Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Что? Моя дочь сопротивляется мне!
ДОЛЬМАНСЕ. - Нет, это ещё хуже - я думаю, что вы, мадам, наблюдаете случай официального неповиновения. Поверьте, вам не следует этого терпеть. Не желаете ли, чтобы я послал за розгами, чтобы наказать этого упрямого ребёнка?
ЭЖЕНИ. - Я весьма опасаюсь, что если вы за ними пошлёте, то они будут употреблены скорее на мадам, чем на мне.
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Нахальная тварь!
ДОЛЬМАНСЕ, приближаясь к госпоже де Мистиваль. - Полегче, моя сладкая, здесь не позволено никаких оскорблений. Мы все являемся защитниками Эжени, и вы можете пожалеть о своей резкости по отношению к ней.
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Как! Моя дочь мне не повинуется, а я не могу заставить её уважать мои права на неё?!
ДОЛЬМАНСЕ. - О каких правах, собственно говоря, идёт речь, мадам? Вы льстите себе мыслью, что они законны? Думали ли вы о ней, когда господин де Мистиваль, или кто бы там ни был, напустил в ваше влагалище несколько капель малафьи, из которых образовалась Эжени? А? Смею думать, что нет. Так с какой стати вы сегодня имеете право требовать от неё признательности за то, что кончили, когда кто-то ёб вашу мерзкую пизду? Знайте, мадам: нет ничего более вымышленного, чем отцовские и материнские сантименты к своим детям, и детские - по отношению к своим родителям. Ничто не даёт оснований, ничто не поддерживает, ничто не порождает такие чувства, которые здесь приветствуются, а там - презираются, ибо есть страны, где родители убивают своих детей, а есть - где дети перерезают горло своим родителям. Если бы взаимная любовь была установлена Природой, то голос крови не был бы вымыслом, и тогда родители, никогда не видевшие своих детей, не знавшие об их существовании, узнавали бы своих сыновей, обожали бы их, а сыновья различали бы своих отцов, бросались бы им в объятия и относились бы к ним с почтением. Что же мы видим вместо этого? Взаимную закоренелую ненависть:
дети, которые, ещё не достигнув зрелого возраста, не могут терпеть своих отцов отцы, которые отсылают подальше своих детей, потому что никогда не могли выносить их рядом с собой. Посему эти так называемые инстинкты - абсурдная выдумка. Своекорыстие изобретает их, обычай предписывает, привычка поддерживает, но Природа вовсе не вкладывала их в наше сердце. Скажите мне, разве животные испытывают подобные чувства? Конечно же, нет. Вот почему именно с них надо брать пример, когда хотят познать Природу. О, отцы! Не тревожьтесь по поводу, так сказать, несправедливости, если ваши страсти и интересы влекут вас на создание этих существ, бытие которых вам неведомо, и которые возникли благодаря нескольким каплям вашей спермы. Вы им ничего не должны, вы живёте не для них, а для себя вы были бы глупцами, если бы вас заботил кто-то, кроме вас самих. А вы, дорогие дети, которые гораздо свободней - если только возможно быть гораздо свободней - от этого родительского почтения, в основе которого лежит иллюзия, вы тоже должны осознать, что ничем не обязаны людям, чья кровь произвела вас на свет. У них нет ни жалости, ни благодарности, ни любви - и пусть они дали вам жизнь, но у них нет никакого права требовать этих чувств от вас. Они трудятся только на себя пусть и устраиваются, как хотят. Величайшей глупостью было бы заботиться о них - никакие отношения не могут заставить вас делать это, никакой закон не указывает, ничто не предписывает. А ежели, случайно, вы услышите внутренний голос - обычай ли вдохновляет его звучание, или он начинает прорезаться под влиянием ваших моральных убеждений - глушите его без всяких сомнений и жалости. Все эти абсурдные сантименты, которые Природа всегда отвергает, а разум - отрицает, есть лишь результат местных нравов, плод географического курьёза, климата!
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Как! А мои заботы, которыми я её окружала! А образование, которое я ей дала!..
ДОЛЬМАНСЕ. - О! Что касается забот, то они - лишь результат условностей или тщеславия. Вы сделали только то, что предписывают обычаи страны, в которой вы живёте. Так что Эжени не обязана вам ничем. Что же касается образования, которое вы ей дали, то оно оказалось отвратительным, и поэтому мы должны были заменить ей все убеждения, что вы ей втемяшили. Ни одно из них не принесло бы ей счастья, нет ни единого, которое не оказалось бы нелепым или лживым! Вы говорили ей о Боге, будто он существует, о добродетели, будто она необходима, о религии, будто все религиозные культы не есть результат бессовестного обмана и бесконечной глупости вы говорили об Иисусе Христе, будто бы этот мошенник не был разбойником и мерзавцем. Вы внушали ей, что ебаться - грех, тогда как ебля - самое прекрасное в жизни. Вы хотели сделать её высокоморальной, тогда как счастье девушки неотделимо от разврата и безнравственности, тогда как, без сомнения, самая счастливая женщина - это та, что погружена в грязь и похоть, та, что больше всех презирает предрассудки и издевательски высмеивает своё доброе имя. Не пребывайте в заблуждении, сударыня, вы ничего не сделали для своей дочери, вы не выполнили по отношению к ней ни одного обязательства, что налагает Природа. Так что Эжени может отплатить вам только ненавистью.
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Господи милостивый! Моя Эжени пропала, это ясно...
Эжени, моя любимая Эжени, в последний раз внемли мольбе той, что дала тебе жизнь. Это не приказ, это просьба. К несчастью, очевидно, что ты окружена здесь чудовищами. Беги этой опасности, идём со мной, на коленях прошу тебя!
(Она падает на колени.)
ДОЛЬМАНСЕ. - Какая трогательная сцена!.. К делу, Эжени, будьте с ней помягче.
ЭЖЕНИ, (полуголая, как, без сомнения, помнит читатель.) - Вот вам, дорогая матушка, моя задница... Она точно на уровне ваших губ, поцелуйте её, моя сладкая, пососите её. Это всё, что Эжени может для вас сделать...
Запомните это, Дольмансе - я всегда буду вести себя как ваша достойная ученица.
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ, (с ужасом отталкивая Эжени.) - Чудовище! Я отрекаюсь от тебя, ты мне больше не дочь!
ЭЖЕНИ. - Добавьте к этому несколько проклятий, коль пожелаете, дорогая маменька, и тогда всё это станет ещё трогательней. Но мне-то будет по-прежнему безразлично.
ДОЛЬМАНСЕ. - Полегче, мадам, полегче. Это оскорбление. С нашей точки зрения, вы слишком грубо отпихнули Эжени, а я ведь уже вам сказал, что она находится под нашим покровительством. За преступлением должно последовать наказание. Будьте добры раздеться догола, дабы получить то, что вы заслужили вашей грубостью.
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ. - Мне раздеться?!..
ДОЛЬМАНСЕ. - Огюстэн, раз она сопротивляется, послужи мадам горничной.
(Огюстэн грубо берётся за дело. Госпожа де Мистиваль старается защититься.)
Г-ЖА ДЕ МИСТИВАЛЬ, (госпоже де Сент-Анж.) - О Боже, где я нахожусь?
Сударыня, вы отдаёте себе отчёт, что позволяете так обращаться со мной в вашем доме?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55