Теперь все приобрело статичность и неподвижность. Тут же набежала толпа. Вадим лежал без сознания с раскинутыми в сторону руками. Алиса, после того как ее исцарапали ветки шелковицы, принявшие ее в объятия, смягчив падение, пришла в себя. Первое произнесенное слово «Вадик», звучало хрипло и невнятно, но спустя минуту она уже все понимала и соображала. Встать на ноги ей не хватало сил.
Она с трудом подползла к забору, непреодолимому препятствию и, вцепившись в прутья, выискивала взглядом Вадима. Столпившиеся на дороге люди не позволяли ей видеть того, что видели сами. Кто-то говорил, что парень мертв, кто-то возражал, что, мол, еще дышит, но никто не верил, что он жилец на белом свете.
Алиса видела, как подъехала «скорая помощь» и милицейская машина. А потом, когда толпа рассосалась, на дороге ничего, кроме искореженной люльки, не осталось.
***
Лучше не приходить в сознание, чтобы увидеть, что он увидел. То, что жив, это хорошо, но на какую жизнь можно рассчитывать, если видишь перед собой такую рожу. Москаленко нагнулся над лежавшим на полу Журавлевым и злорадно усмехнулся.
— Ну ты и везунок, черт подери. С Дарсена по воздуху прилетел и ни одного перелома. Врачи обалдели.
— Где я?
— В надежном месте, и не надейся, что попал в камеру. Тут покруче будет. Ты в моем доме. В моем подвале. Холодновато, сыровато, но так вино лучше сохраняется. Из этой дыры тебе уже не выбраться, парень. Много ты мне седых волос прибавил. Много пота из меня вышиб, погонял меня, как мальчишку, но и совесть иметь надо. Теперь отдохни. Хватит бегать. Последняя дистанция у тебя будет самая короткая в жизни. Шагов пять, и пуля тебя догонит. Знаешь, как это бывает, когда бандиты оказывают сопротивление при аресте и пытаются бежать? Ну а где я буду тебя арестовывать, мы решим чуть позже. Дня три-четыре, еще поживешь.
— Дурак ты, мент!
В ответ он получил зуботычину и почувствовал соленый привкус крови на губах. Москаленко поднялся по крутой лестнице вверх, откинул крышку люка и глянул вниз с высоты трех метров.
— Сейчас я уйду, а ты думай о вечном и молись. Видишь эту крышку? Она захлопнется над тобой, и вокруг опустится темнота. Скоро над тобой захлопнется такая же крышка, но только ты уже не услышишь, как ее будут забивать гвоздями. Думай о вечном и трепещи!
Москаленко вылез из погреба, и люк захлопнулся. Щелкнул засов, вокруг повисла непроглядная чернота.
— Лучше пуля, чем тюрьма. Спасибо за заботу, мент!
Глава IV
Москва в те же дни
1
Лязгнул засов, и дверь одиночной камеры открылась. Конвоир пропустил в душную семиметровую каморку человека в штатском, и дверь вновь захлопнулась.
Рамзес смотрел на вошедшего с некоторым испугом и нескрываемым волнением. За долгую преступную жизнь он побывал в местах лишения свободы не один раз, но каждый от следующего не отличался. Общие, забитые до отказа камеры, вызовы к следователю, стандартные вопросы и ответы, суд, а потом зона. И везде он чувствовал себя королем, но теперь все изменилось. Его из Бутырки перевели в Лефортово и посадили в одиночку. Одно такое перемещение выбивало из привычной колеи. Ему никто ничего не объяснял, на допросы не вызывали, а дни шли. Когда ты знаешь все, что должно произойти и чем все кончится, не о чем волноваться. Вопросы решаются сами собой, и от тебя ничего не зависит. Ты просто должен принимать все как есть, зная, на что шел. На этот раз ситуация в корне изменилась, к тому же его мариновали и держали в клетке без обвинений и разговоров.
Вошедший мужчина выглядел очень солидно. Волевое красивое лицо, сильный подбородок, черные глаза, густые темные волосы и седые виски. На вид ему было чуть больше пятидесяти. Высокий, сильный, с прекрасной осанкой. Он вовсе не походил на тех плюгавых следователей, к которым привык опытный вор в законе Рамзес. Мужчина уселся на единственную табуретку и взглянул в глаза опытного уголовника. Не каждый выдержит такой пронизывающий взгляд.
— Давайте знакомиться, Отар Георгиевич. Я полковник ФСБ Медведев Владимир Сергеевич. Вы догадываетесь, почему вы оказались в нашем изоляторе?
— Нет, полковник. По закону, я должен сидеть в уголовке. Я знаю законы. Все, что мне положено, я возьму, а чужого мне шить не надо. Бесполезно.
— Такой большой, а глупый. У нас свои законы, Буба. Вся Россия на них держится, а не на тех, которые ты выучил наизусть. Для меня ты кусок дерьма и твое место у параши. Но ты попал не в свою тарелку и пойдешь по другому делу. Из этой тюрьмы уходят под суд или не уходят никуда. Ты из тех, кто вряд ли уже увидит свободу. И не пой мне песен об адвокатах, законе и суде. Для тебя лучший вариант, если мы договоримся, разумеется, — вернуться на нары в Бутырку. Худший вариант — это крематорий. Пепел мы не захораниваем, а выбрасываем на помойку. Был Рамзес, и нет Рамзеса. Никто по тебе плакать не будет, и о тебе не вспомнят. Мы тебя спишем, как бэушный товар, не пригодный к применению. И законы тут ни при чем. Мы занимаемся государственными масштабными проблемами, а не уголовной шантрапой, вроде тебя. Будешь приносить пользу, — будешь жить. Начнешь кочевряжиться, — пойдешь на свалку. У меня нет на тебя времени. Я пришел сюда в первый и последний раз. Теперь выбирай сам свою дорогу — в Бутырку или в печь.
— Пугаешь, полковник?
— Ты того не стоишь. Это ты на зоне король, авторитет и личность, а здесь ты номер 30021. Твоего имени даже нет в тюремном реестре. И тебя нет. Есть номер камеры, где ты сидишь.
— А зачем я вам нужен? Что я могу знать такого, чего вам не известно?
— Многого ты не знаешь, но есть детали, которые нас интересуют. Это не касается налета на больницу. Речь идет о твоих хозяевах. Ты работал на Басова и Грачева. Оба они государственные преступники, и ты член их команды.
— Я просто охранник. У меня официальная лицензия. Меня нанимают, я охраняю, а кого, не мое дело, хоть столб на дороге, лишь бы деньги платили.
— Платили. И лицензию тебе купили, и счета в банке открыли. Но теперь ни лицензии, ни счетов, ни банка уже не существует. Трест лопнул. Но нами доказано, что несколько ювелирных фирм записаны на твое имя, а там найдены алмазы, выкраденные на приисках в особо крупных размерах, которые контрабандным путем вывозились за рубеж. Государство понесло миллиардные убытки, и кому-то за это придется отвечать.
— На меня лично ничего не записано. Я владелец школы охранников.
— Те, на кого записано, пойдут под суд, а ты, как теневой директор, попал в тень. В тенистую камеру. Здесь тебя искать не будут.
— Но я ничего не знаю о делах Грачева, а к Басову меня вовсе не допускали. Они ворочали, они и отвечать будут.
— Уже отвечают, а о твоих алмазах и слыхом не слыхивали. У тебя нашли, ты и отвечай.
— Я сказал вам, что у меня нет никаких ювелирных фирм.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104