.. И вновь перед Аркадием предстало бледное лицо дачного незнакомца с его злыми осуждающими глазами. Какая гадость! Он здесь, он и сюда добрался, он знает, где живет Аркадий! ( Можно подумать, что это так трудно узнать...)
Аркадий приблизился к нему, но тот вдруг необыкновенно быстро ретировался, мелкими шажками засеменил прочь, в темноту. Видно, не желал пока объясняться со своей жертвой, с объектом своего странного преследования. Аркадий было сделал шаг в сторону незнакомца, словно желая догнать его, но тут почувствовал дикую боль в висках. Голова закружилась, и его шатнуло в сторону... Этот незнакомец был как зубная боль, как неуемный кошмар, неотвязная мысль. Он не остался там, в лесном поселке, он преследовал его и здесь, в оживленном и освещенном каменном городе, у подъезда, где жила семья Аркадия. Какого черта ему здесь было надо?! Нет, надо было его поймать, встряхнуть хорошенько и спросить, спросить этого мерзавца, кто он, что ему надо, и где он мог его видеть? Но незнакомец словно призрак исчез в темноте...
... А потом начался сплошной кошмар... Этот человек узнал и номер его телефона. Раздавались звонки. Маша и Аркадий брали трубку, но там никто не отвечал и лишь тягостно и зловеще дышал. Не было никакого сомнения, что это о н. Аркадий выходил из себя, кричал в трубку, матерился, но вызвать того на разговор никак не мог, тот продолжал упорно молчать. Дело явно принимало худой оборот. Аркадий смотрел на Машу и Катю такими глазами, какие бывают у затравленного зверя, те отвечали ему сочувственными взглядами, это раздражало его, и он смотрел ещё более затравленно, печально. В доме воцарилась атмосфера тоски и тревоги.
Но самым скверным было то, что Аркадий стал уже ко всему этому привыкать, у него не оставалось ни сил, ни желания бороться. Привыкал к силуэту у фонаря около подъезда, время от времени появляющемуся и исчезающему во тьму, к зловещему молчанию и дыханию в телефонную трубку, привыкал к этому состоянию разлада с самим собой. Вскоре он почувствовал, что ему становится трудно работать, что его мозг не воспринимает никакой информации, и сделать что-то продуктивное он уже не в состоянии. К тому же по роду его деятельности ему необходимо было постоянно встречаться с людьми, а беседовать с людьми с вымученной улыбкой на лице и мешками под глазами после бессонных ночей было невозможно. Надо было что-то делать, чтобы все это прекратить. Но что именно, Аркадий не знал. Он с ужасом чувствовал, что начинает потихоньку сходить с ума.
Однажды, заметив в очередной раз негодяя у подъезда, он изловчился и схватил того за шиворот. Из последних сил втащил его в подъезд и прижал к стене, благо незнакомец был мал и субтилен.
- Отвечай, паскуда, что тебе от меня надо? Какого черта ты за мной шпионишь? Кто ты такой? Я тебя убью, если не скажешь, гадина! Ты мне жить не даешь, работать не даешь, чего ты ко мне прилип как банный лист? кричал Аркадий. - Отвечай! Отвечай!
Он несколько раз стукнул неизвестного об стену, тряся его как грушу. При этом он чувствовал к своему собеседнику такое нестерпимое отвращение, что его чуть не вырвало. Старое пальто, серая кепочка, которая свалилась с головы на пол, рыжеватая щетина на лице, блеклые глаза, дурной запах изо рта - это тельце стукалось об стену так гулко, что ощущалась эта телесность, реальность, преодолеть которую было невозможно. Это не силуэт это живое отвратительное существо, вся суть которого направлена против него, Аркадия. И пока в этом гадком теле живет дух, этот дух будет его, Аркадия, мучить.
- Не убьешь! - прохрипел, наконец, неизвестный. - Теперь ты больше никого не убьешь. Самому тебе скоро крышка. Испекся ты, баловень судьбы.
- Тебе-то, тебе что я сделал?! - не понимал Аркадий, сразу как-то обмякнув от жестоких слов незнакомца и блеска его злобных глазенок, сверкавших лютой ненавистью.
- А все! Все ты и такие как ты мне сделали хорошего. Больно много от жизни иметь хотите. Тебе и карьера, тебе и квартира, тебе и "Волга", и дача, и заграница. А мне ничего, хрен с маслом. А чем, спрашивается, я хуже тебя? Тем, что у тебя отец профессор, а у меня простой шоферюга? Тем, что тебя воткнули в хороший институт, куда рабочего человека и близко не подпустят, а за меня некому было словечко замолвить? Тебе же на роду было написано в шелках и бархатах ходить, по заграницам разъезжать, а мне чернорабочим в грязи и холоде вкалывать, чтобы с голоду не сдохнуть. - Он выдохнул, и тут что-то новое, странное появилось в его блеклых глазах, чуть ли не мечтательное. - Мы ведь с твоей Машкой в детстве играли вместе, на великах к речке гоняли, я её от хулиганов защищал, хоть и младше на два года. - Голос его стал тише, вкрадчивей, словно у него стоял комок в горле. Аркадий даже рот раскрыл от удивления. - А она меня не узнает, - продолжал незнакомец. - Смотрит, как на грязь под ногами, нет, чтобы поздороваться. Я за чужие грехи пять лет отбарабанил в зоне, всю душу там из меня вытянули. Я слабый больной человек, ничего у меня нет, слава Богу, хоть мамашин домишка остался, жить есть где, а то бы и вовсе по вокзалам мотался, бомжевал. Но твое счастье, парень, что мы долго друг с другом не встречались, то я к хозяину, то ты в Париж или ещё куда подальше. Да и не время было тебе весточку послать. Теперь вот оно пришло. - Тут голос его стал ещё вкрадчивее и глазки злорадно заблестели. - Давненько мы с тобой не виделись, господин хороший. С того самого дня девятого октября семьдесят третьего года, когда мы встретились с тобой утром на дорожке, после того, как ты Олега Быстрова на тот свет отправил. Не помнишь, вижу, ты меня, как и Маша. Вы на таких, как я, словно на грязь под ногами глядите, ну так вот, я к твоим сапожкам фирменным теперь навечно прилип, не отодрать тебе, так и будешь ходить с грязью. Не помнишь ведь, как ты тогда утром шагал и дрожал весь по дорожке и паренька хилого встретил близ станции, в ватнике, в кепке. Не помнишь меня, гражданин хороший, а?
Из каких-то немыслимых тайников памяти мгновенно выплыло то роковое утро, когда он, Аркадий, в невменяемом состоянии, дрожа от холода и пылая от жара, топал к станции. И, действительно, первым, кого он встретил на своем пути. Был этот парень, хилый, золотушный, в ватнике, убогий какой-то, с затравленными глазами и открытым ртом. "Идиот", - мелькнула тогда у Аркадия подсознательная мысль. Паренек этот казался неким продолжением бессмыслицы и невнятицы утреннего кошмара. Аркадий и не воспринял его всерьез, настолько нелеп он был. И забыл его мигом, не успел она даже пройти мимо. И вот... он здесь, спустя много лет...
- Ты... ты же мня только около станции встретил. Откуда же ты мог что-то там видеть? - пролепетал Аркадий, даже не думая о том, что этими словами выдает себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114
Аркадий приблизился к нему, но тот вдруг необыкновенно быстро ретировался, мелкими шажками засеменил прочь, в темноту. Видно, не желал пока объясняться со своей жертвой, с объектом своего странного преследования. Аркадий было сделал шаг в сторону незнакомца, словно желая догнать его, но тут почувствовал дикую боль в висках. Голова закружилась, и его шатнуло в сторону... Этот незнакомец был как зубная боль, как неуемный кошмар, неотвязная мысль. Он не остался там, в лесном поселке, он преследовал его и здесь, в оживленном и освещенном каменном городе, у подъезда, где жила семья Аркадия. Какого черта ему здесь было надо?! Нет, надо было его поймать, встряхнуть хорошенько и спросить, спросить этого мерзавца, кто он, что ему надо, и где он мог его видеть? Но незнакомец словно призрак исчез в темноте...
... А потом начался сплошной кошмар... Этот человек узнал и номер его телефона. Раздавались звонки. Маша и Аркадий брали трубку, но там никто не отвечал и лишь тягостно и зловеще дышал. Не было никакого сомнения, что это о н. Аркадий выходил из себя, кричал в трубку, матерился, но вызвать того на разговор никак не мог, тот продолжал упорно молчать. Дело явно принимало худой оборот. Аркадий смотрел на Машу и Катю такими глазами, какие бывают у затравленного зверя, те отвечали ему сочувственными взглядами, это раздражало его, и он смотрел ещё более затравленно, печально. В доме воцарилась атмосфера тоски и тревоги.
Но самым скверным было то, что Аркадий стал уже ко всему этому привыкать, у него не оставалось ни сил, ни желания бороться. Привыкал к силуэту у фонаря около подъезда, время от времени появляющемуся и исчезающему во тьму, к зловещему молчанию и дыханию в телефонную трубку, привыкал к этому состоянию разлада с самим собой. Вскоре он почувствовал, что ему становится трудно работать, что его мозг не воспринимает никакой информации, и сделать что-то продуктивное он уже не в состоянии. К тому же по роду его деятельности ему необходимо было постоянно встречаться с людьми, а беседовать с людьми с вымученной улыбкой на лице и мешками под глазами после бессонных ночей было невозможно. Надо было что-то делать, чтобы все это прекратить. Но что именно, Аркадий не знал. Он с ужасом чувствовал, что начинает потихоньку сходить с ума.
Однажды, заметив в очередной раз негодяя у подъезда, он изловчился и схватил того за шиворот. Из последних сил втащил его в подъезд и прижал к стене, благо незнакомец был мал и субтилен.
- Отвечай, паскуда, что тебе от меня надо? Какого черта ты за мной шпионишь? Кто ты такой? Я тебя убью, если не скажешь, гадина! Ты мне жить не даешь, работать не даешь, чего ты ко мне прилип как банный лист? кричал Аркадий. - Отвечай! Отвечай!
Он несколько раз стукнул неизвестного об стену, тряся его как грушу. При этом он чувствовал к своему собеседнику такое нестерпимое отвращение, что его чуть не вырвало. Старое пальто, серая кепочка, которая свалилась с головы на пол, рыжеватая щетина на лице, блеклые глаза, дурной запах изо рта - это тельце стукалось об стену так гулко, что ощущалась эта телесность, реальность, преодолеть которую было невозможно. Это не силуэт это живое отвратительное существо, вся суть которого направлена против него, Аркадия. И пока в этом гадком теле живет дух, этот дух будет его, Аркадия, мучить.
- Не убьешь! - прохрипел, наконец, неизвестный. - Теперь ты больше никого не убьешь. Самому тебе скоро крышка. Испекся ты, баловень судьбы.
- Тебе-то, тебе что я сделал?! - не понимал Аркадий, сразу как-то обмякнув от жестоких слов незнакомца и блеска его злобных глазенок, сверкавших лютой ненавистью.
- А все! Все ты и такие как ты мне сделали хорошего. Больно много от жизни иметь хотите. Тебе и карьера, тебе и квартира, тебе и "Волга", и дача, и заграница. А мне ничего, хрен с маслом. А чем, спрашивается, я хуже тебя? Тем, что у тебя отец профессор, а у меня простой шоферюга? Тем, что тебя воткнули в хороший институт, куда рабочего человека и близко не подпустят, а за меня некому было словечко замолвить? Тебе же на роду было написано в шелках и бархатах ходить, по заграницам разъезжать, а мне чернорабочим в грязи и холоде вкалывать, чтобы с голоду не сдохнуть. - Он выдохнул, и тут что-то новое, странное появилось в его блеклых глазах, чуть ли не мечтательное. - Мы ведь с твоей Машкой в детстве играли вместе, на великах к речке гоняли, я её от хулиганов защищал, хоть и младше на два года. - Голос его стал тише, вкрадчивей, словно у него стоял комок в горле. Аркадий даже рот раскрыл от удивления. - А она меня не узнает, - продолжал незнакомец. - Смотрит, как на грязь под ногами, нет, чтобы поздороваться. Я за чужие грехи пять лет отбарабанил в зоне, всю душу там из меня вытянули. Я слабый больной человек, ничего у меня нет, слава Богу, хоть мамашин домишка остался, жить есть где, а то бы и вовсе по вокзалам мотался, бомжевал. Но твое счастье, парень, что мы долго друг с другом не встречались, то я к хозяину, то ты в Париж или ещё куда подальше. Да и не время было тебе весточку послать. Теперь вот оно пришло. - Тут голос его стал ещё вкрадчивее и глазки злорадно заблестели. - Давненько мы с тобой не виделись, господин хороший. С того самого дня девятого октября семьдесят третьего года, когда мы встретились с тобой утром на дорожке, после того, как ты Олега Быстрова на тот свет отправил. Не помнишь, вижу, ты меня, как и Маша. Вы на таких, как я, словно на грязь под ногами глядите, ну так вот, я к твоим сапожкам фирменным теперь навечно прилип, не отодрать тебе, так и будешь ходить с грязью. Не помнишь ведь, как ты тогда утром шагал и дрожал весь по дорожке и паренька хилого встретил близ станции, в ватнике, в кепке. Не помнишь меня, гражданин хороший, а?
Из каких-то немыслимых тайников памяти мгновенно выплыло то роковое утро, когда он, Аркадий, в невменяемом состоянии, дрожа от холода и пылая от жара, топал к станции. И, действительно, первым, кого он встретил на своем пути. Был этот парень, хилый, золотушный, в ватнике, убогий какой-то, с затравленными глазами и открытым ртом. "Идиот", - мелькнула тогда у Аркадия подсознательная мысль. Паренек этот казался неким продолжением бессмыслицы и невнятицы утреннего кошмара. Аркадий и не воспринял его всерьез, настолько нелеп он был. И забыл его мигом, не успел она даже пройти мимо. И вот... он здесь, спустя много лет...
- Ты... ты же мня только около станции встретил. Откуда же ты мог что-то там видеть? - пролепетал Аркадий, даже не думая о том, что этими словами выдает себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114