Там, у небольшого скверика с детской снежной горкой, стояла серая «шестерка». Прежде чем подойти к автомобилю, военком несколько раз глянул по сторонам. Задняя левая дверца при приближении полковника гостеприимно открылась.
— Садись, — пригласили из темноты кабины. Полковник, еще раз оглянувшись, влез на заднее сиденье. — Здорово, Юрик, — сказал тот, что сидел у правой дверцы. Разглядеть его лицо было сложно, только борода просматривалась на фоне окна. За рулем был еще один, в куртке с поднятым воротником и вязаной шапочке.
— Привет, — отозвался полковник. — — Вы с дачи ушли?
— Ушли. Спасибо, что предупредил. Рындин хоть и засветил нас, но в этот раз, похоже, проспал.
— Надо вам вообще отсюда исчезать. И по городу не мотаться.
— Правильно, Юрик. Очень логично. А еще лучше лечь в гроб и не шевелиться. Все равно помрешь когда-нибудь.
— Мое дело — сказать. Тебя ведь все равно не переубедишь.
— Это точно. Я, в отличие от тебя, власовскую трехцветку на рукав никогда не нашью. И пальтишко это натовское носить бы не смог. Не говоря о «чернобыльской курице» на тулье.
— Строгий ты больно, Сережка. Что, я должен был без пенсии уходить? А семья? Пацан, девки? Жить где? И на что?
— Ладно, чего тебя теребить! Не один ты такой. Одни в августе семьи пожалели, другие — в октябре. Сейчас тоже жалеют. Их мордой в грязь, а они сапоги лижут. Им деньги не платят, кому-то капитал накручивают, а они только ноют. Но проголосуют как положено, потому что опять же семьи пожалеют. Быдло вы трусливое, а не офицеры.
— Зачем ты? Тебе чего надо? Кровищи? Так ее и без того хоть залейся. Сорок пять трупов за прошлый год. За весь Афган столько не набралось, за девять лет! И почти у каждого — мамка. Которая его вовсе не в цинке хотела встретить.
— А ты еще не понял, что служишь тем, кто хотел бы этих трупов побольше видеть? Ведь и Приднестровье, и Абхазия, и Чечня, и Таджикистан — это все последствия того, что мы из Афгана ушли. У меня два года назад далеко отсюда был разговор с двумя гэдээровцами. Знаешь, чего наслушался? «Продали вы нас! Горби ваш — шайзе! Да если б он не помешал, гросфатер Эрих всех бузотеров разметелил бы. И эти баварские свиньи ржали бы над нами сейчас: дескать, коммунизмом завоняло осей в гаштет зашел…» Молодые, кстати, парни. Лейтенант и обер-лейтенант Фольксармее. Их в «Бундесвер-ост» приглашали, даром что они в СЕПГ состояли. Не пошли. Присяге изменять не стали. Хотя там и зарплата, и условия на порядок получше, чем в ННА были.
— Ничего, небось теперь локти кусают, — проворчал военком.
— Нету их уже. Умерли, но не сдались. И не продались!
— А ты? К Дудаеву в наемники поперся? Мне ведь Рындин сказал, какой ты Чижик…
— Наемником… — мрачно проворчал Сергей. — Да, дурака свалял. Не понял, что все это — из одного кармана. Да и вообще, себя переоценил. Подумал, что смогу все это повернуть как надо. Полста через год будет, а не сообразил.
— Так чего ж ты, сукин сын, мне глаза колешь? Я по крайности в своих не стрелял.
— Ладно. Еще не вечер. Может, и тебе придется.
— Не каркай! И вообще, говори, зачем звал? Мне домой, к семье пора.
— Хорошо. Вопрос обычный: чем тебя Рындин озадачил?
— Велел встретиться с председательницей местного комитета солдатских матерей. И предложить ей провести работу с матерями призывников весеннего призыва. Пусть организуют кампанию за направление призывников служить в пределах области. То есть в основном в дивизии Прокудина. В ней сейчас, между прочим, немногим больше половины штата мирного времени укомплектовано.
— Интересно. Если их призовут в мае-июне, то до выборов большинство и месяца не прослужат. Не шибко мощная поддержка.
— Но Рындин не говорил, когда конкретно придется выступать. Ведь не сразу же после шестнадцатого… Тем более кандидатов много, может и второй тур быть. А потом, я думаю, кто бы ни победил, сразу на области не набросятся. К осени призывники оперятся…
— Все равно это ерунда, братишка. Ты не хуже меня знаешь, что более-менее приличный солдат получается только года через полтора, не меньше. А из этих недокормышей, которые К тому же успели прокуриться и пропиться, полноценного бойца можно сделать года за три. Год лечить, год откармливать и год обучать… Догадываюсь я, конечно, где тут собака зарыта, но тебе мозги забивать пока не буду.
— Что надо Рындину об этой встрече рассказывать?
— Сообщи ему, что я интересовался настроениями среди офицеров и призывного контингента, а ты мне говорил примерно то, что на самом деле. То есть что зарплатой недовольны, но верность хранят. Будет справляться насчет того, куда мы ушли с твоей дачи, — скажи, что прямой вопрос задать побоялся. Но при этом, однако, заметь, что видел в машине районную газету «Сидоровский вестник». Интересно, как он отреагирует на твое предположение, что моя новая база — в Сидоровском районе.
— А не слишком уж в лоб?
— Нет. Ты предположишь, а не станешь утверждать. Он сам захочет проверить.
— Если он тебя уже не вычислил.
— Нет, тогда бы я с тобой уже не разговаривал. Вообще-то, он эту игру затеял неспроста и не по своей инициативе. Сделал из тебя агента-двойника, хотя мог бы, наверно, попробовать меня сцапать. Прямо сейчас, допустим.
— Я догадываюсь, почему. Начнет брать, а я в машине. По ошибке могут подстрелить. Облвоенком — не пешка. Окружная прокуратура явится, а то и главная военная. Им сейчас подобный шухер никак не нужен. Опять же он еще не просчитал, кто ты и с кем ты. Так что они тебя долго водить будут.
— Резонно. Хотя кое-что в его поведении я все-таки не понимаю. А потому передай-ка ты ему, что следующую встречу мы проведем в другом месте. В каком — сообщу позже.
— Ну, все. Мне пора. Счастливо тебе, братан!
Полковник вылез из машины и пошел в направлении дома №23 по улице Катукова.
— Поехали! — велел своему водителю Сергей Сорокин. — Их машина ждет у выезда из подворотни на улицу Катукова. Надо им обязательно показаться. Чтоб не думали, будто мы ощущаем контроль.
— Понял, — отозвался шофер.
«Шестерка» объехала сквер, прокатила через проходной двор и вывернула в подворотню. Затем — на улицу Катукова. Сорокин обернулся.
— Пошла. «Волга», 27-09. Серая.
— Вижу.
— Прибавь немного. Посмотрим, как они двигаются. «Шестерка» пошла на обгон здоровенного трейлера, пролетела перекресток за секунду до желтого. «Волга» отстала. Мигалки у нее не было, а ломиться на красный через поток машин ринувшийся по Свято-Никольской, — изрядный риск.
— Направо, в проходной, — распорядился Сорокин.
— Понял.
Свернули, прокатили сквозь двор, выехали на Стрелецкую улицу, узенькую и извилистую. На ней и вовсе машин не было.
— Чистенькими едем, — сказал водитель. — С Катукова сюда поворота нет. Перекопано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146
— Садись, — пригласили из темноты кабины. Полковник, еще раз оглянувшись, влез на заднее сиденье. — Здорово, Юрик, — сказал тот, что сидел у правой дверцы. Разглядеть его лицо было сложно, только борода просматривалась на фоне окна. За рулем был еще один, в куртке с поднятым воротником и вязаной шапочке.
— Привет, — отозвался полковник. — — Вы с дачи ушли?
— Ушли. Спасибо, что предупредил. Рындин хоть и засветил нас, но в этот раз, похоже, проспал.
— Надо вам вообще отсюда исчезать. И по городу не мотаться.
— Правильно, Юрик. Очень логично. А еще лучше лечь в гроб и не шевелиться. Все равно помрешь когда-нибудь.
— Мое дело — сказать. Тебя ведь все равно не переубедишь.
— Это точно. Я, в отличие от тебя, власовскую трехцветку на рукав никогда не нашью. И пальтишко это натовское носить бы не смог. Не говоря о «чернобыльской курице» на тулье.
— Строгий ты больно, Сережка. Что, я должен был без пенсии уходить? А семья? Пацан, девки? Жить где? И на что?
— Ладно, чего тебя теребить! Не один ты такой. Одни в августе семьи пожалели, другие — в октябре. Сейчас тоже жалеют. Их мордой в грязь, а они сапоги лижут. Им деньги не платят, кому-то капитал накручивают, а они только ноют. Но проголосуют как положено, потому что опять же семьи пожалеют. Быдло вы трусливое, а не офицеры.
— Зачем ты? Тебе чего надо? Кровищи? Так ее и без того хоть залейся. Сорок пять трупов за прошлый год. За весь Афган столько не набралось, за девять лет! И почти у каждого — мамка. Которая его вовсе не в цинке хотела встретить.
— А ты еще не понял, что служишь тем, кто хотел бы этих трупов побольше видеть? Ведь и Приднестровье, и Абхазия, и Чечня, и Таджикистан — это все последствия того, что мы из Афгана ушли. У меня два года назад далеко отсюда был разговор с двумя гэдээровцами. Знаешь, чего наслушался? «Продали вы нас! Горби ваш — шайзе! Да если б он не помешал, гросфатер Эрих всех бузотеров разметелил бы. И эти баварские свиньи ржали бы над нами сейчас: дескать, коммунизмом завоняло осей в гаштет зашел…» Молодые, кстати, парни. Лейтенант и обер-лейтенант Фольксармее. Их в «Бундесвер-ост» приглашали, даром что они в СЕПГ состояли. Не пошли. Присяге изменять не стали. Хотя там и зарплата, и условия на порядок получше, чем в ННА были.
— Ничего, небось теперь локти кусают, — проворчал военком.
— Нету их уже. Умерли, но не сдались. И не продались!
— А ты? К Дудаеву в наемники поперся? Мне ведь Рындин сказал, какой ты Чижик…
— Наемником… — мрачно проворчал Сергей. — Да, дурака свалял. Не понял, что все это — из одного кармана. Да и вообще, себя переоценил. Подумал, что смогу все это повернуть как надо. Полста через год будет, а не сообразил.
— Так чего ж ты, сукин сын, мне глаза колешь? Я по крайности в своих не стрелял.
— Ладно. Еще не вечер. Может, и тебе придется.
— Не каркай! И вообще, говори, зачем звал? Мне домой, к семье пора.
— Хорошо. Вопрос обычный: чем тебя Рындин озадачил?
— Велел встретиться с председательницей местного комитета солдатских матерей. И предложить ей провести работу с матерями призывников весеннего призыва. Пусть организуют кампанию за направление призывников служить в пределах области. То есть в основном в дивизии Прокудина. В ней сейчас, между прочим, немногим больше половины штата мирного времени укомплектовано.
— Интересно. Если их призовут в мае-июне, то до выборов большинство и месяца не прослужат. Не шибко мощная поддержка.
— Но Рындин не говорил, когда конкретно придется выступать. Ведь не сразу же после шестнадцатого… Тем более кандидатов много, может и второй тур быть. А потом, я думаю, кто бы ни победил, сразу на области не набросятся. К осени призывники оперятся…
— Все равно это ерунда, братишка. Ты не хуже меня знаешь, что более-менее приличный солдат получается только года через полтора, не меньше. А из этих недокормышей, которые К тому же успели прокуриться и пропиться, полноценного бойца можно сделать года за три. Год лечить, год откармливать и год обучать… Догадываюсь я, конечно, где тут собака зарыта, но тебе мозги забивать пока не буду.
— Что надо Рындину об этой встрече рассказывать?
— Сообщи ему, что я интересовался настроениями среди офицеров и призывного контингента, а ты мне говорил примерно то, что на самом деле. То есть что зарплатой недовольны, но верность хранят. Будет справляться насчет того, куда мы ушли с твоей дачи, — скажи, что прямой вопрос задать побоялся. Но при этом, однако, заметь, что видел в машине районную газету «Сидоровский вестник». Интересно, как он отреагирует на твое предположение, что моя новая база — в Сидоровском районе.
— А не слишком уж в лоб?
— Нет. Ты предположишь, а не станешь утверждать. Он сам захочет проверить.
— Если он тебя уже не вычислил.
— Нет, тогда бы я с тобой уже не разговаривал. Вообще-то, он эту игру затеял неспроста и не по своей инициативе. Сделал из тебя агента-двойника, хотя мог бы, наверно, попробовать меня сцапать. Прямо сейчас, допустим.
— Я догадываюсь, почему. Начнет брать, а я в машине. По ошибке могут подстрелить. Облвоенком — не пешка. Окружная прокуратура явится, а то и главная военная. Им сейчас подобный шухер никак не нужен. Опять же он еще не просчитал, кто ты и с кем ты. Так что они тебя долго водить будут.
— Резонно. Хотя кое-что в его поведении я все-таки не понимаю. А потому передай-ка ты ему, что следующую встречу мы проведем в другом месте. В каком — сообщу позже.
— Ну, все. Мне пора. Счастливо тебе, братан!
Полковник вылез из машины и пошел в направлении дома №23 по улице Катукова.
— Поехали! — велел своему водителю Сергей Сорокин. — Их машина ждет у выезда из подворотни на улицу Катукова. Надо им обязательно показаться. Чтоб не думали, будто мы ощущаем контроль.
— Понял, — отозвался шофер.
«Шестерка» объехала сквер, прокатила через проходной двор и вывернула в подворотню. Затем — на улицу Катукова. Сорокин обернулся.
— Пошла. «Волга», 27-09. Серая.
— Вижу.
— Прибавь немного. Посмотрим, как они двигаются. «Шестерка» пошла на обгон здоровенного трейлера, пролетела перекресток за секунду до желтого. «Волга» отстала. Мигалки у нее не было, а ломиться на красный через поток машин ринувшийся по Свято-Никольской, — изрядный риск.
— Направо, в проходной, — распорядился Сорокин.
— Понял.
Свернули, прокатили сквозь двор, выехали на Стрелецкую улицу, узенькую и извилистую. На ней и вовсе машин не было.
— Чистенькими едем, — сказал водитель. — С Катукова сюда поворота нет. Перекопано.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146