расфасованным товаром, собирали выручку за проданное.
Несколько звеньевых поодиночке выходили на бригадира. Всех звеньевых вместе никогда не собирали, а поскольку они работали в разных частях города, познакомиться друг с другом могли только случайно.
Любые попытки обойти внутренние правила пресекалась самым жестоким образом. Для этого у прорабов, каждый из которых имел в подчинении нескольких бригадиров, имелись исполнители наказаний.
Каждый розничный торговец, любой звеньевой и бригадир знали — от взыска за нарушения не укрыться даже в стенах тюрьмы и за колючей проволокой зоны.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83