Постоянно хватаясь за свои и так не собиравшиеся падать большие роговые очки, он рассказал, что какой-то предприимчивый человек, совладелец антикварного магазина или даже двух, собирается поделиться собственным коммерческим успехом и подарить Собчаку очень дорогую картину. Что касается самого Моргунова, то он хочет запечатлеть для сведения горожан сам этот «исторический» момент дарения.
Я расспросил Моргунова о дарителе, сильно усомнившись, что глава города захочет принять дорогой подарок, да еще публично, из неизвестно чьих рук. Моргунов на высказанное мною сомнение, имея ввиду «патрона», с подозрительной уверенностью заявил, что я плохо разбираюсь в людях. После чего стал настаивать на быстрейшем докладе об этом Собчаку, так как сам даритель картины с подрамником, оказывается, давно ждет своего часа у спуска к воде на Стрелке Васильевского острова — фоне, который, по мнению тележурналиста, будет очень выгодно оттенять на экране это событие. Таким образом, «невеста», выходит, была уже давно готова, оставалось только срочно и вне графика уговорить «графа Оболенского», как не совсем к месту пошутил Моргунов. Мое пояснение того, что у Собчака должна сейчас состояться очень важная встреча с главами районов, Толя слушать не стал и опять предпринял попытку ворваться в кабинет. Пришлось доложить об этом Собчаку, ничуть не сомневаясь в отказе. «Патрон», узнав про картину, к моему изумлению, сразу безоговорочно согласился принять дар в любом месте от кого угодно и даже вместо намеченной встречи, при этом очень заторопился, чтобы не упустить дарителя. Присутствующий здесь же мой коллега Павлов чуть не потерял дар речи от расторопной готовности Собчака стать публичным объектом для дарения неизвестно чего, от кого и за что.
К спуску мы подъехали на тогда еще неприметной белой «Волге» со специально не запоминающимися государственными номерами. Нева серебристой от ветра грудью, как и в старые времена, напирала на Стрелку острова, стремительно растекаясь на два рукава и наглядно доказывая, что в одну и ту же воду реки дважды вступить нельзя. Внизу у самой кромки диабазовой площадки стояла в подрамнике приличных размеров картина с изображением морской закатной глади на старинном фоне нашего города.
Я слабо разбираюсь в живописи и зачастую ориентируюсь простым визуальным восприятием, а тем более не знаю рыночной стоимости картин, поэтому с интересом выслушал встретившего Собчака дарителя, который Моргуновым был представлен как большой знаток цен всех без исключения произведений искусств. То, что это «спец» по антикварной части, вполне доказывалось его обликом — короткой борцовской стрижкой и роскошным, входящим в деловую моду двубортным костюмом с дорогими валютными туфлями. Сам его вид, как потом оказалось, произвел на «патрона» неприятное впечатление, полагаю, по причине отсутствия в ту пору у него самого подобного костюма и таких же штиблет, но картина привела его в трудно скрываемый восторг. Собчак тихонько, не для микрофона Моргунова, даже поинтересовался у дарителя, сколько она может стоить, если решить ее продать. Антиквар, потупив иглы пламенеющих глаз, объяснил «патрону», что сто тысяч ему не представляются большими деньгами (это была середина 1990 года), а потому дарит он ее «от чистого сердца». Говоря это, «даритель» больше смотрел в телекамеру, чем на Собчака. Сцена на Стрелке, в общем, получилась натянутой, даже с учетом радости немногочисленных зевак, случайно попавших в кулисы кадра. Картину в машину уложил сам «антиквар», но подрамник почему-то оставил себе.
Собчак сделал вид, что потерял интерес к происходящему. Когда мы прощались, счастливое лицо было только у Моргунова. По дороге «патрон» не проронил ни слова, сидел в машине нахохлившись, сбоку разглядывая подарок. Я попытался у него выяснить адрес стены, которую он собирается украсить. Видя его нерешительность высказать сокровенное, я стал мягко уверять в целесообразности — с учетом публичного принятия этого дара — повесить картину где-нибудь в Мариинском дворце. «Хотя бы на первое время», — пришлось уточнить мне, заметив, как он хмурится. Так и не выказав желания, «патрон» приказным тоном буркнул подобрать ей место в кабинете.
Тут уместно вспомнить, что над письменным столом, как уже описывалось, во всю кабинетную ширь, выше задрапированной золотистым штофом потайной двери, дающей возможность исчезнуть в любой момент не только из самого помещения, но и здания, висела огромная картина, изображавшая Ленина, шагавшего по набережной бурной Невы, на фоне Петропавловской крепости, по всей видимости, с точки зрения художника, олицетворявшей оплот царизма. Когда Собчак стал вдруг беспартийным, он велел эту картину немедленно убрать. Я пригласил в кабинет директора Русского музея Гусева, который долго ерошил свою бороду, соображая, чем из запасников вверенного ему музея он сможет ее заменить, чтобы закрыть большое, не выгоревшее пятно на стене. Кроме этого, над камином в приемной также висел в полный рост и, похоже, натуральный, портрет бывшего нашего вождя, который уже несколько раз вызывал раздражение порвавшего с прошлым перелицованного Собчака. Он потребовал заменить и его. Не знаю, по какой причине, но место от этого портрета так и осталось впоследствии пустым. Подаренную картину я решил водрузить над беломраморной плитой кабинетного камина, полагая, что там ее свободно смогут обнаружить все, кто заинтересуется продолжением виденной по телевидению трогательной сцены дарения. Изображенный на картине закат будет прекрасно, как мне казалось, сочетаться с обитой желтой тканью стеной. Кроме того, после привыкания к месту нахождения этой картины всех усомнившихся в порядочности «патрона», у него оставалась зарезервированной возможность, используя потайную дверь, найти подарку другое, более подходящее, на его взгляд, место. Это было сразу оценено Собчаком, когда на следующий день, войдя в кабинет, он скользнул глазами по стенам и, найдя картину для себя не потерянной, удовлетворенно улыбнулся, не заметив моего внимания... Теперь в его новой квартире подобных подлинников, надо полагать, множество.
Главы же районных Советов в тот день Собчака прождали напрасно, немало, наверное, удивившись во время очередного просмотра «Телекурьера» его «выступлению» на Стрелке вместо обещанной встречи с ними.
Глава 4
...И даже один порок у сидящего
на троне всегда гораздо опасней
всех пороков простых людей вместе
взятых...
Собчак, как уже говорилось, сильно разобиделся на депутатов, не захотевших заплатить даже 60 тысяч рублей из городской казны за его безопасность, давших тем самым понять, что жизнь «патрона» они ценят гораздо дешевле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131
Я расспросил Моргунова о дарителе, сильно усомнившись, что глава города захочет принять дорогой подарок, да еще публично, из неизвестно чьих рук. Моргунов на высказанное мною сомнение, имея ввиду «патрона», с подозрительной уверенностью заявил, что я плохо разбираюсь в людях. После чего стал настаивать на быстрейшем докладе об этом Собчаку, так как сам даритель картины с подрамником, оказывается, давно ждет своего часа у спуска к воде на Стрелке Васильевского острова — фоне, который, по мнению тележурналиста, будет очень выгодно оттенять на экране это событие. Таким образом, «невеста», выходит, была уже давно готова, оставалось только срочно и вне графика уговорить «графа Оболенского», как не совсем к месту пошутил Моргунов. Мое пояснение того, что у Собчака должна сейчас состояться очень важная встреча с главами районов, Толя слушать не стал и опять предпринял попытку ворваться в кабинет. Пришлось доложить об этом Собчаку, ничуть не сомневаясь в отказе. «Патрон», узнав про картину, к моему изумлению, сразу безоговорочно согласился принять дар в любом месте от кого угодно и даже вместо намеченной встречи, при этом очень заторопился, чтобы не упустить дарителя. Присутствующий здесь же мой коллега Павлов чуть не потерял дар речи от расторопной готовности Собчака стать публичным объектом для дарения неизвестно чего, от кого и за что.
К спуску мы подъехали на тогда еще неприметной белой «Волге» со специально не запоминающимися государственными номерами. Нева серебристой от ветра грудью, как и в старые времена, напирала на Стрелку острова, стремительно растекаясь на два рукава и наглядно доказывая, что в одну и ту же воду реки дважды вступить нельзя. Внизу у самой кромки диабазовой площадки стояла в подрамнике приличных размеров картина с изображением морской закатной глади на старинном фоне нашего города.
Я слабо разбираюсь в живописи и зачастую ориентируюсь простым визуальным восприятием, а тем более не знаю рыночной стоимости картин, поэтому с интересом выслушал встретившего Собчака дарителя, который Моргуновым был представлен как большой знаток цен всех без исключения произведений искусств. То, что это «спец» по антикварной части, вполне доказывалось его обликом — короткой борцовской стрижкой и роскошным, входящим в деловую моду двубортным костюмом с дорогими валютными туфлями. Сам его вид, как потом оказалось, произвел на «патрона» неприятное впечатление, полагаю, по причине отсутствия в ту пору у него самого подобного костюма и таких же штиблет, но картина привела его в трудно скрываемый восторг. Собчак тихонько, не для микрофона Моргунова, даже поинтересовался у дарителя, сколько она может стоить, если решить ее продать. Антиквар, потупив иглы пламенеющих глаз, объяснил «патрону», что сто тысяч ему не представляются большими деньгами (это была середина 1990 года), а потому дарит он ее «от чистого сердца». Говоря это, «даритель» больше смотрел в телекамеру, чем на Собчака. Сцена на Стрелке, в общем, получилась натянутой, даже с учетом радости немногочисленных зевак, случайно попавших в кулисы кадра. Картину в машину уложил сам «антиквар», но подрамник почему-то оставил себе.
Собчак сделал вид, что потерял интерес к происходящему. Когда мы прощались, счастливое лицо было только у Моргунова. По дороге «патрон» не проронил ни слова, сидел в машине нахохлившись, сбоку разглядывая подарок. Я попытался у него выяснить адрес стены, которую он собирается украсить. Видя его нерешительность высказать сокровенное, я стал мягко уверять в целесообразности — с учетом публичного принятия этого дара — повесить картину где-нибудь в Мариинском дворце. «Хотя бы на первое время», — пришлось уточнить мне, заметив, как он хмурится. Так и не выказав желания, «патрон» приказным тоном буркнул подобрать ей место в кабинете.
Тут уместно вспомнить, что над письменным столом, как уже описывалось, во всю кабинетную ширь, выше задрапированной золотистым штофом потайной двери, дающей возможность исчезнуть в любой момент не только из самого помещения, но и здания, висела огромная картина, изображавшая Ленина, шагавшего по набережной бурной Невы, на фоне Петропавловской крепости, по всей видимости, с точки зрения художника, олицетворявшей оплот царизма. Когда Собчак стал вдруг беспартийным, он велел эту картину немедленно убрать. Я пригласил в кабинет директора Русского музея Гусева, который долго ерошил свою бороду, соображая, чем из запасников вверенного ему музея он сможет ее заменить, чтобы закрыть большое, не выгоревшее пятно на стене. Кроме этого, над камином в приемной также висел в полный рост и, похоже, натуральный, портрет бывшего нашего вождя, который уже несколько раз вызывал раздражение порвавшего с прошлым перелицованного Собчака. Он потребовал заменить и его. Не знаю, по какой причине, но место от этого портрета так и осталось впоследствии пустым. Подаренную картину я решил водрузить над беломраморной плитой кабинетного камина, полагая, что там ее свободно смогут обнаружить все, кто заинтересуется продолжением виденной по телевидению трогательной сцены дарения. Изображенный на картине закат будет прекрасно, как мне казалось, сочетаться с обитой желтой тканью стеной. Кроме того, после привыкания к месту нахождения этой картины всех усомнившихся в порядочности «патрона», у него оставалась зарезервированной возможность, используя потайную дверь, найти подарку другое, более подходящее, на его взгляд, место. Это было сразу оценено Собчаком, когда на следующий день, войдя в кабинет, он скользнул глазами по стенам и, найдя картину для себя не потерянной, удовлетворенно улыбнулся, не заметив моего внимания... Теперь в его новой квартире подобных подлинников, надо полагать, множество.
Главы же районных Советов в тот день Собчака прождали напрасно, немало, наверное, удивившись во время очередного просмотра «Телекурьера» его «выступлению» на Стрелке вместо обещанной встречи с ними.
Глава 4
...И даже один порок у сидящего
на троне всегда гораздо опасней
всех пороков простых людей вместе
взятых...
Собчак, как уже говорилось, сильно разобиделся на депутатов, не захотевших заплатить даже 60 тысяч рублей из городской казны за его безопасность, давших тем самым понять, что жизнь «патрона» они ценят гораздо дешевле.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131