«Роль работ товарища Сталина в советском изобразительном искусстве». В конце 1953 года тестя-академика освободили от всех постов, и он уехал в Гагру, где у него был дом, запивать горе «Кинзмараули». Кандидатскую диссертацию разгромили на заседании сектора, и Долгушину пришлось уйти из института. Женившись на дочке академика, он пошел по неверному пути всех временщиков: немедленно порвал со старыми друзьями и окружил себя подхалимами. Жена его действительно была стервой. В этом он убедился на суде во время развода. Но все же ему удалось разменять огромную квартиру тестя и выбить для себя вполне приличную двухкомнатную. Теперь у него была квартира, одежда, даже мебель. Но полностью отсутствовала такая мелочь, как перспектива. Ему удалось пристроиться в Худфонд. Он ездил по стане с передвижными выставками. Дело это оказалось тяжелым, но хлебным. Но уж слишком близко примыкала его деятельность к УК РСФСР, и он ушел с этой работы. Потом Долгушин подвизался в маленьких музеях, потом стал посредником и экспертом у коллекционеров. Это оказалось простым и вообще-то доходным. В «Национале» он встретился со своим сокурсником Андреем Мининым. Так родился тандем Минин — Долгушин. Андрей был талантлив, но бесконечно инертен. Юрий Петрович доставал материалы, пробивал статьи и брошюры. Но на его горе Андрей женился на редакторе из молодежного издательства, женщине умной и энергичной. Через год Минин защитился, а «творческий коллектив» их распался. Жена не давала Андрею лениться. Но у Долгушина уже образовалось некоторое имя, пусть как у соавтора, но все же образовалось. Он был лауреатом, поэтому соавторы находились. Но все же литература не являлась главным его доходом. Он перепродавал иконы и картины, выступал как подпольный эксперт. Искусствовед, лауреат вызывал доверие у коллекционеров. Так на неговышел Хомутов. Он приехал к Долгушину, привез несколько работ Фаберже. Пил кофе, курил, посмеивался, задавал странные вопросы. Юрий Петрович говорил с ним, и его постоянно не оставляла мысль, что он где-то видел этого человека.
— Послушайте, Юрий Степанович, — сказал ему Хомутов.
— Я Петрович.
— Бросьте, вы — Степанович. И фамилия ваша Хомутов.
— Откуда вы знаете?
— Нашу мать, Юра, — сказал гость, — звали Анна Сергеевна, а отца — Степан Савельевич. Правда?
— У тебя сохранилась фотография, мы вчетвером в Крыму?
Это был его пропавший брат Сергей. Так начался для него новый жизненный этап. Сергей ввел его в дело. Тайно, не раскрывая ни перед кем. Долгушин «работал» в его синдикате оценщиком и наводчиком, частично на нем лежали и вопросы сбыта. Сергей не жалел денег. Он вообще все ценности прятал у Долгушина.
— На тебя не подумают, — смеялся он, — ты писатель, лауреат.
У Долгушина появилась кооперативная квартира, «Волга». Он приобрел массу новых привычек. Стал весьма светским и лощеным.
— Ты проходишь в нашем мире под таинственной кличкой Каин. Тебя боятся, — смеялся Хомутов.
Его взяли внезапно. Он молчал на следствии и суде. Но улики были настолько неопровержимы, что Сергей все же получил высшую меру. У Долгушина остались ценности и деньги, а главное — связи. Он начал «работать» самостоятельно, построив свою империю. Теперь она разваливалась. Но главное — Юрию Петровичу это оказалось как нельзя кстати.
В Союзе художников он сдал свой паспорт и получил заграничный. Бухгалтер, выдавая валюту, сказал с усмешкой:
— На такие деньги не загуляешь, но пива попить можно.
Долгушин сел в машину, вынул паспорт и понюхал его. Нет, он не пах коленкоровым клеем и типографией — это был запах его сбывшихся надежд. Он звонил Наташе несколько раз. Ее подруга Юля, красиво-распутная брюнетка, обожавшая Юрия Петровича, сказала:
— Юрочка! Нату занарядили с американцами в Кижи. Приедет послезавтра. Если хочешь, я опять ее тебе заменю.
— А что, это мысль, — засмеялся Долгушин, — приезжай ко мне часов в семь.
— Буду, — Юля повесила трубку.
Но все же Долгушин заехал домой к Наташе. У него был ключ, и он спокойно вошел в квартиру. Этот дурак, Наташин муж, узнав, что она ушла от него, выписался из Москвы и переехал постоянно жить на Север. В квартире стояла зыбкая тишина, пахло табаком и духами. В спальне створки шкафа были распахнуты, на постели вывалены платья и кофты. Все точно, Наталья собиралась стремительно. Ничего, жаль, конечно, что он теперь долго не увидит ее. Но она все равно приедет к нему. Юрий Петрович сел в машину и поехал домой. Скоро должна была приехать Юля.
Оперативное совещание проводил Кафтанов. Прямо у его стола сидел полковник Чанов из МВД СССР.
— Товарищи, — сказал генерал, — Долгушин получил иностранный паспорт. Завтра в 20.30 он улетает в Париж. Завтра же утром из Амстердама прилетает Корнье. Долгушин передаст ему медальоны, видимо, получит чек и поедет в аэропорт. Во сколько совершится передача, мы не знаем, где — тоже. Поэтому приказываю усилить наблюдение за Долгушиным и, конечно, не спускать глаз с Корнье. Руководит операцией по-прежнему подполковник Орлов. Ваша группа усилена и оснащена первоклассной оперативной техникой. Жду результата.
Теперь несколько слов скажет полковник Чанов.
— Товарищи, — полковник Чанов достал из «кейса» бумаги. — Мы, — продолжал он, — навели справки об этом Корнье. Что я хочу сказать? Фирма, которую якобы представляет Корнье — ширма для группы дельцов, занимающихся незаконной скупкой, хищением антиквариата и произведений искусства. Поэтому мы хотели бы после реализации дела привлечь к нему внимание прессы. Мы должны быть гостеприимны, но вместе с тем и строги. У меня все.
— Орлов, — сказал Кафтанов, — как вел себя Долгушин?
— 8.00, — начал докладывать Вадим, — пробежка, 10.00 — 11.00 — получал паспорт и валюту. 11.20 — звонил по телефону, говорил с подругой Кольцовой Юлией Петровной Зверевой. До 13.30 ездил по магазинам. В 13.30 — обедал в «Национале». 15.21 — приехал в издательство, 17.11 — приехал на квартиру Кольцовой, 19.00 — вернулся домой. 19.17 — к нему поднялась женщина, сослуживица Кольцовой — Юлия Петровна Зверева. Пока все.
Вадим сел.
— Ну что же, внешне наш подопечный ведет себя вполне спокойно. Что докладывает наружное наблюдение? — спросил Кафтанов.
— Объект не выражал никаких признаков беспокойства, перемещался уверенно, не перепроверяясь.
— Все, кроме Орлова, свободны.
Бар был почти пустой, только в угловом кабинете веселились трое негров. Шеф сам приехал провожать Корнье в аэропорт. Это он делал редко, только перед особо ответственными операциями.
— Я очень люблю пустые кабаки, — шеф был настроен элегически, — знаете, Альберт, есть какая-то неуловимая прелесть в этой общественной пустоте.
— А я наоборот. Мне нравятся шум, люди, музыка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67