— Что сейчас в Полесске?
— Тихо пока, — отведя глаза, произнесла она.
— Что было после стрельбы?
— Что было? — Она закусила губу, чтобы не расплакаться. — Ты не представляешь, что было… Я-на таблетках. Не знаю, что делать. Казимир мечется, как потерявшаяся собака, талдычит про какие-то бумаги и банковские счета. А я вижу: лично ты его совершенно не интересуешь. Свинья! Ты лежишь одной ногой в могиле, а он бабки врачам отстегнул, в палату проник и у тебя номера счетов выспрашивает… Скотина, ненавижу!
— Тише, Ленок. Тише. Плут, он и есть Плут.
— Думаешь, он твою особу настолько обожает, что для тебя самолет нанял? Из-за того, что ты его друг? Да если бы ему было выгодно, он бы тебя своими руками дострелил бы… Ему номера счетов нужны были, чтобы ты их в могилу не унес…
— Счета всем нужны, — криво усмехнулся Арнольд, ощущая, как снова начинает бить дрожь и все теряет четкость, а в голове гудит электрически.
— Ты не представляешь, что это было. Дон Педро очухался, его врачи накололи успокоительными. Он мне звонит и советует из дома не выходить и никому не открывать… Представляешь… Себе охрану нанял — жлобов из охранного агентства, ночью семью вывез в неизвестном направлении, забаррикадировался в офисе — оборону держать. А мне хоть бы одного человека выделил. Я к Нонне дочку сама отвозила, тряслась, боялась, что остановят по дороге, затолкают в машину. — Ее передернуло. — И никому дела нет.
— Педро ничем не помог?
— Помощник. Я слышала, когда все утряслось, больше никого убивать не стали, он через неделю компашку в своем офисе собрал, пьянку закатили, и неделю не просыхал. А потом встретился с Плутом обсудить, как делить твое имущество, если ты умрешь… Представляешь?
— Рано, суки, обрадовались.
— Ничтожества! Я их ненавижу всех, — всхлипнула она. — Ненавижу все ваши дела… Я хочу жить спокойно…
— И сидеть на пятьсот рублей зарплаты в библиотеке! — крикнул он так, что внутри что-то чуть не оборвалось. Он закашлялся. — Хочешь, как людишки все быть? Деньги до зарплаты считать, да? Мечтаешь ездить в общем вагоне? И чтобы дети наши ездили в общих вагонах? Нужно в жизни все брать, пусть силой, потому что никто просто так ничего не дает.
Он закашлялся, но не мог замолчать:
— Ты пойми, мы и те, другие, которые обычное быдло, росли вместе, в одних институтах учились. А сейчас вдруг стало ясно, кто чего стоит. Кто создан для того, чтобы прозябать, не в силах сделать свою жизнь. А кто умеет жить и делать деньги… Это водораздел. Такое бывает в истории редко. Все получили столько, сколько стоят. Все встало на свои места… Но просто так ничего не дается. За место под солнцем дерутся.
— Я устала…
— Все это нытье. Если бы я стал ныть и сетовать на то, что вокруг мерзавцы, то давно сошел бы с дистанции. И ездил бы в общем вагоне, как все идиоты. Как быдло, которое небо коптит только для массовки… Понимаешь, мы заслужили жить лучше их. Потому что мы лучше… Сильнее. Каждый получил свое. Свое… Свое…
— Свое. Кому деньги, кому пуля, — чуть не плача, произнесла Лена.
— Пуля, — это слово всколыхнуло в нем воспоминания… И он снова впал в прострацию.
На следующий день с утра, когда в окно светило летнее веселое солнце и гнало из души хмарь, он потребовал у Лены более подробный отчет о том, что происходит в Полесске.
— Похоронили Глушко с помпой. Весь город был, — рассказала она. — Инесса вся в черном, успела выписать черное платье из Парижа! Тварь такая, вроде скорбит, а прямо на кладбище по сторонам глазами стреляет, к мужикам приценивается!
— Что ты от нее хочешь…
— Стерва такая! Глушак — третий муж, которого она схоронила. Представляешь, у нее сотовый телефон, так в нем номер с тремя шестерками посредине. Черти ее водят по жизни — это точно…
— Что еще?
— Инесса спелась с Доном Педро и шурует вовсю, прибирает к рукам наследство муженька.
— Вот тварь…
— По-моему, они «Восток» решили подмять… А я… Я же в этом ничего не понимаю.
— Оставь. Это не твое дело. Что еще там?
— В милицию всех таскают. Милиция в коммерческие дела лезет. Меня допрашивали.
— Что сказала?
— Что ничего не знаю, — произнесла Лена со вздохом. — Я же правда ничегошеньки не знаю о ваших делах.
— Правильно. — Он вновь почувствовал вкус апельсинового сока на губах и ощутил, как по телу разливается холод и в висках начинает стучать кровь. — Иди…
Через пару дней он почувствовал, что произошел окончательный перелом в болезни — но только физический. Психологически же становилось только хуже. Страхи и воспоминания вгрызались все глубже под кожу, как насекомые-паразиты.
Он поднялся с кровати, шатаясь подошел к зеркалу, увидел в нем осунувшееся, почти неузнаваемое лицо. Еще недавно привлекательное, теперь оно было лицом человека не от мира сего. Зачерпнув воду в раковине в горсть, он плеснул в зеркало, сел на стул, обхватил голову руками.
— Черт, черт… Глушак мертв… Он всхлипнул.
— Мертв. Царствие ему небесное…
С этого момента он зациклился на этой фразе, не забывая ее повторять, впадая в черные думы. С каждым днем он все больше погружался в тяжкую депрессию, порой переставая адекватно воспринимать окружающее. Он все сильнее ощущал вкус этого проклятого апельсинового сока на губах, хотя с того дня, когда он резким взмахом опрокинул стакан с ним, сок ему больше в палату не приносили. Лену его состояние пугало все больше.
— Арнольд, ты доведешь себя, — всхлипывая, говорила она, сидя у его постели и с болью глядя на него.
— Я выкарабкаюсь, Ленок… Я сам должен. Один попытаться … Ты лети.
— Ты что?
— Езжай домой…
— Я не могу тебя оставить!
— Ничего… Я сам… Мне нужно вернуться… Я должен вернуться… — как сумасшедший бормотал он.
— Арнольд!
— Езжай, сказал! — закричал он, лицо перекосила судорога, и Лена отпрянула. Она никогда не видела его таким.
— Хорошо.
— Я вернусь…
Глава 6
УСЛУГИ ОТМОРОЗКА

— Тебе делать ничего не надо. Только посидишь и щеки понадуваешь… Ты одним видом давишь. — Иосик нервно теребил за край кожаную папку, которая и так уже была порядком истрепана, став жертвой вечно шалящих нервов своего хозяина.
— Сколько положишь, бизнесмен? — скучающе осведомился развалившийся на заднем сиденье машины Пробитый.
После стычки на дороге в Суворовском районе, когда он стрелялся с уголовным розыском, Пробитый внешне сильно изменился — побрился наголо, начал отращивать усы и на себя, в общем, стал похож намного меньше.
— Пятьсот баксов, — сказал Иосик.
— Долг сколько?
— Четырнадцать тысяч.
— Я что-то не догоняю; Если четырнадцать тысяч долг, то откуда пятьсот? — так же лениво удивился Пробитый.
— Я же тебя не долги выбивать приглашаю. А посидеть в кабаке один вечер.
— А где старобалтийские пацаны, крыша твоя?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94