– Он приподнял фотографию и снова поставил ее, чуть изменив положение. – Вам не нравится эта гостиница?
– Она прекрасна, – заверил его Кэлли. – Мне просто нужно иметь еще какое-то место.
– Но никто не знает, что вы там.
– Айра Санчес знает.
– Он ведь работает на вас, разве не так?
– Ну некоторое время. – Кэлли помолчал. – В данный момент.
– И вы предполагаете, что это изменится?
– Ну... такое возможно.
Мэзерс вытряхнул сигарету и бросил пачку на свой стол.
– Деньги, которые вы обещали ему...
– Да, в этом-то и дело.
– Вы сказали ему, что не собираетесь больше видеть дочь Кемпа.
– Да, верно.
– О Господи, – сказал Мэзерс, – это похоже на какую-то дерьмовую телекомедию, – он говорил, выдыхая табачный дым, который колыхался, словно пучок луча из кинопроектора. – Стало быть, вы все же собираетесь снова увидеться с ней.
– Да, – ответил Кэлли, – собираюсь.
– Но Айра Санчес не собирается привозить ее для вас, так? Равно как и забирать ее обратно. – И поскольку Кэлли не ответил, эта игра в догадки окончилась. Мэзерс засмеялся и, покачав головой, сказал: – Я не знаю, на сколько тянет похищение людей в Британии. Здесь это от десяти лет до пожизненного заключения.
– Но я не собираюсь удерживать ее, – сказал Кэлли. – В любом случае она приходит ко мне, потому что сама этого хочет.
– Да ну? Что ж, думаю, она этому верит. А вот другие могут и не поверить.
– Но она уже совершеннолетняя.
– Она, черт бы вас побрал, не в себе! – Мэзерс помолчал, потирая костяшками пальцев глаза, как делают усталые люди. – Послушайте, вы забираетесь слишком уж глубоко. Ваши коллеги там, возможно, думают, что здесь вас приняли с радостью, но это ведь не так, не правда ли? Я не приятель Гуго Кемпа. Мне наплевать на то, что вы хотите прослушивать его телефон. И если вы узнаете то, что вам надо, – это просто прекрасно. А если когда-нибудь потом каким-то образом это потреплет ему перышки, то кого это волнует? Но совсем другое дело, если вы подходите к его клетке и начинаете тыкать в него палкой сквозь прутья.
– Мне нужно место, – сказал Кэлли. – Комната, что-нибудь...
– Не через меня, – ответил Мэзерс. И когда Кэлли уходил, он сказал: – Извините, – а чуть позже добавил: – Удачи вам во всем, хорошо?
* * *
Звучала музыка в стиле кантри, рассказывающая об одиноких ночах, в которых нет никакой пользы, в которых одно заблуждение. Она рассказывала, что он не любит ее так, как она любит его. А перед Джерри Каттини стояло уже три пустых стакана. Кэлли принес на их столик еще три. Он подходил со стороны здорового глаза Каттини, и тот, не поворачивая головы, сказал ему:
– Храни тебя Господь, – а когда стаканы один за другим опустились на стол, он засмеялся и дополнил свое замечание: – Храни Господь твое пришествие.
Кэлли решил не жульничать – главным образом потому, что не видел в этом проку. Он сказал:
– Я здесь потому, что хочу попросить тебя о том, чего Карл Мэзерс не хочет для меня сделать.
– Да, вот как? – Каттини забавы ради принюхался к своему стакану, а потом одним глотком опустошил его на треть. – А тебе нравится музыка кантри?
– Конечно, – ответил Кэлли.
– Нет, без дураков?
– Я ее ненавижу. Все, что хочешь, то я тебе и скажу.
– Точно. Это все чепуха. Никакого вопроса! Пьянство, сигареты и любовь – все в прошлом! Гитары, грузовые пикапчики... Парни с модными баками и дуновение напалма, девочки с серебристыми волосами и с сиськами размером с бомбу. А вот что мне нравится в этом, так это талант разных никчемных людишек, отбросов. Этакая алхимия. Кукуруза превращается в денежки...
– Комната, – сказал Кэлли. – В каком-нибудь захудалом месте. И всего-то на денек-другой.
Отправилась по назначению и остальная выпивка.
– Карл Мэзерс – парень очень-очень сообразительный...
– Ты прав. Но мне все-таки нужна комната.
– Не надо объяснять мне, зачем.
Кэлли принес для себя порцию виски «Джек Дэниэлс» со льдом.
– А я и не собирался объяснять, – сказал он.
– Съезжай из гостиницы, в которой ты сейчас, и отправляйся в другую.
– Гостиницы легко проверить.
Здоровый глаз Каттини, зеленый глаз, слезился. Он взял другой стакан и сказал:
– Я знаю, какие тарифы у Карла.
– Да ну!
– Конечно. Так что не пытайся мне лгать.
– Не буду.
– Ладно. Недельная оплата.
Кэлли оттолкнул от себя «Джек Дэниэлс» и встал.
– Ну хорошо, – сказал Каттини, – две трети от этого.
Кэлли отошел от столика на пару шагов, а потом приостановился и сказал:
– Процентики... Сколько времени понадобится, чтобы найти место?
– Три дня.
– Нет. – И Кэлли скрылся из виду. А когда он вернулся, за ним шел бармен с тройной порцией выпивки для Каттини. – Двухдневная плата за полдня работы, – сказал Кэлли и тут же пересмотрел свое мнение: – За телефонный звонок.
Каттини засмеялся, опустив голову. Один его глаз был прикрыт заплаткой, другой – оказался в тени. Он отхлебывал из нового стакана, не поднимая подбородка, втягивая в себя виски каким-то боковым глотком. Потом он поставил стакан на стол и с усилием поднялся со стула, словно калека, толкающий колеса своего инвалидного кресла. Телефон был у входа в бар. Вернувшись, Каттини сказал:
– Двухдневная оплата для меня, а за аренду комнаты дополнительно.
– Куда мне надо идти?
– Я тебя туда отведу. У нас масса времени.
Дело было в половине пятого. В этом баре царили постоянные сумерки. Красный, дразнящий свет шел от ламп на стенах, и длинные клубы дыма покачивались во влажном теплом воздухе. А в дальнем конце помещения, в разных его кабинках и закоулках были как бы зоны густых сумерек. Кэлли подумал, что времени достаточно. Может быть, и не масса, но вполне достаточно.
* * *
Можно смотреть на какую-то картину, разглядывать ее со всей внимательностью, но не суметь заметить нечто очевидное: тень, которая более интенсивна, чем предмет, отбрасывающий ее, неточный цвет, примененный для особого акцента, нечеткость контура... И вдруг, когда ты подумаешь о картине, придет осознание этого.
В течение нескольких дней Кемп думал об эскизе Дега. Что бы он ни делал, образ этой танцовщицы порхал в его мозгу, подобно какой-то призрачной проекции. Под юбочкой, ниспадающей мягкими складками, были напряженные мышцы танцовщицы, а за каждым ее прыжком и поворотом – до предела натянутые сухожилия и опаленные легкие. Особенно ему нравилось сочетание изящества и силы, нежности и боли.
Он хотел обладать ею. Обладать ею. Временами, когда он думал об этом эскизе, он видел себя в комнате-склепе галереи Брайанта, видел пюпитр, установленный, чтобы лучше показать картину, самого Брайанта, суетящегося где-то на заднем плане. В той картине, которую Кемп рисовал в своем сознании, была и другая фигура. Вообще-то Кемп и не обратил бы на него особого внимания, на кого-то постороннего, наблюдающего за самым важным в композиции, за тем, в чем заложено истинное напряжение, – за противоборством между Кемпом и его амбициями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123
– Она прекрасна, – заверил его Кэлли. – Мне просто нужно иметь еще какое-то место.
– Но никто не знает, что вы там.
– Айра Санчес знает.
– Он ведь работает на вас, разве не так?
– Ну некоторое время. – Кэлли помолчал. – В данный момент.
– И вы предполагаете, что это изменится?
– Ну... такое возможно.
Мэзерс вытряхнул сигарету и бросил пачку на свой стол.
– Деньги, которые вы обещали ему...
– Да, в этом-то и дело.
– Вы сказали ему, что не собираетесь больше видеть дочь Кемпа.
– Да, верно.
– О Господи, – сказал Мэзерс, – это похоже на какую-то дерьмовую телекомедию, – он говорил, выдыхая табачный дым, который колыхался, словно пучок луча из кинопроектора. – Стало быть, вы все же собираетесь снова увидеться с ней.
– Да, – ответил Кэлли, – собираюсь.
– Но Айра Санчес не собирается привозить ее для вас, так? Равно как и забирать ее обратно. – И поскольку Кэлли не ответил, эта игра в догадки окончилась. Мэзерс засмеялся и, покачав головой, сказал: – Я не знаю, на сколько тянет похищение людей в Британии. Здесь это от десяти лет до пожизненного заключения.
– Но я не собираюсь удерживать ее, – сказал Кэлли. – В любом случае она приходит ко мне, потому что сама этого хочет.
– Да ну? Что ж, думаю, она этому верит. А вот другие могут и не поверить.
– Но она уже совершеннолетняя.
– Она, черт бы вас побрал, не в себе! – Мэзерс помолчал, потирая костяшками пальцев глаза, как делают усталые люди. – Послушайте, вы забираетесь слишком уж глубоко. Ваши коллеги там, возможно, думают, что здесь вас приняли с радостью, но это ведь не так, не правда ли? Я не приятель Гуго Кемпа. Мне наплевать на то, что вы хотите прослушивать его телефон. И если вы узнаете то, что вам надо, – это просто прекрасно. А если когда-нибудь потом каким-то образом это потреплет ему перышки, то кого это волнует? Но совсем другое дело, если вы подходите к его клетке и начинаете тыкать в него палкой сквозь прутья.
– Мне нужно место, – сказал Кэлли. – Комната, что-нибудь...
– Не через меня, – ответил Мэзерс. И когда Кэлли уходил, он сказал: – Извините, – а чуть позже добавил: – Удачи вам во всем, хорошо?
* * *
Звучала музыка в стиле кантри, рассказывающая об одиноких ночах, в которых нет никакой пользы, в которых одно заблуждение. Она рассказывала, что он не любит ее так, как она любит его. А перед Джерри Каттини стояло уже три пустых стакана. Кэлли принес на их столик еще три. Он подходил со стороны здорового глаза Каттини, и тот, не поворачивая головы, сказал ему:
– Храни тебя Господь, – а когда стаканы один за другим опустились на стол, он засмеялся и дополнил свое замечание: – Храни Господь твое пришествие.
Кэлли решил не жульничать – главным образом потому, что не видел в этом проку. Он сказал:
– Я здесь потому, что хочу попросить тебя о том, чего Карл Мэзерс не хочет для меня сделать.
– Да, вот как? – Каттини забавы ради принюхался к своему стакану, а потом одним глотком опустошил его на треть. – А тебе нравится музыка кантри?
– Конечно, – ответил Кэлли.
– Нет, без дураков?
– Я ее ненавижу. Все, что хочешь, то я тебе и скажу.
– Точно. Это все чепуха. Никакого вопроса! Пьянство, сигареты и любовь – все в прошлом! Гитары, грузовые пикапчики... Парни с модными баками и дуновение напалма, девочки с серебристыми волосами и с сиськами размером с бомбу. А вот что мне нравится в этом, так это талант разных никчемных людишек, отбросов. Этакая алхимия. Кукуруза превращается в денежки...
– Комната, – сказал Кэлли. – В каком-нибудь захудалом месте. И всего-то на денек-другой.
Отправилась по назначению и остальная выпивка.
– Карл Мэзерс – парень очень-очень сообразительный...
– Ты прав. Но мне все-таки нужна комната.
– Не надо объяснять мне, зачем.
Кэлли принес для себя порцию виски «Джек Дэниэлс» со льдом.
– А я и не собирался объяснять, – сказал он.
– Съезжай из гостиницы, в которой ты сейчас, и отправляйся в другую.
– Гостиницы легко проверить.
Здоровый глаз Каттини, зеленый глаз, слезился. Он взял другой стакан и сказал:
– Я знаю, какие тарифы у Карла.
– Да ну!
– Конечно. Так что не пытайся мне лгать.
– Не буду.
– Ладно. Недельная оплата.
Кэлли оттолкнул от себя «Джек Дэниэлс» и встал.
– Ну хорошо, – сказал Каттини, – две трети от этого.
Кэлли отошел от столика на пару шагов, а потом приостановился и сказал:
– Процентики... Сколько времени понадобится, чтобы найти место?
– Три дня.
– Нет. – И Кэлли скрылся из виду. А когда он вернулся, за ним шел бармен с тройной порцией выпивки для Каттини. – Двухдневная плата за полдня работы, – сказал Кэлли и тут же пересмотрел свое мнение: – За телефонный звонок.
Каттини засмеялся, опустив голову. Один его глаз был прикрыт заплаткой, другой – оказался в тени. Он отхлебывал из нового стакана, не поднимая подбородка, втягивая в себя виски каким-то боковым глотком. Потом он поставил стакан на стол и с усилием поднялся со стула, словно калека, толкающий колеса своего инвалидного кресла. Телефон был у входа в бар. Вернувшись, Каттини сказал:
– Двухдневная оплата для меня, а за аренду комнаты дополнительно.
– Куда мне надо идти?
– Я тебя туда отведу. У нас масса времени.
Дело было в половине пятого. В этом баре царили постоянные сумерки. Красный, дразнящий свет шел от ламп на стенах, и длинные клубы дыма покачивались во влажном теплом воздухе. А в дальнем конце помещения, в разных его кабинках и закоулках были как бы зоны густых сумерек. Кэлли подумал, что времени достаточно. Может быть, и не масса, но вполне достаточно.
* * *
Можно смотреть на какую-то картину, разглядывать ее со всей внимательностью, но не суметь заметить нечто очевидное: тень, которая более интенсивна, чем предмет, отбрасывающий ее, неточный цвет, примененный для особого акцента, нечеткость контура... И вдруг, когда ты подумаешь о картине, придет осознание этого.
В течение нескольких дней Кемп думал об эскизе Дега. Что бы он ни делал, образ этой танцовщицы порхал в его мозгу, подобно какой-то призрачной проекции. Под юбочкой, ниспадающей мягкими складками, были напряженные мышцы танцовщицы, а за каждым ее прыжком и поворотом – до предела натянутые сухожилия и опаленные легкие. Особенно ему нравилось сочетание изящества и силы, нежности и боли.
Он хотел обладать ею. Обладать ею. Временами, когда он думал об этом эскизе, он видел себя в комнате-склепе галереи Брайанта, видел пюпитр, установленный, чтобы лучше показать картину, самого Брайанта, суетящегося где-то на заднем плане. В той картине, которую Кемп рисовал в своем сознании, была и другая фигура. Вообще-то Кемп и не обратил бы на него особого внимания, на кого-то постороннего, наблюдающего за самым важным в композиции, за тем, в чем заложено истинное напряжение, – за противоборством между Кемпом и его амбициями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123