Не нужно было обладать слишком богатым воображением, чтобы представить себе эту картину.
Аэродром исчез. Как и не было. Праздник кончился. Остались ночь, посвисты ветра, летящая в низких тучах луна. И мы пятеро над огромной долиной, на дне которой светились слабые габаритные огни и мелькали точки электрических фонарей.
— Дело сделано, — констатировал Док.
— Хотелось бы еще знать — зачем? — подал голос Артист.
Нам всем хотелось бы это знать. И если кто и мог дать ответ на этот вопрос, то лишь Док. Я уже понимал, что он знает больше, чем говорит. И понимал это не только я. Но Док сказал:
— Супчику бы сейчас горяченького.
— А шашлычка? — спросил Муха и, не дождавшись ответа, рванул в орешник.
— Нет, шашлычка не хочу, — подумав, сказал Док.
Отсутствие ответа — тоже ответ. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы вынуждать кого-то говорить то, чего он говорить не считает нужным. Мы доверяли друг другу. Настолько, насколько это вообще возможно. Без этого мы просто не выжили бы. И не в переносном, а в самом буквальном смысле.
Впрочем, не доверяли, нет.
Верили.
А доверие и вера — это не одно и то же.
* * *
И все-таки какая-то тревога не оставляла меня. Не знаю, откуда она взялась. Даже зудело в виске. Настолько, что я не сразу сумел заснуть. Но потом все же сумел.
А проснулся от грохота вертолетных двигателей и похрюкиванья лопастей, характерного для тяжелых машин. Я прополз на НП. Боцман, которому выпало дежурить, протянул мне бинокль. Но и без бинокля было видно, как на вертолетную площадку опустился военно-транспортный стрекозел Ми-10 — летающий кран, способный нести на подвеске груз до двенадцати тонн. К нему подкатил аэродромный автобус, из него перегрузились в трюм вертушки человек пятнадцать солдат и пятеро «черных» с десантными «калашами». Стрекозел взлетел и на низкой высоте пошел вдоль железнодорожной ветки.
Это означало, что через три-четыре часа мачта ЛЭП будет поставлена на место, а еще через час-другой возобновится разгрузка состава и погрузка «Мрии». И никаких способов помешать этому у нас уже не было.
Так и вышло. И даже быстрей, чем я думал. Через два с половиной часа Ми-10 вернулся на аэродром, высадил солдат и охрану и ушел в сторону Транссиба. А еще через час на эстакаде пришли в движение все краны и погрузчики.
— А еще говорят, что армия ничего не может, — прокомментировал Артист. — Может, когда захочет.
— Когда очень захочет, — подтвердил Муха. — Да что же в этих долбаных контейнерах, если они так суетятся?
— Истребители, — объяснил Док. — Су-27 или Су-39.
— А ты-то откуда знаешь? — удивился Боцман.
— Сам смотри. Что на вагонах написано? «Собственность Улан-Удинского авиационного завода». Там как раз и делают «сушки».
Док извлек из чехла шифровальный прибор «Азимут», подсоединил к «Селене» и забегал пальцами по клавиатуре. Я взглянул на дисплей. Там появилось:
«Пастухов — Центру. Разгрузка состава возобновлена. Сохраняется ли необходимость прервать работы?»
— Отправляю? — спросил Док.
— Ну отправляй, — кивнул я. — Только как же мы их прервем?
Не ответив, Док нажал клавишу шифратора. Сигнал ушел на спутник. Я посмотрел на часы. Полдень. В Москве — шесть утра. Ответа можно было ждать часа через три: пока в этот таинственный Центр приедет начальство, пока прочитают, пока обсудят.
Ответ пришел через четыре минуты:
«Центр — Пастухову. Приказываю предотвратить вылет „Мрии“ любыми средствами».
Док охлопал себя по карманам, как человек, который ищет спички, извлек из камуфляжки черную пластмассовую коробочку радиопульта, ввел код и нажал пусковую кнопку.
Долбануло так, что с кустов стряхнуло капли росы. По проводам высоковольтной линии пробежали искры. И лишь потом донеслись раскаты двойного взрыва.
— Ексель-моксель, Док! — сказал Артист. — Сколько же ты туда зафигачил?
— Два заряда по килограмму.
— А сколько еще в запасе? — спросил я. Словно бы извиняясь, Док пожал плечами:
— Все. Больше нет ничего. Я и эти-то заложил так, на всякий пожарный.
Он снова придвинул к себе «Азимут» и набрал:
«Пастухов — Центру. Подача электроэнергии на объект возобновится не раньше, чем через сутки. Две мачты ЛЭП полностью уничтожены».
Центр спросил:
«Каким образом?»
Док показал мне текст. Я ответил:
— Не один ли им хрен? Взорвали.
Док перевел на канцелярский:
«Пастухов — Центру. Опорные мачты ЛЭП выведены из строя посредством взрыва».
Центр минут десять думал. Потом приказал:
«Доложите данные визуальной разведки. Особое внимание обратить на взлеты и посадки самолетов всех систем: количество, тип, время полетов, опознавательные знаки. Регистрировать режим работы аэродромных радаров. Докладывать обо всем происходящем на территории объекта. Не упускать ни малейших подробностей».
* * *
А в виске у меня все зудело и зудело.
* * *
Артист произнес:
— Нет ли у вас, джентльмены, ощущения, что нам отсюда нужно как можно быстрей валить?
Вот это у меня и зудело.
— Есть, — подтвердил я. — Ночью уйдем.
* * *
Но до ночи еще нужно было дожить.
Ощущение тревоги у меня все усиливалось и усиливалось, хотя для этого не было никаких очевидных причин. Все было обычным. На сторожевых вышках стояли солдаты, по двое на каждой, озирали окрестности через бинокли и стереотрубы. Грунтовку между линией ЛЭП и железнодорожной колеей утюжили бронетранспортеры и БМП с автоматчиками на броне. Усиленные патрули прочесывали русла ручьев и горные тропы.
«Мрия» стояла на прежнем месте в начале главной взлетно-посадочной полосы с задранным носом и опущенной аппарелью, готовая к погрузке. Утром пришли члены экипажа, походили вокруг нее и вернулись в военный городок коротать время в гарнизонной гостинице.
Прилетел Ми-10, забрал рабочую команду и «черных» охранников, ушел по-над железнодорожной колеей к месту взрыва. Часа через три снова появился, заправился, загрузил бетономешалку и какое-то оборудование, улетел. Задали мы работенки саперным частям. В условиях, приближенных к боевым. Ну, что делать?
Трудно в ученье, легко в гробу.
А чувство тревоги у меня все не слабело. И наконец дошло. Тишина. Не летали «миги» и «су». Все вертолеты, беспрерывно барражировавшие вчера над нагорьем, как шмели над цветущим лугом, стояли на площадках в окружении солдат охраны.
Экипажи кучковались возле машин, готовые по первому сигналу поднять их в воздух.
И еще одно наблюдение настораживало. Безлюдье возле вагончиков ПМС. Не дымили трубы «буржуек», не колготился рабочий люд. Создавалось ощущение, что всех срочно эвакуировали. А когда эвакуируют мирное население? Когда ожидают боевых действий. В военном городке тоже было непривычно безлюдно. Ну дела. Они что, ждут штурма?
Таким наблюдательным оказался не я один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91
Аэродром исчез. Как и не было. Праздник кончился. Остались ночь, посвисты ветра, летящая в низких тучах луна. И мы пятеро над огромной долиной, на дне которой светились слабые габаритные огни и мелькали точки электрических фонарей.
— Дело сделано, — констатировал Док.
— Хотелось бы еще знать — зачем? — подал голос Артист.
Нам всем хотелось бы это знать. И если кто и мог дать ответ на этот вопрос, то лишь Док. Я уже понимал, что он знает больше, чем говорит. И понимал это не только я. Но Док сказал:
— Супчику бы сейчас горяченького.
— А шашлычка? — спросил Муха и, не дождавшись ответа, рванул в орешник.
— Нет, шашлычка не хочу, — подумав, сказал Док.
Отсутствие ответа — тоже ответ. Мы слишком хорошо знали друг друга, чтобы вынуждать кого-то говорить то, чего он говорить не считает нужным. Мы доверяли друг другу. Настолько, насколько это вообще возможно. Без этого мы просто не выжили бы. И не в переносном, а в самом буквальном смысле.
Впрочем, не доверяли, нет.
Верили.
А доверие и вера — это не одно и то же.
* * *
И все-таки какая-то тревога не оставляла меня. Не знаю, откуда она взялась. Даже зудело в виске. Настолько, что я не сразу сумел заснуть. Но потом все же сумел.
А проснулся от грохота вертолетных двигателей и похрюкиванья лопастей, характерного для тяжелых машин. Я прополз на НП. Боцман, которому выпало дежурить, протянул мне бинокль. Но и без бинокля было видно, как на вертолетную площадку опустился военно-транспортный стрекозел Ми-10 — летающий кран, способный нести на подвеске груз до двенадцати тонн. К нему подкатил аэродромный автобус, из него перегрузились в трюм вертушки человек пятнадцать солдат и пятеро «черных» с десантными «калашами». Стрекозел взлетел и на низкой высоте пошел вдоль железнодорожной ветки.
Это означало, что через три-четыре часа мачта ЛЭП будет поставлена на место, а еще через час-другой возобновится разгрузка состава и погрузка «Мрии». И никаких способов помешать этому у нас уже не было.
Так и вышло. И даже быстрей, чем я думал. Через два с половиной часа Ми-10 вернулся на аэродром, высадил солдат и охрану и ушел в сторону Транссиба. А еще через час на эстакаде пришли в движение все краны и погрузчики.
— А еще говорят, что армия ничего не может, — прокомментировал Артист. — Может, когда захочет.
— Когда очень захочет, — подтвердил Муха. — Да что же в этих долбаных контейнерах, если они так суетятся?
— Истребители, — объяснил Док. — Су-27 или Су-39.
— А ты-то откуда знаешь? — удивился Боцман.
— Сам смотри. Что на вагонах написано? «Собственность Улан-Удинского авиационного завода». Там как раз и делают «сушки».
Док извлек из чехла шифровальный прибор «Азимут», подсоединил к «Селене» и забегал пальцами по клавиатуре. Я взглянул на дисплей. Там появилось:
«Пастухов — Центру. Разгрузка состава возобновлена. Сохраняется ли необходимость прервать работы?»
— Отправляю? — спросил Док.
— Ну отправляй, — кивнул я. — Только как же мы их прервем?
Не ответив, Док нажал клавишу шифратора. Сигнал ушел на спутник. Я посмотрел на часы. Полдень. В Москве — шесть утра. Ответа можно было ждать часа через три: пока в этот таинственный Центр приедет начальство, пока прочитают, пока обсудят.
Ответ пришел через четыре минуты:
«Центр — Пастухову. Приказываю предотвратить вылет „Мрии“ любыми средствами».
Док охлопал себя по карманам, как человек, который ищет спички, извлек из камуфляжки черную пластмассовую коробочку радиопульта, ввел код и нажал пусковую кнопку.
Долбануло так, что с кустов стряхнуло капли росы. По проводам высоковольтной линии пробежали искры. И лишь потом донеслись раскаты двойного взрыва.
— Ексель-моксель, Док! — сказал Артист. — Сколько же ты туда зафигачил?
— Два заряда по килограмму.
— А сколько еще в запасе? — спросил я. Словно бы извиняясь, Док пожал плечами:
— Все. Больше нет ничего. Я и эти-то заложил так, на всякий пожарный.
Он снова придвинул к себе «Азимут» и набрал:
«Пастухов — Центру. Подача электроэнергии на объект возобновится не раньше, чем через сутки. Две мачты ЛЭП полностью уничтожены».
Центр спросил:
«Каким образом?»
Док показал мне текст. Я ответил:
— Не один ли им хрен? Взорвали.
Док перевел на канцелярский:
«Пастухов — Центру. Опорные мачты ЛЭП выведены из строя посредством взрыва».
Центр минут десять думал. Потом приказал:
«Доложите данные визуальной разведки. Особое внимание обратить на взлеты и посадки самолетов всех систем: количество, тип, время полетов, опознавательные знаки. Регистрировать режим работы аэродромных радаров. Докладывать обо всем происходящем на территории объекта. Не упускать ни малейших подробностей».
* * *
А в виске у меня все зудело и зудело.
* * *
Артист произнес:
— Нет ли у вас, джентльмены, ощущения, что нам отсюда нужно как можно быстрей валить?
Вот это у меня и зудело.
— Есть, — подтвердил я. — Ночью уйдем.
* * *
Но до ночи еще нужно было дожить.
Ощущение тревоги у меня все усиливалось и усиливалось, хотя для этого не было никаких очевидных причин. Все было обычным. На сторожевых вышках стояли солдаты, по двое на каждой, озирали окрестности через бинокли и стереотрубы. Грунтовку между линией ЛЭП и железнодорожной колеей утюжили бронетранспортеры и БМП с автоматчиками на броне. Усиленные патрули прочесывали русла ручьев и горные тропы.
«Мрия» стояла на прежнем месте в начале главной взлетно-посадочной полосы с задранным носом и опущенной аппарелью, готовая к погрузке. Утром пришли члены экипажа, походили вокруг нее и вернулись в военный городок коротать время в гарнизонной гостинице.
Прилетел Ми-10, забрал рабочую команду и «черных» охранников, ушел по-над железнодорожной колеей к месту взрыва. Часа через три снова появился, заправился, загрузил бетономешалку и какое-то оборудование, улетел. Задали мы работенки саперным частям. В условиях, приближенных к боевым. Ну, что делать?
Трудно в ученье, легко в гробу.
А чувство тревоги у меня все не слабело. И наконец дошло. Тишина. Не летали «миги» и «су». Все вертолеты, беспрерывно барражировавшие вчера над нагорьем, как шмели над цветущим лугом, стояли на площадках в окружении солдат охраны.
Экипажи кучковались возле машин, готовые по первому сигналу поднять их в воздух.
И еще одно наблюдение настораживало. Безлюдье возле вагончиков ПМС. Не дымили трубы «буржуек», не колготился рабочий люд. Создавалось ощущение, что всех срочно эвакуировали. А когда эвакуируют мирное население? Когда ожидают боевых действий. В военном городке тоже было непривычно безлюдно. Ну дела. Они что, ждут штурма?
Таким наблюдательным оказался не я один.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91