И пожалуйста, напишите мне письмо из России! Я ни разу не получал оттуда писем... И не забудьте прислать ноты!
Беспомощно оглянувшись по сторонам, я понял, что все всё видели. И, решительно пожав руку дедушке, я побежал собираться. В зрительном зале мелькали белые форменки русских музыкантов. Они лихорадочно дарили французам пластинки с русской классикой. Но я был уверен, что ни один из них не получил в ответ ни сантима.
* * *
Наступил день отъезда в Париж. С утра в наш номер пришла целая делегация: портье, горничная и переводчица. Смущенная горничная что-то шептала под паранджой.
— Она просто хотела узнать, — сказала переводчица. — Почему на зеркале в вашей ванной каждый день была прилеплена жевательная резинка? Она тратила много сил, чтобы ее отскрести, и теперь решила узнать, зачем это русским мсье? Может, они чем-то недовольны?
— Ну ты подумай! — возмутился Толик. — А я смотрю — куда, бля, жевачка девается? Я ее на зеркало — потом дожую, мол. Думал ты берешь...
— Извините нас, пожалуйста, — сказал я.
Переводчица фыркнула и увела с собой остальных. Мы вытащили из тумбочки последнюю бутылочку «Бордо» и отправились в номер Першинина.
Старшину мы застали в ванной, он прислушивался к странному скрежетанию, доносящемуся откуда-то сверху.
— То ли кошки е...утся, то ли дрочит кто... — задумчиво сказал нам старшина. — Надо посмотреть.
Мы составили ему компанию и поднялись этажом выше. Прислушавшись, мы определили эпицентр звука и постучали в дверь. Как и ожидалось, нам открыл Чуча. В руках его был перочинный нож.
— Что там у тебя за звуки, мудила? — встревоженно спросил Першинин
— Воду пытаюсь спустить, — невинно ответил Чуча.
Старшина тяжело вздохнул и, отодвинув плечом воспитона, прошел в ванную. В раковине была набрана вода. Чуча показал на нее ножом и сказал.
— Кириллов воду набрал и пиво туда поставил, чтоб холодное было. И ушел куда-то. А мне надо носки постирать. Грязные уже носки-то!.. — Он достал из кармана два заскорузлых «потника» и сунул их Першинину прямо под нос.
Старшина отшатнулся и сцепил руки за спиной, видимо, чтобы не закатить Чуче в рыло.
Мы сразу все поняли — сифон в этих раковинах был с рычагом. Нужно было лишь тихо нажать на поршень рядом с краном, чтобы затычка мягко поднялась. Но Чуча не был знаком с таким сантехническим чудом, поэтому тщетно пытался отковырять ее ножом.
Было видно, как у Першинина чесались руки и каких усилий ему стоило сдержаться. Но опыт взял свое, и он, переведя дух, вымолвил:
— Воспитанник Чугунков... Постираетесь, погладитесь и — «на баночку». У входа. Будете встречать наш автобус. Когда приедет, позовете меня. Ясно?
Чуча обреченно кивнул и посмотрел на Толика, который спустил воду, с благодарностью.
И мы пошли пить вино, радуясь, что до приезда автобуса есть еще часа четыре. Все это время мы провели за «Бордо» и приятной беседой, прерываемой лишь частыми приходами Чучи, который спрашивал у Першинина, — не наш ли автобус только что пересек соседнюю улицу?
А когда автобус все-таки пришел, нас всех вызвали строиться в фойе.
Перед строем метался бледный от бешенства Карабасов. Несколько раз он пытался остановиться и начать пламенную речь. Однако эмоции душили его, и он опять принимался ходить из стороны в сторону.
Усы его зловеще топорщились, поэтому мы на всякий случай вытянулись по стойке «смирно» и провожали его преданным взглядом, делая «равнение направо» и «налево». Наконец не выдержал Палыч. Ему (тоже допившему все остатки вина) было сложно стоять по стойке «смирно», поэтому он спросил невинным тоном-
— Да что случилось, Алексей Алексеевич?
— Что?!! — взревел Леша. — А вот что!!! Если в течение пятнадцати минут ко всем тележкам горничных на всех этажах не будут обратно прикручены все колеса... Если все зеркала и шкафчики не будут повешены на место... Если над стойкой портье не будет кронштейна для телевизора... Я... Я вам...
Он побагровел и закашлялся.
— Понятно, — тихо и буднично сказал Першинин. — Всем: вольно, разойдись. Через пятнадцать минут — шмон по всему отелю. Урою, падлы.
И через полчаса мы уже тихо грузились в автобус. Никто из гостиничной прислуги не вышел нас провожать. Да мы и не расстраивались — нас ждала Родина.
* * *
Обратная дорога не была омрачена никакими неприятностями. В самолете мы летели одни — поэтому экипаж всю дорогу наслаждался нашим концертом. Летя над ночной Европой, наш старенький «Ту-134» громыхал то «Прощанием Славянки», то «Венским вальсом», а то и «Маршем ВВС»...
После посадки командир корабля тепло поблагодарил нас за доставленное удовольствие и сообщил, что впервые за двадцать лет полетов на его воздушном судне было выпито все, что являлось жидкостью (за исключением топлива — за что нам отдельное спасибо).
Мы тихо вернулись в родной город и продолжали тихо служить своему Отечеству, хотя оно нас особенно не баловало...
А в качестве постскриптума, я должен рассказать последнюю историю. Через несколько дней после приезда я отксерокопировал ноты нашего гимна и, сопроводив их письмом, отправил Нилу Ивановичу, в Кале. После чего начисто забыл про всю эту историю, тем более что нас вновь собрали вместе — готовиться к концертам в филармонии.
А через две недели у меня в квартире зазвонил телефон. Меня просили подъехать в консульство Франции, чтобы забрать небольшую посылку. Я заехал туда перед репетицией. Мне вручили громадную коробку, в которой лежал роскошный музыкальный центр и записка с одним словом: «СПАСИБО!». Я слабо сопротивлялся, говорил, что это слишком дорогой подарок, на что работница консульства сказала мне, что Нил Иванович — один из самых богатых людей Франции, и если для него что-то и «дорого», так это, возможно, та фабрика, на которой делают эти музыкальные центры...
Вместе с этим сокровищем я и притащился на репетицию. И знаете, что хором сказали мои коллеги? Правильно: «Яблоко в пустыне!»
БАЙКИ БИБЛИОТЕЧНЫЕ
Байки из Публички
Я наблюдал за ним уже несколько минут. Старик стоял на краю тротуара и голосовал. Он делал это как-то робко, неуверенно, даже — застенчиво. В нем определенно чувствовалось отсутствие привычки ездить на такси. Он был из тех, кто всю жизнь пользовался общественным транспортом и жил на зарплату. В нем чувствовалась старомодность... особенная петербургская интеллигентская старомодность... Или старомодная интеллигентность? Некий вымирающий вид, который пора бы уже занести в Красную книгу. Но Красную книгу для людей еще не завели. И, очевидно, никогда не заведут.
Старик голосовал, но никто — ни таксисты, ни ушлые частники — не останавливался. У них замечательно развит нюх на деньги... старик в этом плане никакого интереса не представлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77
Беспомощно оглянувшись по сторонам, я понял, что все всё видели. И, решительно пожав руку дедушке, я побежал собираться. В зрительном зале мелькали белые форменки русских музыкантов. Они лихорадочно дарили французам пластинки с русской классикой. Но я был уверен, что ни один из них не получил в ответ ни сантима.
* * *
Наступил день отъезда в Париж. С утра в наш номер пришла целая делегация: портье, горничная и переводчица. Смущенная горничная что-то шептала под паранджой.
— Она просто хотела узнать, — сказала переводчица. — Почему на зеркале в вашей ванной каждый день была прилеплена жевательная резинка? Она тратила много сил, чтобы ее отскрести, и теперь решила узнать, зачем это русским мсье? Может, они чем-то недовольны?
— Ну ты подумай! — возмутился Толик. — А я смотрю — куда, бля, жевачка девается? Я ее на зеркало — потом дожую, мол. Думал ты берешь...
— Извините нас, пожалуйста, — сказал я.
Переводчица фыркнула и увела с собой остальных. Мы вытащили из тумбочки последнюю бутылочку «Бордо» и отправились в номер Першинина.
Старшину мы застали в ванной, он прислушивался к странному скрежетанию, доносящемуся откуда-то сверху.
— То ли кошки е...утся, то ли дрочит кто... — задумчиво сказал нам старшина. — Надо посмотреть.
Мы составили ему компанию и поднялись этажом выше. Прислушавшись, мы определили эпицентр звука и постучали в дверь. Как и ожидалось, нам открыл Чуча. В руках его был перочинный нож.
— Что там у тебя за звуки, мудила? — встревоженно спросил Першинин
— Воду пытаюсь спустить, — невинно ответил Чуча.
Старшина тяжело вздохнул и, отодвинув плечом воспитона, прошел в ванную. В раковине была набрана вода. Чуча показал на нее ножом и сказал.
— Кириллов воду набрал и пиво туда поставил, чтоб холодное было. И ушел куда-то. А мне надо носки постирать. Грязные уже носки-то!.. — Он достал из кармана два заскорузлых «потника» и сунул их Першинину прямо под нос.
Старшина отшатнулся и сцепил руки за спиной, видимо, чтобы не закатить Чуче в рыло.
Мы сразу все поняли — сифон в этих раковинах был с рычагом. Нужно было лишь тихо нажать на поршень рядом с краном, чтобы затычка мягко поднялась. Но Чуча не был знаком с таким сантехническим чудом, поэтому тщетно пытался отковырять ее ножом.
Было видно, как у Першинина чесались руки и каких усилий ему стоило сдержаться. Но опыт взял свое, и он, переведя дух, вымолвил:
— Воспитанник Чугунков... Постираетесь, погладитесь и — «на баночку». У входа. Будете встречать наш автобус. Когда приедет, позовете меня. Ясно?
Чуча обреченно кивнул и посмотрел на Толика, который спустил воду, с благодарностью.
И мы пошли пить вино, радуясь, что до приезда автобуса есть еще часа четыре. Все это время мы провели за «Бордо» и приятной беседой, прерываемой лишь частыми приходами Чучи, который спрашивал у Першинина, — не наш ли автобус только что пересек соседнюю улицу?
А когда автобус все-таки пришел, нас всех вызвали строиться в фойе.
Перед строем метался бледный от бешенства Карабасов. Несколько раз он пытался остановиться и начать пламенную речь. Однако эмоции душили его, и он опять принимался ходить из стороны в сторону.
Усы его зловеще топорщились, поэтому мы на всякий случай вытянулись по стойке «смирно» и провожали его преданным взглядом, делая «равнение направо» и «налево». Наконец не выдержал Палыч. Ему (тоже допившему все остатки вина) было сложно стоять по стойке «смирно», поэтому он спросил невинным тоном-
— Да что случилось, Алексей Алексеевич?
— Что?!! — взревел Леша. — А вот что!!! Если в течение пятнадцати минут ко всем тележкам горничных на всех этажах не будут обратно прикручены все колеса... Если все зеркала и шкафчики не будут повешены на место... Если над стойкой портье не будет кронштейна для телевизора... Я... Я вам...
Он побагровел и закашлялся.
— Понятно, — тихо и буднично сказал Першинин. — Всем: вольно, разойдись. Через пятнадцать минут — шмон по всему отелю. Урою, падлы.
И через полчаса мы уже тихо грузились в автобус. Никто из гостиничной прислуги не вышел нас провожать. Да мы и не расстраивались — нас ждала Родина.
* * *
Обратная дорога не была омрачена никакими неприятностями. В самолете мы летели одни — поэтому экипаж всю дорогу наслаждался нашим концертом. Летя над ночной Европой, наш старенький «Ту-134» громыхал то «Прощанием Славянки», то «Венским вальсом», а то и «Маршем ВВС»...
После посадки командир корабля тепло поблагодарил нас за доставленное удовольствие и сообщил, что впервые за двадцать лет полетов на его воздушном судне было выпито все, что являлось жидкостью (за исключением топлива — за что нам отдельное спасибо).
Мы тихо вернулись в родной город и продолжали тихо служить своему Отечеству, хотя оно нас особенно не баловало...
А в качестве постскриптума, я должен рассказать последнюю историю. Через несколько дней после приезда я отксерокопировал ноты нашего гимна и, сопроводив их письмом, отправил Нилу Ивановичу, в Кале. После чего начисто забыл про всю эту историю, тем более что нас вновь собрали вместе — готовиться к концертам в филармонии.
А через две недели у меня в квартире зазвонил телефон. Меня просили подъехать в консульство Франции, чтобы забрать небольшую посылку. Я заехал туда перед репетицией. Мне вручили громадную коробку, в которой лежал роскошный музыкальный центр и записка с одним словом: «СПАСИБО!». Я слабо сопротивлялся, говорил, что это слишком дорогой подарок, на что работница консульства сказала мне, что Нил Иванович — один из самых богатых людей Франции, и если для него что-то и «дорого», так это, возможно, та фабрика, на которой делают эти музыкальные центры...
Вместе с этим сокровищем я и притащился на репетицию. И знаете, что хором сказали мои коллеги? Правильно: «Яблоко в пустыне!»
БАЙКИ БИБЛИОТЕЧНЫЕ
Байки из Публички
Я наблюдал за ним уже несколько минут. Старик стоял на краю тротуара и голосовал. Он делал это как-то робко, неуверенно, даже — застенчиво. В нем определенно чувствовалось отсутствие привычки ездить на такси. Он был из тех, кто всю жизнь пользовался общественным транспортом и жил на зарплату. В нем чувствовалась старомодность... особенная петербургская интеллигентская старомодность... Или старомодная интеллигентность? Некий вымирающий вид, который пора бы уже занести в Красную книгу. Но Красную книгу для людей еще не завели. И, очевидно, никогда не заведут.
Старик голосовал, но никто — ни таксисты, ни ушлые частники — не останавливался. У них замечательно развит нюх на деньги... старик в этом плане никакого интереса не представлял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77