— Не представляйся — узнал, — торопливо предупредил он. — Шестнадцать часов устраивает?
Николай прикинул: навестить больницу, узнать о состоянии матери, потом наведаться к Сансанычу. На все про все понадобится не больше трех часов. Даже с учетом непременных пробок на московских улицах.
— Годится. Где?
— Возле обоим нам знакомого пруда. Помнишь? Там тебе ещё бока малость помяли.
Николай промолчал. Не любил вспомнинать о неприятных эпизодах своей бурной жизни. Тем более, если они связаны с поражением, с болезненным щипком и без того покрытого синяками самолюбия.
— Буду, — буркнул он и в сердцах так брякнул трубкой о рычаги, что аппарат вздрогнул и жалобно забренчал. Остальную нецензурщину парень вывалил безадресно. Сука, подонок, чекист дерьмовый, импотент сраный!
Ругань, как всегда, подействовала — стало полегче. Окончательно успокаиваясь, Николай бесцельно походил по комнатам. Потом принялся за работу. Наспех подмел и протер влажной тряпкой полы, перемыл грязную посуду, прибрал разбросанные повсюду вещи. Видимо, мать торопилась в магазин, не успела навести порядок. Обычно — чистюля, сына тоже приучила к порядку.
Снова заработал примолкший было аппарат. Вдруг — Антон? Что-то изменилось в его планах — с назначенным местом встречи либо со временем. Но в трубке уже знакомое молчание.
— Слушай внимательно, падла гнилая, — четко, отделяя слово от слова короткими паузами, продекламировал разгневанный хозяин квартиры. — Еще раз позвонишь — найду. Поганый язык засуну в задницу, чтобы зря не болтался. На автоответчике — твой номер.
Угроза — детская, могут звонить из автомата. Абонент ответил серией коротких гудков. Испугался.
Через час Николай переминался с ноги на ногу возле справочного окошечка больницы.
— Родимцева, говоришь?
Стандартная бабушка в очках с металлическими дужками, кокетливым седым валиком волос и неожиданно жирно накрашенными губами, что-то шепча, листала страницы исписанного журнала. Николай терпеливо ожидал.
— Вот она, родимая! — удовлетворенно прошамкала она. — Не сомневайся, милый, учет у нас поставен, как надо… Кем доводишься больной?
— Сын, — с готовностью ответил парень и неожиданно представился по всей форме. — Родимцев Николай Кузьмич… А что случилось?
— Ты вон что, Николай Кузьмич, не особо переживай. Все мы — гости на Земле… Вчера преставилась твоя страдалица…
— Как это преставилась? — не понял Николай. — Говорили же — средней тяжести.
— Некоторые и малую тяжесть не выносят… На прошлой неделе поступил к нам парень — палец на ноге загнил. И что ты думаешь, через три дня отдал Богу душу…
Не слушая словоохотливую бабку, огорошенный неожиданным несчастьем, Николай рванул по лестнице на четвертый этаж, в реанимацию. Попытавшихся задержать его хилых охранников, расшвырял, как котят. Да они не особенно старались — действовали больше для проформы.
В реанимацию его не пустили. На пороге выросла белохалатная, средних лет женщина.
— Что нужно?
— Родимцева… Ольга Вадимовна…
— А что Родимцева? Пошла на улучшение. К ней наведываются самые, что ни на есть, знаменитости. Вчера смотрел академик… На днях переведем в обычную палату. Потом перевезем в Центральную клиническую больницу…
— Мне сказали…
— Информаторша? — вид у парня говорит сам за себя — бледный, глаза — несчастные. Сестра все поняла и пренебрежительно отмахнулась. — Вечно напутает. Померла Родина… Хочешь посмотреть на мамашу?
Николай безвольно наклонил голову. Да, хочу, очень хочу! На самом деле, полное отупение — реакция на слишком болезненный возбудитель. Сейчас завалиться на диван, выглотнуть пару стаканов так нелюбимой им мерзкой алкогольной отравы, отключиться от такой же мерзкой действительности.
Минут пятнадцать он через стекло глядел на лежащую навзничь мать, на всхлипывающие возле кровати хитрые аппараты. Ни жалости, ни сочувствия. Будто в палате лежит не родной человек — незнакомая женщина. Рядом пристроилась медсестра. Ободряюще нашептывает: видишь, малость порозовела, дыхание вошло в норму, веки подрагивают.
Ввалившись в машину, Родимцев в изнеможении выкурил несколько сигарет, немного пришел в себя. С матерью, похоже, — порядок. Оклемается. Сначала в рядовой больнице, позже, как пообещал Вавочке академик, в президентской клинике. Облагодетельствованные Ольховыми светила заберут её к себе, быстро поставят на ноги. Потом найти обмен, перебраться в другой район, подальше от нынешнего — бандитского. Тогда он сбежит из таинственного особняка, пойдет работать. Жизнь постепенно наладится.
Николай знал — никуда от Ольховых он не уйдет, разменять хрущебу — несбыточные мечты, найти работу, не имея ни образования, ни профессии — мираж в пустыне. Но мечтать всегда приятно, мечты — нечто вроде наркоты.
В час дня Родимцев, наконец, остановил запыхавший «фордик» возле в»езда на территорию кооперативных гаражей. Ничего не изменилось — все тот же запертый на заржавелый замок шлагбаум, изготовленный из водопроводной трубы, сторож-пенсионер, посасывающий на наспех сколоченной лавочке старомодную самокрутку.
— Дедок! — позвал из открытого окна «фордика» Николай. — Открой свой блокпост. Мне — к Сансанычу.
Сторож выпустил из впалого рта такой клуб дыма — древний паровоз позавидует, закашлялся. С места не сдвинулся.
— Разворачивайся, мужик. Узнал я тебя, по шраму на щеке узнал. Нечего тебе делать в гаражах.
— Это почему — нечего? — подавляя закипающее бешенство, спросил Николай. — Шрам ни о чем не говорит — случайно порезался во время бритья. А ежели и не порезался — какое твое свинячье дело, вонючий огрызок?
Сторож нисколько не испугался. Время — дневное, вокруг — люди, крикнуть — мигом сбегутся.
— Не больно уж грозен! Что касаемо огрызка, неизвестно у кого толще, — насмешливо всосал полсамокрутки дыма. — А нечего тебе здесь делать потому, что третьего дня отпели твоего дружка, — справившись с удушьем, хрипло проговорил он. — Поминание было бедное, но все ж помянули. Всеми гаражами.
Родимцев онемел. Беззвучно шевелил губами, непонимающе моргал… Что сегодня за несчастный день! В больнице сообщают о смерти матери, в гаражах — Сансаныча! Вдруг последняя смерть — такая же мифическая, как и первая?
— От чего умер бедняга? Сердце?
Дедок снова окутался дымом.
— Какое там сердце? Порешили бандиты мужика. Прямо в гараже порешили. Уж не знаю, чем он им не угодил. Милиционеры говорят — двенадцать ножевых ран. Резали Сансаныча, будто борова, прости господи. Кровушкой весь гараж забрызган.
Сторож долго, откашливаясь и окутывая каждую фразу дымом, повествовал о наступивших кровавых временах, о жестокости. Сокрушался по поводу того, что убийство произошло именно в гаражах, которые он охраняет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72