Полковник сразу сник)
— Я же знаю, с кем говорю, это между нами, чтобы доказать абсурдность ваших подозрений об утечке информации о ваших последних рейдах из наших источников.
(Так, я, кажется, не захватил кусочек важного разговора. Дело тут уже пахнет не керосином, а хорошенькой бомбой килотонн на двадцать и Москва срочно ищет козла отпущения. Догадываюсь, кто этот козел. Это я.)
— А откуда у вашего Мочалова такая точная информация обо мне? Вы что ли ему рассказали?
— Бог с вами, Лев Сергеевич, он же вам все объяснил — элементарная наблюдательность.
— Но он же меня видел всего несколько минут. Да еще с похмелья.
— Ему хватило, а остальное — результат элементарной дедукции, как у Шерлока Холмса. (Слава Богу, про Холмса полкан слыхал, и Командиру не пришлось объяснять, что Шерлок не работает на ЦРУ)
— Короче говоря, ваш Мочалов мне весьма подозрителен. Все его рапорты и остальное поведение требуют серьезной проверки.
— Вот и проверяйте по своим каналам, здесь у вас людей, как сельдей в бочке, ищите да обрящете.
— Хорошо, мы будем искать, но до получения приказа из Москвы, а я думаю, дня через два его получу, Мочалов должен быть под наблюдением — никаких отпусков в Ханой, никаких прогулок за территорией объекта. Отстранить от участия в будущей операции «Сайгон».
(Ну, молодцы, даже название успели придумать. Очень оригинальное и жутко закодированное — ни за что не догадаешься, о чем речь!)
— Это невозможно, весь план разработан им и он единственный из ребят, кто побывал там и знает обстановку лично, а не по рассказам и планам. Он же ликвидатор — ему все равно, каков объект: крыса или железнодорожный мост и он сделает все так, что ни у крысы, ни у моста не будет ни единого шанса уцелеть.
— Вот меня и пугает, как здорово он у вас работает, а в Сайгоне пепельницы в отелях ворует, прямо, как в Москве. Сувениров ему, видите ли, захотелось. А если б его прищучил какой-нибудь элементарный полицейский?
— Вы плохо изучили его рапорт, товарищ полковник. Как раз он нашел единственно правильное решение в той ситуации. Он ушел от весьма неприятной встречи с американской военной полицией, а местная полиция не представляла угрозы…
— Это он вам так доложил, а вы всему верите.
— Данные не только из его рапорта, но по объективным сведениям, полученных по трем независимым друг от друга каналам. Между прочим, один из них — ваш.
(Я знал, что нас трижды перепроверяют, но ведь я был там только с одним вьетнамцем из их штаба диверсионных операций, откуда же еще каналы? На этого полкана видно кто-то сильно давит, вот он и мечет икру.)
Коридор у нас был гулкий (бывшая средняя ихняя школа), а наша радиорубка в самом его конце, так что у меня, было, навалом времени, чтобы переключить диапазон в приемнике, вырубить магнитофон и заменить пленку. Колька, кажется, был на взводе, так как последнюю цифру кодового сигнала отстучал неуверенно.
Точно, его слегка пошатывало, и, конечно, несло рисовой сивухой на десять метров в округе.
— Привет бродягам эфира, — начал, было, он, но покачнулся и схватился за маг, намертво прикрученный к стене.
— Ого, тепленький… ты, кажется, кого-то унюхал и зафиксировал. Ну-ка, что там за новенькие секреты у проклятых империалистов.
Рука его неожиданно точным и совершенно трезвым движением повернула ручку прослушивания записи. Из динамика раздал ровный шум чистой ленты. Колькино разочарование было великовато даже для пьяного, и он уставился на меня, не мигая своими серенькими глазками.
— На дурку нарвался, пустышку записал, вот и стер, чтобы не позориться. Но тебя-то не проведешь, я вижу.
Он ухмыльнулся.
— Эт-то точно, нас, королей эфира, не проведешь. Ладно, я иду в табакерку, ты меня не видел, я тебя не слышал, Пока.
Он ушел, а я еще пяток минут приводил нервы в порядок. Версия, которую я выдал Кольке, была абсолютно правдоподобна — американцы часто запускали в эфир магнитофонную запись большой активности где-нибудь на одной из своих авиабаз и пока мы радостно писали километры пленки «ценной» информации, где-то в другом месте проходила настоящая подготовка очередного налета или еще какой-нибудь пакости. Не сразу, но мы научились распознавать эту «липу», правда, для этого иногда требовалось всего полчаса, а иногда можно было купиться часа на два. Такие «оплошности» мы старались не выносить за пределы нашего маленького коллектива, и ничего особенного в расспросах Кольки не было, но уж как-то сразу он обратил внимание на теплый магнитофон. Блестящая советская электроника, базирующаяся на радиолампах еще пятидесятых годов, увы, выдала меня. Ничего вроде бы необычного, но для пьяного такая наблюдательность… А-а-а, нервы все это, случайность, не более.
«Табакеркой»у нас называлась кладовка, где мы хранили наши запасы сигарет. После того, как кончилась завезенная заранее «Прима» какой то расторопный чиновник снабдил нас целым грузовиком «Кэмела», как-то попавшем в руки вьетнамцев. Мы этому обрадовались вдвойне — и сигареты не в пример «Приме», да и в наших же интересах была такая замена. Что, скажем, должен думать офицер ихней сраной контрразведки, обнаружив, например, километрах в двадцати от Сайгона окурок «Примы»? Ничего хорошего, а вот окурок «Кэмела»— и ему и ежу понятно. Все довольны и счастливы.
Я перегнал запись на старенький трофейный «Сони», потом подумал и убрал из записи последние слова Командира. Его подставлять не стоило. Стандартную ленту я начисто размагнитил и теперь сам Господь не смог бы узнать, что на ней было до этого. Теперь оставалось подумать, как спрятать этот динамит и решить, для чего он вообще нужен. Спрятать было просто — я разобрал кассету, разорвал и крепко помял часть чистой пленки, она приобрела вид нуждающейся в ремонте, и потому вряд ли кто-то мог случайно всунуть ее в маг и прослушать. Но это была временная мера, если начнут искать круто — найдут. Но все это дело весьма туманного будущего и я отправился досыпать.
Сон был тяжелым из-за дикой духоты и совершенно расстроенной нервной системы — это же надо столько свалиться на мою бедную голову в один день. Зато полкан думал по другому и решил устроить для нас маленький праздник — собрал нас в большой комнате, бывшей когда-то школьным актовым залом, и закатил нам часовую речугу о том, какие мы тут молодцы-храбрецы, как нами гордится Родина и Партия, как важно для нас узнать все пакостные секреты этих противных янки и их гнусных приспешников, а потому Родина и Вьетнам награждает некоторых из нас высокими правительственными наградами. К величайшему моему удивлению мне досталось аж две: «За боевые заслуги»и какой-то там орден вьетнамский не то сломанного, не то найденного меча. Выяснить точнее не удалось, так как награды, пояснил полкан, будут нам вручены после возвращения в Союз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37
— Я же знаю, с кем говорю, это между нами, чтобы доказать абсурдность ваших подозрений об утечке информации о ваших последних рейдах из наших источников.
(Так, я, кажется, не захватил кусочек важного разговора. Дело тут уже пахнет не керосином, а хорошенькой бомбой килотонн на двадцать и Москва срочно ищет козла отпущения. Догадываюсь, кто этот козел. Это я.)
— А откуда у вашего Мочалова такая точная информация обо мне? Вы что ли ему рассказали?
— Бог с вами, Лев Сергеевич, он же вам все объяснил — элементарная наблюдательность.
— Но он же меня видел всего несколько минут. Да еще с похмелья.
— Ему хватило, а остальное — результат элементарной дедукции, как у Шерлока Холмса. (Слава Богу, про Холмса полкан слыхал, и Командиру не пришлось объяснять, что Шерлок не работает на ЦРУ)
— Короче говоря, ваш Мочалов мне весьма подозрителен. Все его рапорты и остальное поведение требуют серьезной проверки.
— Вот и проверяйте по своим каналам, здесь у вас людей, как сельдей в бочке, ищите да обрящете.
— Хорошо, мы будем искать, но до получения приказа из Москвы, а я думаю, дня через два его получу, Мочалов должен быть под наблюдением — никаких отпусков в Ханой, никаких прогулок за территорией объекта. Отстранить от участия в будущей операции «Сайгон».
(Ну, молодцы, даже название успели придумать. Очень оригинальное и жутко закодированное — ни за что не догадаешься, о чем речь!)
— Это невозможно, весь план разработан им и он единственный из ребят, кто побывал там и знает обстановку лично, а не по рассказам и планам. Он же ликвидатор — ему все равно, каков объект: крыса или железнодорожный мост и он сделает все так, что ни у крысы, ни у моста не будет ни единого шанса уцелеть.
— Вот меня и пугает, как здорово он у вас работает, а в Сайгоне пепельницы в отелях ворует, прямо, как в Москве. Сувениров ему, видите ли, захотелось. А если б его прищучил какой-нибудь элементарный полицейский?
— Вы плохо изучили его рапорт, товарищ полковник. Как раз он нашел единственно правильное решение в той ситуации. Он ушел от весьма неприятной встречи с американской военной полицией, а местная полиция не представляла угрозы…
— Это он вам так доложил, а вы всему верите.
— Данные не только из его рапорта, но по объективным сведениям, полученных по трем независимым друг от друга каналам. Между прочим, один из них — ваш.
(Я знал, что нас трижды перепроверяют, но ведь я был там только с одним вьетнамцем из их штаба диверсионных операций, откуда же еще каналы? На этого полкана видно кто-то сильно давит, вот он и мечет икру.)
Коридор у нас был гулкий (бывшая средняя ихняя школа), а наша радиорубка в самом его конце, так что у меня, было, навалом времени, чтобы переключить диапазон в приемнике, вырубить магнитофон и заменить пленку. Колька, кажется, был на взводе, так как последнюю цифру кодового сигнала отстучал неуверенно.
Точно, его слегка пошатывало, и, конечно, несло рисовой сивухой на десять метров в округе.
— Привет бродягам эфира, — начал, было, он, но покачнулся и схватился за маг, намертво прикрученный к стене.
— Ого, тепленький… ты, кажется, кого-то унюхал и зафиксировал. Ну-ка, что там за новенькие секреты у проклятых империалистов.
Рука его неожиданно точным и совершенно трезвым движением повернула ручку прослушивания записи. Из динамика раздал ровный шум чистой ленты. Колькино разочарование было великовато даже для пьяного, и он уставился на меня, не мигая своими серенькими глазками.
— На дурку нарвался, пустышку записал, вот и стер, чтобы не позориться. Но тебя-то не проведешь, я вижу.
Он ухмыльнулся.
— Эт-то точно, нас, королей эфира, не проведешь. Ладно, я иду в табакерку, ты меня не видел, я тебя не слышал, Пока.
Он ушел, а я еще пяток минут приводил нервы в порядок. Версия, которую я выдал Кольке, была абсолютно правдоподобна — американцы часто запускали в эфир магнитофонную запись большой активности где-нибудь на одной из своих авиабаз и пока мы радостно писали километры пленки «ценной» информации, где-то в другом месте проходила настоящая подготовка очередного налета или еще какой-нибудь пакости. Не сразу, но мы научились распознавать эту «липу», правда, для этого иногда требовалось всего полчаса, а иногда можно было купиться часа на два. Такие «оплошности» мы старались не выносить за пределы нашего маленького коллектива, и ничего особенного в расспросах Кольки не было, но уж как-то сразу он обратил внимание на теплый магнитофон. Блестящая советская электроника, базирующаяся на радиолампах еще пятидесятых годов, увы, выдала меня. Ничего вроде бы необычного, но для пьяного такая наблюдательность… А-а-а, нервы все это, случайность, не более.
«Табакеркой»у нас называлась кладовка, где мы хранили наши запасы сигарет. После того, как кончилась завезенная заранее «Прима» какой то расторопный чиновник снабдил нас целым грузовиком «Кэмела», как-то попавшем в руки вьетнамцев. Мы этому обрадовались вдвойне — и сигареты не в пример «Приме», да и в наших же интересах была такая замена. Что, скажем, должен думать офицер ихней сраной контрразведки, обнаружив, например, километрах в двадцати от Сайгона окурок «Примы»? Ничего хорошего, а вот окурок «Кэмела»— и ему и ежу понятно. Все довольны и счастливы.
Я перегнал запись на старенький трофейный «Сони», потом подумал и убрал из записи последние слова Командира. Его подставлять не стоило. Стандартную ленту я начисто размагнитил и теперь сам Господь не смог бы узнать, что на ней было до этого. Теперь оставалось подумать, как спрятать этот динамит и решить, для чего он вообще нужен. Спрятать было просто — я разобрал кассету, разорвал и крепко помял часть чистой пленки, она приобрела вид нуждающейся в ремонте, и потому вряд ли кто-то мог случайно всунуть ее в маг и прослушать. Но это была временная мера, если начнут искать круто — найдут. Но все это дело весьма туманного будущего и я отправился досыпать.
Сон был тяжелым из-за дикой духоты и совершенно расстроенной нервной системы — это же надо столько свалиться на мою бедную голову в один день. Зато полкан думал по другому и решил устроить для нас маленький праздник — собрал нас в большой комнате, бывшей когда-то школьным актовым залом, и закатил нам часовую речугу о том, какие мы тут молодцы-храбрецы, как нами гордится Родина и Партия, как важно для нас узнать все пакостные секреты этих противных янки и их гнусных приспешников, а потому Родина и Вьетнам награждает некоторых из нас высокими правительственными наградами. К величайшему моему удивлению мне досталось аж две: «За боевые заслуги»и какой-то там орден вьетнамский не то сломанного, не то найденного меча. Выяснить точнее не удалось, так как награды, пояснил полкан, будут нам вручены после возвращения в Союз.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37